Вот уже третьи сутки, как «Сибирь» в лапах изматывающего шторма. За месяцы стоянки в базе команда отвыкла от морей и многие заново болели «морской болезнью». Свет был не мил и не было ни малейшего желания что-либо делать. Вахту на юте нести напрочь никто не мог: там болтало безбожно «винтом»
Колеватов еле дошёл до рубки дежурного. Его бросало отпереборки к переборке. Тошнота безудержно сжимала спазмой горло. Желудок был пуст, но его вновь и вновь выворачивала рвотой. В кулаке он сжимал солёный огурец, пытаясь кусать его и глотать, чтобы унять конвульсии желудка. Наконец, ему это удалось.
Солёная мякоть вошла в пищевод и, едва сдерживаясь, проникала глубже. Лёня второпях начал кусать спасительный огурец снова и снова. На время муки прекратились и парень смог вздохнуть полной грудью. Следующий удар волны выбил трап из-под ног, но кто-то удержал его своим телом от удара об угол. Этим «кто-то» оказалась Люська. «Спасибо, милая!», – подумал матрос и ухватился за спасительный поручень. И уже вместе с собакой осилил выступ комингса. Развод был в коридоре. Теперь назад, в корму. Там Лёня должен сменить вахтенного на юте.
Люська была ему ниже колен и была скорее моральной поддержкой. Но и этого хватило Колеватову для поднятия духа. Вот только дышать спёртым воздухом нижней палубы было невмоготу. «Будь что будет! Пойду по шкафуту, хоть глоток свежего воздуха!» – подумал Лёня и отдраил дверь. Они вышли вдвоём. Волны время от времени зарывали бак и катились по шкафутам. Такие вполне могли сбить с ног и сбросить за борт. Люська жалась к его ногам. И очередная волна так высоко задрала бак корабля, что они оба буквально скатились лёжа в корму.
Вьюшка с пеньковым тросом оказалась аккурат на их пути. Собаку отсекло волной к средине юта и ударило о пиллерс вертолётки. Она взвыла от боли, но инстинктивно бросилась к человеку. Лёня упредил Люську и одномоментно они оказались у ног опешившего вахтенного. Всё. Смена вахты произошла… Теперь им с собакой надо проникнуть в палубный люк, что они и сделали при минимальном крене. Полные карманы солёных огурцов и свежий воздух помогут выдюжить Колеватову 4 часа вахты. Но он никак не мог взять в толк: «Откуда и почему именно с ним оказалась «гейша»? Чутьё? А может некая телепатия на сигнал тревоги от наших биотоков? Но факт неоспоримый: не будь её, неизвестно, что стало бы с парнем. Потом выяснилось, что за штормовые сутки у Люси было немало прецедентов со спасением или помощью.
Уже позже, когда морская болезнь канула в небытие, корабельный народец ожил. А привычный режим вахты и питание восстановили силы. Но в тропиках хуже всех приходилось животному: её лапы не были достаточно защищены от раскалённой палубы. Хотя позже
Люська бегала с удовольствием, особенно во время приборки: вода охлаждала палубу. А в дрейфе, но уже по вечерам возобновлялись люськины кульбиты и «антраша».
Долго изумлялась собака выходке пойманного кальмара: он умудрился прыснуть ей чернилами в морду. И почти до конца похода у нашей артистки не было желания «знакомиться» с кальмарами. Выловленных акул наша охотница облаивала не ближе, чем с трёхметрового расстояния. Но никто даже не догадывался, что Люська чуть ли не с первого своего дня пребывания на корабле «вычислила» своего заклятого врага. Это он выбросил на мороз беспомощного щенка у Дворца культуры. Там его и подобрали сердобольные вахтёрши, а потом «удочерили» матросы с «Сибири».
Сделав положенные работы экипаж вернулся в базу. «Гейша» Люся стала полнокровным членом команды. Никто и представить себе не мог, чтобы любимицы не было на подъёме флага или на построении по большому сбору. А по громкому смеху матросов можно было безошибочно определить место пребывания «гейши».
Но вот на очередное утреннее построение она не прибежала. Не было её и в кубрике. Может загуляла с местными женихами? Но уже на вечернем построении было прощание с телом корабельной любимицы. Её нашли на поверхности воды прямо у борта. Ночью был небольшой шторм. На шее болтался обрывок удавки. Электрики и боцман плакали, не скрывая слёз. Смахивали слёзы даже видавшие виды мичмана. Душегуба вычислили позже. Он сам признался по пьянке. Но на корабле его уже не было. А жаль.
История записана со слов Донец Александра, члена экипажа «Сибири». Все имена и фамилии вымышленные.
Трусы для Геши
– Миш, спроси у Овчинникова, может сводит нас в культпоход на пляж по робе. Хотя бы на Патрокл! – спросил изнемогающий от Владивостокской июльской жары курсант Сазонов.
– Спохватилась Меланья, когда ночь прошла! В увольнении наш товарищ главстаршина. По парадной с утра приоделся. А его роба во-она, на вешалах сохнет. К ночи, поди, причапает, вот и искупнёшься… Под душем у забора. А может в самоход? – тут Мишка посмотрел в мою сторону. С ним я не единожды хаживал за забор к местным девчатам. Но это было поблизости и после отбоя в выходной: минимум начальственных глаз. А тут…
– В принципе, мысль неплохая. А наглость – второе счастье! Значит, идём на Патрокл! Кто ещё изнемогает и до смерти хочет воткнуться в волны Амурского залива? Замечательно, значит весь взвод. А кто обожает гауптвахту? Странно: ведь вполне реально при нашей затее именно туда и попасть. А вы нос воротите! Хотя, если будете слушать меня как и Овчинникова, то риска почти никакого. Сазончик, тащи сюда робу главного!
