Я пересчитал сумму и сказал, что эта кукла стоит дороже и денег в кошельке не хватает. Мальчик молча теребил в руках желаемую покупку, губы его тряслись. Тогда я попросту спросил, кому и почему нужна эта кукла.
– Я хотел подарить её на день рождения моей сестре. Почти год копил денежки в копилке. Но я не знал, сколько там. А Аня очень хотела эту куклу. И теперь, если я куплю её, то дам маме, а та передаст моей сестрёнке, когда уйдёт к ней. А папа сказал, что мама очень скоро уйдёт к Богу, куда раньше ушла Анечка. И она возьмёт куклу к сестрёнке…»
Комок подступил к моему горлу и я молча взял кошелёк из рук мальчика. Добавил, почти не глядя несколько купюр и передал продавщице: «За вот эту куклу, пожалуйста!» Кошелёк и сдачу вернул мальчику. Он вперился в меня доверчивыми глазами и спросил: «Ну что, дяденька, хватило денег? Я всю ночь молился боженьке, чтобы он дал мне денег. И он дал? Я сказал маме, чтобы она не уходила к Богу, пока я не принесу домой куклу и белую розу. Мама их очень любила». Он вытащил из-за пазухи фотокарточку. На ней были мальчик с сестрёнкой и мамой в объятиях папы.
– Я люблю маму, но папа говорит, что она очень больна и должна идти к боженьке и маленькой сестрёнке.
Продавщица подала куклу мальчику и ту белую розу, на которую он указал. «Спасибо тебе, Господи, я надеялся на тебя…», – лёгким шёпотом выдохнул малыш.
На следующий день я прочёл в газете статью о пьяном водителе, сбившем женщину с годовалой дочкой. Девочка скончалась на месте, а мать оставалась в коме. Но скончалась, не приходя в сознание. Рядом было помещено фото. Да, это были они: мама и сестрёнка вчерашнего мальчика. Слёзы полились непроизвольно.
В ближайшем цветочном магазине я купил белые розы и попросил таксиста довести до городского кладбища. Хоронили молодую женщину. Под скрещенными руками она держала куклу и белую розу. Я молча положил свои цветы в гроб рядом…
Пожалуйста, не садитесь пьяными за руль…
Собака в окне
Она сидела здесь всегда, когда народ валом двигался на работу, либо обратно. В большинстве из прохожих собачка узнавала вчерашнего знакомого, а то и недельной давности. От каждого из них у животного имелось своё впечатление, а то и вовсе некие ассоциации. Такая вот была собака. Она, разве что с перерывом на обед, а то и на ночь, созерцала улицу. И делала это просто зачарованно, абсолютно не шевелясь. Многим прохожим так и мыслилось: «Смотри-ка, надо же, такое натуральное чучело сделать! Но те, кто успевал заглянуть ей в глаза, сразу же проникались добротой к этому существу. А глаза у Бетси (так назовём мы нашу героиню) живо блестели маслинами и в них отражался весь уличный мир. Мир, прямо скажем, не очень привлекательный слякоть, ветер и должно быть собачий холод. Но всё это было по ту сторону стекла. Грязный снег из-под колёс машин, изрыгающих дым, бездомные собаки и люди, люди… Много, очень много людей.
Вон один, давно стоит. Видно прячется от ветра. И чего стоит, ведь не автобус ждёт – их прошло разных и немало. Видно некуда ему больше ехать, да и не на что. Вон, ботинки-то какие грязнущие и рваные. Немало объездил, но толку нет: отказали. Кому нужен такой пожилой и немощный! Он голоден и ему негде согреться, нет у него и тёплой куртки. И Бетси выронила слезу жалости: нет у него доброго хозяина…
А вот ещё собачкин знакомец. Мальчишки его Костей зовут. Добрый мальчик, он всегда машет ей рукой. А та приветливо отвечает веером хвостика. Подросток приостановился у киоска, что через кювет напротив окна. Киоск блестал этикетками сигарет, пива и прочих жевачек. Нет, покупать здесь он ничего не будет. Костя несколько минут полюбуется во-он тем пакетиком. Продавщица иногда подзывала парнишку, высунув руку наружу с угощением. Это была заветная жевачка. Повезло ему и сегодня. Радостный мальчуган вприпрыжку подбежал к маленькой девочке у угла. Бетси догадывалась – это была его сестрёнка. Костик нежно преподнёс ей пакетик. Отца, а по-собачьи хозяина у этих детей не было. И братик, угостившись где либо пирожком, а то и куском хлеба, нёс большую часть сестричке. Их мама придёт затемно. Из-под вытертого пальто белел медицинский халат. И даже сквозь окно до Бетси пробивался едучий больничный запах лекарств.
А бывало и так: к киоску подъезжал страшный автомобиль с множеством фар и чёрными стёклами. Вышедший оттуда бритый наголо амбал без шапки молча протянул волосатую руку в амбразуру киоска. Огромные в оправе чёрные очки скрывали от мира его глаза и почти половину лица. Забирал пачку денег и, пахнув на всю улицу дорогими духами, укатывал восвояси. И не могла понять собачка: за что та добрая тётя дала ему столько денег? Пойми их, этих людей!
