новенно крепок с фигурой «аки Аполлон». И всё бы хорошо, если бы не одно «но»: трусы парень носил те, что выдала Родина в лице ротного баталера.
А чтобы было понятней, то Геша в военно-морских трусьях очень даже напоминал клоуна Олега Попова в годы безденежья. Свои же трусы мне удалось ушить в первый же день. Не у мамочки рос и со швейной машинкой знаком не понаслышке. Были у меня и вполне приличные плавки. Самтрестовские и с завязками на боку. Очень даже удобные при отсутствии пляжных кабин: подсунул под трусы и завязки набантик.
Колеватов, хотя и сельский, но природным умом сообразил, что мои ушитые на нем будут как плавки.
– Валер, ты мне свои трусья не одолжишь?
– Да на, носи на здоровье, пока не накупаешься.
Наш Аполлон тут же исчез в кустиках, откуда вышел с лицом Геракла после очередного подвига. В подтверждение сходства он сделал колесо и прошелся на руках. Девчата неподалёку захлопали в ладошки.
– Браво, браво, бис! – Это было адресовано нашему другу.
Девчат было четверо, а посему почти все пошли осуществлять «вековую мечту народов» – купаться. А у Геши начался внесезонный гон. Встав на руки, он двинулся к пассиям. И, если кто из вас пробовал себя в этом нелёгком номере, то знают, что спина придвижении направлена вперёд. То есть и ягодицы в трусах-тоже. Так вот на них, о ужас, прямо по центру начал разъезжаться шов! Как видно нитки у баталера оказались если не гнилые, то очень даже лежалые. Но девчата, увидев оказию, заходились, захлёбывались в смехе. Геша относил это к несомненному успеху, предвкушая вечернее рандеву, а то и вовсе– приглашения в гости.
– Гешка, Колеват!! – безуспешно взывал я и ребята тоже. Но наш Дон Жуан лишь раззадорился и крутнул колесо чуть ли не на половину пляжа. Дырка затрещала оставшимися нитками и бесстыдно распахнулась…
Почувствовав неладное, из воды вышли почти все наши явно без энтузиазма. Смеяться уже не было сил, а на наши крики Геша не реагировал. Миша рискнул образумить парня. Получилось…
И мне было уже не до купания. Неудавшийся ухажёр во всём обвинил, конечно же – меня. Назад в учебку шли хотя и строем, но без песни. Ворота нам открыли уже другие дежурные, но мой руководящий пыл иссяк. Так и хотелось подытожить: будь прокляты этот «культпоход», трусы, гнилые нитки, баталер и вся наша затея с купанием. Уже позже плавание в бухте Авача длительного удовольствия никому из нас не приносило. Даже в модных, фирменных плавках: холодно.
Магарыч за лампочку
В нашем боговозлюбленном чудильнике не наблюдалось: контакта с НЛО, спонтанных ядерных реакций и снежного человека. Всё, не включённое в оный список – было. Нередко – многократно. Нас жило – ютилось в «чудильнике» шесть молодых семей. На бедность и отсутствие друзей не жаловались. Где напрямую, а где и косвенно мы были дружны– знакомы со всем посёлком ШТ(посёлок городского типа). Так что в нашей шестистольной кухне всегда было людно. Если кому– то из хозяев очень захотелось пообедать, то нескончаемые гости освобождали один из столов, либо приглашали разделить стол и радость с ними. Радость была ежедневной и нескончаемой.
В те времена все мы и дети особенно любили газводу: «Буратино», «Колокольчик», «Брусничную» и с десяток других не менее вкусных. Особым спросом пользовался портвейн «777». Так что за неделю в «кильдым» затаривалось 2–3 и более сотен бутылок. В субботу происходила пересменка дежурства. Это вершилось на уровне ритуала индейцев кута-чамбу: вынос и вывоз мусора из кухни и туалета, мытьё кухни, коридора и гальюна (сортира). Апофеозом ритуала была коллективная сдача бутылок (одному и за день не вывезти).