Суть авантюры была проста: строимся, берём лопаты, метлы и идём «убирать территорию» за забором учебки. Это был наш объект и номер должен пройти как по мастерству, так и художественно-артистически.
– Значит так: шаг делаем предельно строевым, а петь как на праздничном смотре. И не дрейфить ни в коем случае! Даже если встретим патруля от авиаторов. Ведь мы, как есть подводники!
Уже через пять минут вся наша «джаз-банда» была готова в «культпоход» с метлами и лопатами в положении «на пле-чо!». Я напялил робу Овчинникова с погончиками главного старшины.
– Стано-вись! Р-ряйсь, смирно! Ша-аго-ом марш!
В роте, кроме нас, последних из отбывающих по распределению на Камчатку, не было ни души. Если не считать дневального и его сменщиков, да дежурного по роте. Хотя и роты в обычном понятии-не было, одно название, да молодёжь для приборки.
– Р-рясь, р-рясь, р-рясь, два, три! – входил я в старшинский раж. Голосом бог не обидел и командных ноток было не счесть. Вот только лычек не было…своих.
– Левое плечо вперёд! Не частить! Р-рясь, р-рясь. Два, три!
Вышли на плац. Здесь желательно по-шустрому: упаси бог кого из знакомых офицеров увидеть! Хотя маловероятно: кто в отпуске, кто на сходе, а прочие в отъезде за молодым пополнением со старшинами. Но, бережёного бог бережёт.
– Запевай!! – Тут ребята переглянулись, не лишка ли дал новоиспечённый «старшина»? Хотя тут же исправили заминку и загорланили что есть мочи:
За кормой бурун вскипает.
В светлом зареве восток!
В голубом тумане тает
Наш родной Владивосток!
Расстается с берегом лодка боевая,
Моряки-подводники в дальний рейс идут…
«Куда уж дальше: до бухты и обратно, если повезёт!»-Невольно подумалось мне. Но, чеканя шаг и держа «шансовый инструмент» почти «во фрунт», строй благополучно достиг ворот части. Здесь следует пояснить «режим» пропуска через КП (контрольный пункт). Если идет офицер, либо мичман, а того хлеще, – гражданский, то следовало: «затребовать пропуск, сличить фотографию, удостоверится устно, позвонить…» итого на 2–4 листах инструкции. Но, если идёт строй бравых матросов под предводительством куда более бравого старшины срочной службы, то…
Ничего этого в инструкции нет и быть не могло: строй– дело святое! Так что мухой открывай пошире дневальный ворота. Да не забудь строю честь отдать, а то и наряд схлопотать недолго. Так оно и было. Разве что на вахте не достаточно резво «мухой» среагировали. Видно спорили, чья очередь открывать. Служба-то знакомая: сам не раз стоял. Но для порядка рявкнул:
– Кому спим, мать вашу в дых! Давно гальюн не драили!!
Бедный матросик, как видно из свежеприбывших, застыл по стойке
смирно, побелев от страха быть наказанным. То-то! Знай наших! И строй промаршировал уже за ВОРОТА.
– Направляющий, правое плечо вперёд! Марш! И р-рясь!
Далее дорога очень даже знакомая: мимо складов и на раздолбанную шоссейку. Главное – замаскировать метлы с лопатами. Благо, бурьяна в этом году, как, впрочем и в предыдущие выросло достаточно. Так что управились запросто. А спустившись с сопки, надо было непременно прошмыгнуть через городской квартал. Хорошо, что не забыл два красных флажка у дневального в тумбочке взять. Это чтобы строй обозначить по всей честь– форме. Оп-па: патруль! И откуда он только здесь объявился! Да ещё от летунов, наших исконных врагов по увольнениям. Они вылавливают моряков, мы – голубопогонников. Закон моря! Не нами заведён и не первый год.
– Строй, смир-рно! Равнение на-право! Взво-од!!
И какая– то злость овладела всеми, вроде как: «Врёшь, не возьмёшь!!» Ко всему выдался кусочек асфальта без колдобин и наши прогары чётко выдавали безукоризненный строевой шаг. Будь бы здесь лучший строевик Владивостока, наш ротный мичман Баштан, то не избежать ему восторженных рыданий и слёз радости.
Видно прониклись и патрульные, увидев такой букет почестей в их адрес и все трое застыли в отдании чести. Хрясь, хрясь, хрясь– рясь-рясь! – чётко отдавался эхом от сопки Дунькин Пуп наш исключительный хоровой топот.
Кажется, пронесло! «Запевай!!» – поспешил упредить события «глвстаршина» в моём лице. А рассудил я так: «А ну, да как вздумается догнать нас, и пошерстить! Уж лучше песняка: всё не так подозрительно. Одним словом – повезло. Так что вскорости мы разоблачались на золочёном пляже бухты Патрокл. Робы благоразумно разместили поблизости в кустиках.
Пляж пестрел разноцветными купальниками молоденьких приморочек.
– Эх-ха! Вот где разгуляться! А, братишки?! – Чуть не задыхаясь от восторга воскликнул Геша Колеватов, наш ротный Геркулес. Хотя среди нас хиляков не наблюдалось, как и «стропил» под два метра ростом. Ясное дело: медкомиссия своё дело знает. Но добряк Геша был необык