Социальные службы приходили лишь удостовериться, что «инвалид первой группы Ефремова дышит и пульс нормальный». Теперь кто упомнит, что они там писали в отчётах… Одно помнится хорошо, что ни едой, ни одеждой их особо никто не баловал. Ну, разве что благотворительные тапочки, да байковый халат. Попервоначалу приходили подруги с предприятия. А чаще ломились пьяные соседи с матом и избиением. Были даже попытки изнасиловать парализованную Татьяну. Похотливо тискали даже Иринку. От нервного и физического перенапряжения слегла Ирочка. Татьяна плакала по ночам от беспролазных горя и бед. Хотелось одного: умереть, чтобы сохранить жизнь дочке. Даже бывшие подружки по школе перестали посещать свою одноклассницу: им было стыдно за бедствующую семью и они чурались от визитов. И девочка-подросток стала превращаться в согбенную старушку с сетью морщин на лице. Букет её болезней был тоже присущ старцам. Она увядала и чуть ли не чахла. Шли годы. Татьяна в отсутствии Иринки молила Бога забрать её к себе и избавить от мук дочку. Но тот лишь молчаливо взирал из иконостаса, считая видно, что отпущенные муки не исчерпаны.
Финал в этой истории был легко предсказуем. Его удостаиваются почти все мамы-инвалиды, оставшиеся наедине с болезнями и… детьми. Спасения по– настоящему в таких семьях ждать неоткуда: только недельные системы для поддержки больного с ЧМП (черепно-мозговая травма) обходятся в пару пенсий. О прочих лекарствах и речи нет. Список лечебных средств для льготной выдачи был составлен как минимум неким инквизитором. В нём не числилось НИ ЕДИНОГО эффективного (понимай – дорогого) лекарства. И, попав в «лоно льготного лечения» инвалид был обречён на смертный одр, коли не обладал от рождения геркулесовым здоровьем. Зато страна в целом «боролась за демографический рост». Прямо как в той больнице: «Температура пациентов в целом нормальная, включая морг.»
И решились подруги калеки пойти «за правдой в мир». Пригласили к Ефремовым и поведали обо всём. Пожалуй, доходчивее всех, хотя и с трудом рассказала сама Татьяна.
– Сейчас Ирочки со мной нет. Она совсем занемогла. Приходят ко мне знакомые, подруги… Приносят немного покушать. Спасибо им…
А то соседи ругаются, что мы кушать часто готовили. А мы не могли часто готовить, нам почти не из чего. Да и Ирочка просто физически не успевала. Тогда мы ложились спать голодные. Даже если дочка вовремя не уберёт с плиты чайник, либо кастрюлю, соседка врывается к нам, орёт и даже дерётся. Сбрасывает нашу посуду прямо на пол. Мы подбираем, ведь есть-то всё равно больше нечего. Ирочка мне жалуется: «Мамочка, я боюсь выходить на кухню, там тётя Зина орёт на меня и бьёт тряпкой в лицо». А после этого дочка вообще есть не может. У неё постоянно болит голова, ноги, руки и от постоянных голодовок – живот. «Мамочка, мне плохо… Я ничего не могу делать». Ляжет на пол и встать не может. «Мама, как я хочу убежать от них, чтобы никогда не видеть!» А я ничего сделать не могу, чтобы защитить своего ребёнка. Болезнь не хочет отступать. Я ей всё детство загубила. Даже не всякий взрослый выдержит такую нагрузку. То кушать, то стирать, то туалет за мной. И мне невыносимо больно. Пусть бы мы жили отдельно, а то ведь даже ручки с кранов поснимала, чтобы мы не пользовались. Я молю Бога, чтобы мне хотя бы смочь сидеть. Это такое счастье! Я даже научилась гладить и стирать мелочь на животе. Всё дочке легче, ведь она ещё ребёнок…
После этого интервью прошло ещё полгода хождения по кабинетам власти. Но всё таки мегеру отселили в отдельную отремонтированную квартиру в престижном районе. Довелось возить эту выдру на смотр предлагаемой квартиры. Так она заявила: «А почему этой чахоточной оставили двушку, а мне однокомнатную?!» Я лишь молча сжал кулаки и стиснул зубы.
И вместо послесловия. Иришка заканчивает университет. Зарабатывает на жизнь где придётся, то есть вдали от наших полунищенских пенатов. А Татьяна переезжает из лечебницы в лечебницу. Неизрасходованная энергия за многие годы недвижности даёт себя знать. Её ещё молодой организм начинает преодолевать недуг. Приезжая изредка в СВОЮ квартиру, она раскатывает на коляске беспрепятственно. Теперь даже моется сама. На её похорошевшем моложавом лице появлялся лучик счастья. Теперь у неё есть будущее. Ад остался позади и навсегда.
Стучащему открывают
Случилось так, что мне довелось наткнуться зимой на тщедушный дачный домик. Почерневшее от времени строение сползало и не первый год в Волгу. Домишек, не намного краше найденного, окрест было множество. И всё это именовалось «Садовым товариществом «Искра». Да и какой смысл было строить что либо капитальное: всё равно оползень порвёт и сбросит в реку.
А сады бросать никто не хотел: какой – никакой урожай с них собирали. Какой город, такие и сады. А город, прямо скажем, не богатый. Даже по большей части – бедный. Хотя здесь находили приют те, кто был вообще неимущий. Одну из таких семей я и встретил в пустующем домике. Здесь ютились не менее восьми человек. Одеты они были во всё то, что смогли привезти с собой. И всё равно они мёрзли. Это были беженцы из Узбекистана. У взрослых был взгляд измученный, лица не по возрасту в морщинах, вид у ребятишек – затравленный.