На вырученные деньги можно было купить вожделенный портвейн «777» в количестве одного ящика. Его и везли к себе в чудильник и водружали бутылки на самый широкий стол. Всё: «вахту сдал»; «вахту принял». Действо вершилось в субботу, так что уговаривать кого либо «выпить рюмочку» за большую приборку не приходилось. «Рюмочек» хватало до вечера. Дамы указанному портвейну предпочитали болгарские полусухие. А таковых даже на сдачу не хватало.
Пили все, кто мог пить. А могли все. Даже Вовочка – мичман, муж бухгалтерши. Наступила первая, наиболее насыщенная разговорная стадия опьянения. В японском халате – кимоно вошла г-жа Стенцова, она же супруга Вовы. Немедля завела диалог со мной, как сдатчиком дежурства и бутылок.
– Валера, где деньги за бутылки?! – Опешили все. Ибо испокон веков этот вопрос был исключительно бесспорный и лояльный к проживающим.
– А чё тебе, отчёт сдать, так я налью! – все знали об исключительной скаредности мадам. Но тут…
– Валера в коридоре перегорела лампочка. Купить не на что! (Это на камчатскую зарплату-то!!)
– На тебе трояк, сдачи не надо (лампочка стоила не более 50 копеек). А ты, кума и за пятак в церкви фукнешь!
Никто толком не понял, как в руке у Стендовой оказалась скалка. Но она, подобно воительнице Афине, метнула своё орудие прямёхонько мне в лоб, вернее чуть выше. Кровь полилась ручьём. Мигом пук ваты примотали бинтом. Пришлось идти в пункт скорой помощи. Там без лишней суеты зашили повреждённый сосуд и заново перебинтовали.
В моё отсутствие на кухне состоялся «совет в Филях»: как наказать за жадность г-жу Стендову. Серёга встретил меня на подходе за углом нашего дома. Выдал общее решение: расколоть вовкину скаредину на полдюжины водки. Я не возражал подыграть. Вслед за Серёгой героем вошёл я. Все были в сборе, даже жёны. Чета Стендовых бдела за дверью своей комнаты. Завел речь Серёга, как договорились.
– А вот и Валера! Живой! Много кровищи потерял? Что сказал следователь? Когда на допрос? (За дверью Вовки ойкнула его супруга).
– Да нет, зашили сразу, как назвал нападавшего. Там следователь по этим делам с нападением дежурит. Сказал написать заявление. А завтра на перевязку и укол от столбняка сделали. Надо ещё скалку на обследование. (Вроде как невзначай вышел Вова)
– Валера, а заявление ты какое писал? Ведь она не хотела… Случайно вроде…
– Ага, случайно! С полведра крови вытекло. Хорошо, что скорпункт рядом. А то бы истёк напрочь! – Перебил Серёга.
– Ты посмотри– ка, кровища и сейчас из-под бинта сочится. Так и умереть не долго. Чего следователь-то сказал? Суд будет? – Это уже Геночка добавил масла в огонь.
– Валера, а может как-то забрать заявление? Я бы магарыч поставил… За мировую… а?
«Общество» сошлось на шести бутылках водки мировой. Мадам с бледным лицом отсчитала Серёге деньги на водку. Я собрался «за заявлением» в милицию. Бумагу выправил, зайдя к себе в комнату. Не прошло и часа, как застолье возобновилось. Я был героем дважды: сдал дежурство и скаредину Стенцову. Справедливость ликовала!
Обмыли
Лодка со вторым экипажем была в походе и ожидалась едва не через пару месяцев. И для «поддержания боевого духа со снятием сонливости» (со слов замполита) нас решили отправить на уборку урожая.
Старпом добавил, что «любовь к морю возникает при невыносимой жизни на берегу, поезжайте!». Ну мы и поехали. Финансист, едва не смахивая слезу, выдал нам жалование и «подъёмные» от совхоза. А это в десятки раз больше штатной получки с куревыми. Кока Мишку брали с собой, ибо лучше готовил лишь бог, если чего шурупил в этом деле. Сопровождать нас приехал сам председатель и пообещал кормить «на убой», кино и танцы с сельскими девчатами. Всем срочно понадобились плавки на смену военно-морским трусам. Лишь Миша-«паук» не озадачился этим вопросом.