Сразу оговорюсь: не упрёка ради ворошу теперь уже прошлое, нет! Просто ОЧЕНЬ необходимо, чтобы люди находили общий язык. И шли друг к другу с добром. А стучащему всегда открывали без страха, что за дверью окажется зверь.
Час был ранний и на мой стук в уцелевшее окошечко кто-то испуганно выглянул. На стезе журналиста всякое приходилось изведать. Подчас при встрече в грудь упиралось лезвие финки затравленных бомжей. Могли огреть куском арматуры, коли ты гость нежеланный. Тут же попросту открыли тщедушный запор и впустили внутрь затрапезной халупы. Повсюду куски тряпок, заткнутых в щели. Сразу было видно, что грелись обитатели собственным дыханием.
– Здравствуйте, бедолаги! Добрый день, Людмила Сергеевна!
Меня ждали и взрослые придвинулись к импровизированному столу. Дети забились в тёмный угол под тряпьё. В семейство приходили по паре раз в неделю с выселением и любой визит был не в радость. Людмилу Сергеевну встретил в отделе переселения. Она стояла в углу коридора и молча плакала. Плечи её вздрагивали. Тут и без слов было ясно: замордовали свои же, русские чиновники. Женщине шёл шестой десяток. В руках у неё были некие документы, обыденные для всех: паспорта, свидетельства, военный билет. Недоставало главного: справки с бывшего места жительства о том, что «на них было совершено гонение по религиозно-политическим мотивам». Или что-то в этом духе. Такого документа у неё не было. Да и не могло быть. Но… вот её рассказ.
Её отец, красный командир, майор Сергей Чистов прибыл для охраны границ Советского Союза в Узбекистан. Местное население приняло их по местным обычаям: пили чай из одной пиалы и ломали лепёшку на семь частей. Это означало дружбу навеки. Уже в 1948 году в семье офицера родилась дочь Людмила. Соседи по улице несли молодой семье подарки. У кого было нечего подарить, – говорили добрые пожелания и прикладывали ладонь к сердцу. Одним словом – жили душа в душу. А в 1969 году пришёл черёд и Люд очке с молодым мужем Санатиным завести дочку Ирочку. Узбеки и на сей раз принесли кто чего мог. А уж туй закатили с настоящим узбекским пловом и разносолами.
Но где-то там, на верхах приняли решение развязать войну в Афганистане. Страшной, кровоточащей раной размежевали местное население: караисламистов с турками месхетинцами, а более того – с русскими. Афганцы кровно были связаны с узбеками, религия – тоже общая… И вот, пролилась кровь… Порой десятилетиями утихавшая вражда вспыхивала буйным пламенем. Ловили, резали, вешали, жгли. Бойня не прекращалась ни днём, ни ночью.
На окраине, где жила семья учителя – узбека всю ночь слышались душераздирающие крики мужчины, детей, женщин: «Ва-ай-дот!!!», что означало: «Помогите!!» Но никто не посмел прийти на помощь. К утру вся многодетная семья педагога была вырезана. Самого учителя повесили на шелковице в его дворе. Полуобгорелые трупики детей валялись с перерезанными горлышками у костра. Уйти, бежать из Ферганы было невозможно. Кровь и смерть преследовали всех. Русских вывозили на БТРах и вертолётах. Жертвы с чьей-то помощью были переписаны заранее. Убийцы стучались, представляясь органами с проверкой паспортного режима. На стук в двери хозяева спрашивали: «Ким-бу?» (Кто ты?). Стадион в Кувасае был переполнен. Затем началась повальная резня. Живые, мёртвые, раненные… Стон был слышен на километры. К рассвету всё было кончено.
Страшнее межнациональной розни может быть разве атомная война. Но есть надежда, что Человечество прозреет и обернётся лицом к миру.
Пожалуйста, не пейте за рулём!
Чтобы не попасть впросак, скажу, что всё, что вы прочтёте, не мой вымысел. Его я получил по почте с правом выбора: рассказать эту историю как можно большему кругу людей, либо забыть о поведанном без особого сожаления. Это в случае, если рассказ не тронет моё сердце. И далее автор письма увещевал: ценность человека в том, что он даёт, а не в том, что получает!!!
Итак, некий мужчина, а им может оказаться любой из нас, пусть это буду я, гуляя по вечернему предзимнему городу, зашёл в недорогой супермаркет. Просто ему стало зябко на улице в осеннем пальто и лёгких лайковых перчатках.
– Малость согреюсь и в соседнее кафе: там мне дадут пару глотков горячего грога! – подумалось мне.
В магазинчике почти никого не было. Не сезон и не время, а ко всему– мерзкая погода. Лишь у кассы стоял мальчик лет пяти. Он держал в руках кошелёк и с недоразумением теребил в нём мелкие ассигнации. Его, покрасневшие от уличного холода ручонки тряслись. Он с недоумением вопрошал о чём-то у кассирши. Но та, указывая на кошелёк, повторяла, что на куклу у него не хватает денег. Но малыш, как видно, ещё не зная счёта деньгам, убеждал женщину, что деньги он просил у бога, а тот не обманывает.
Увидев меня, он тихонько обратился: «Дяденька, пожалуйста, посчитайте, здесь хватит на вот эту куклу? Её очень хотела моя сестричка Анечка».