А всем как-то было невдомёк такое безразличие. У Мишки была богатая шевелюра на манер папуасской, отчего и был прозван «паук». Прекрасного пола наш кок сторонился и даже не ныл перед строевым, просясь на берег. Ростом парень был небольшого, но уж больно здорово напоминал гориллу. Грудь широченная, руки до палубы, кулаки как бачки под первое. По утрам на зарядке им любовался даже замполит: «И чего ему бог и папа с мамой не сделали ноги подлиннее-чудо, а не джигит был бы!
Но «джигит» даже спал где-то в подсобке у камбуза. И видели его торс только на физзарядке перед завтраком. Трусы он снимал разве что в бане, но кого это интересовало! А когда баталер раздавал запасные трусы и тельник, наш «бог желудка» готовил завтрак. К обеду мы уже подъезжали на двух крытых «ЗИСах» к селу. Пели во всё горло: «За комой бурун вскипает, в светлом зареве восток….!» Вороны в ужасе улетали в берёзово-олынанную чащу меж сопок. Их к строевым песням со времён гнездования не приобщали.
Выгрузились у довольно просторного дома на местный манер. Скорее это был сибирский пятистенок из камчатской лиственницы. Такой трещит за всё время существования, то есть столетие и более. Сырой климат Камчатки ему только на пользу. Хозяйка, дородного вида тётя, отобрала из нас четверых самых ладных и скомандовала: «Айда со мной на сеновал!» А когда мы грохнули смехом хором, обернулась: «За сеном пойдут. За сеном!» При этом сунула каждому по огромной матрасовке. Сено свалили в углу. А сполоснувшись ключевой водичкой, сели за стол.
Кто служил на лодке, на паёк не обижался, – грех зря на душу брать не стоило: вкусно, сытно и вволю. За столом, что для нас накрыли, было всё, чего у нас и в помине, да ещё в таком количестве не было. Пелемени по-сибиоски, икра нерки, баранина, квас из клюквы, море молока и хлеб на травах. Было там полно и царь-ягоды, жареный папоротник, опята камчатские, что растут на каменных берёзах и… когда офицеры ушли, хозяйка поднесла нам по кружке вина из жимолости, наливая из пузатого жбана: «Это для пищеварения! Да не бахвальтесь», – пояснила наша горничная.
Уборочная была не в тягость. Бригадир развёл кого куда: ремонтировать коровник, грузить «золото» (навоз) в тележки-самосвалы, перебирать картошку и затаривать в хранилище. Вечером – кино и танцы. «Шеф, нам кинуха на базе надоела, давай две порции танцев!»
– Сделаем, отчего же не потрафить. Работники вы – что надо!»
И были танцы… Некоторые из нас разве что в отпуске танцевали. Да во сне. Почти все после мероприятия бежали сломя голову «на хату»: начался циклон с проливным дождём. В кухне на столе стоял знакомый жбан, но уже с холодным молоком. На полу нас ждали духмяные матрасовки с сеном. Странно: травы, цветы и даже кедровый лапник на Камчатке без запаха, но скошенные и высушенные – они издавали тонкий аромат. Разделись ко сну. Наш кок – тоже. И тут… на всеобщее обозрение обозначились мишины «трусья», вернее, то что от них осталась после первого срока носки, то есть года с копейками. Это было некое подобие дырчатой юбочки чуть ниже колен в отдельных лохмотьях. Низа, сиречь – днища, даже не угадывалось. Лохматая грудь горца пропадала в недрах того, что при выдаче называлось трусами. Как видно, матрос получил сей реквизит одежды ещё в учебке. А тому почти полтора года. Сняв робу, наш джигит дал волю накопившимся на исподнем запахам. Хата их вместить не могла. Открыли двери в сени. А Мише «посоветовали» освежиться под хлещущим дождём. Кто-то одарил его баталерскими «военно-морскими», взяв обязательство купить в кооперации замену.