Чья-то тень скрыла улицу от Бетси… Ах, да! Это же тот самый дядя, что иногда прохаживал по ихней улице. Её сердечко забилось учащённо, приятная блажь овладела ею. Вот ведь за окном он, а чувствуется его внутренняя доброта. Прохожий протянул руку к окну, как бы имитируя ласку собачки. Чуть присвистнул и подмигнул. Она вильнула хвостиком и протянула к мужчине лапу. Даже привстала на задних лапах и хотела было лизнуть ладонь в ответ на оказанное внимание. Какой хороший человек! Но их свиданию препятствовало окно. И, немного постояв подле собачки, он помахал рукой и поспешил дальше по тротуару.
А Бетси, немного погрустив, уселась поудобнее на подоконнике. Скоро придет из школы Вадик, сын Николая Петровича и «лапочки» Людмилы. Собачка любила семью, особенно Вадика и его маму Людмилу. Мальчик играл и гулял с ней по парку, а хозяйка угощала её куриными косточками и прочими вкусностями с семейного стола. Она чувствовала буквально все нюансы обожаемой ею семьи. А Николаю Петровичу подавала тапочки и свежую газету с тумбочки у входа. А ещё Бетси знала, что мама Люда скоро родит маленького человечика. Какой он будет? Каким станет мир за окном?
Невозвращенцы на луне
(Частично подобранные и разрешенные к публикации записи)
1. Века, покрытые тайной
Куда более, чем века, а то и тысячелетия роднят дуэт Земли с Луной. Предполагается, что около 4 млрд. лет. И всё таки нам больше неизвестно, нежели известно о нашей напарнице. А главное: откуда взялась? Общеизвестно, что химический состав нашего, как бы естественного спутника Селены почти не имеет ничего общего ни с самой Землёй, ни с Солнечной системой, ни с… Одним словом – ерунда получается: есть спутник, но явно не нашенский. Ко всему ни под одну удобоваримую теорию своего возникновения наша обожаемая Луна не подходит, хоть убейся. Ряд учёных высказались за гипотезу, будто Солнце единожды так вспыхнуло, что потеряло часть своей массы.
Ну а мы в своих весьма многочисленных походах КИК (корабли измерительного комплекса) по обеспечению уже искусственных спутников и МКС (международных космических станций) нашему ночному светилу придавали не больший интерес, нежели к тому же Южному Кресту, либо к Полярной Звезде. Проблема вроде есть, но нас она не касалась, вроде как у следователей «глухое» дело на полке архива.
Отродясь не помышлял, что с этой «Глухаревой», навязшей в умах темой придётся всерьёз иметь дело. Хотя где-то подспудно мы были уже предрасположены к тому, что всё идёт к тому, что штурм нашей Селены в скором будущем возобновится. Но в коей мере будем задействованы мы? И доживём ли? Хотя столкнуться с «лунным делом» довелось гораздо раньше ожидаемого и совершенно случайно, непредвиденно. А втянуло оно нас своей почти средневековой потаённостью, соразмерной с легендой ордена Тамплиеров. Причём выпало сие мне и коллеге по станции дешифровки телеметрии от обеспечения МКС. Пожалуй, вначале ему и много кратно, пока не решился догадкой поделиться с нами. О таком прецеденте мы, корабельные инженеры в своих каждодневных буднях и не помышляли. Хотя не ханжествовали и с интересом следили за исследовательскими продвижениями к планетам нашей солнечной системы, и конечно прежде всего к нашей Селене. А узнанное нами уже с помощью своей, корабельной станции шокировало, даже напугало, ведь практически никто в мире и догадываться не мог о том, что мы с Мишкой уже держали в руках. Опасались, что наше случайное приобщение к неимоверным сведениям может навредить не только нам самим, но и всему государству Советов. Даже выйдя «на гражданку» мы помалкивали едва не более трёх десятков лет и не без основания. А тогда нас это тревожило настолько, что начали худеть от переживаний.
Ведь результаты наших официальных работ по космосу и так были секретными и магнитные ленты с записями по приходе в базу сдавались в органы. А прочее: «Не наше собачье дело!» Мы о своей-то работе не имели права что-либо разглашать. А тут… Разве что где-то там… поблизости от Красной Площади и иже с ней. Да хотя бы в том же ЦУПЕ (Центр управления полётами). И то, пожалуй, немногие знали о том, что стало известно нам. А ко всему почти все работы по Луне, частью обеспечиваемые нами, терпели фиаско. Кстати и у небезызвестного НАСА дела обстояли не намного краше наших. В довершении приведём статистику: практически 100 % попыток втиснуться в тайны Селены, сиречь – Луны были не ахти удачными, как минимум. С наиболее интересными материалами вы ознакомитесь на наших страницах. Да не так уж и много СМИ писали о станциях Луна от СССР или тех же Рейнджерах. Политика космических гонок больше походила на игру картёжников– профи, по лицу которых никогда не угадаешь: какие карты на самом деле у них в руках. Главное – вселить растерянность у визави и, блефуя, хапнуть «банк», сиречь – Луну. Но за «успешными» и «мягкими» посадками крылись по сути чистейшей воды провалы.
До сих пор в низах спорят о достоверности полёта на Луну американских астронавтов. Сие и сегодня всеми странами и учёными расценивается как 1:10. Если не ещё меньше. Дескать, мы (т. е. американцы) будем помалкивать о действительных причинах смерти «вождя народов» И. Сталина в купе с Л. Берия, а вы (Советы) держите язык за зубами о лжеполёте на Луну. Реванш тянул на десятки, а то и на сотни миллиардов долларов.
На деле же НИКТО на Земле не мог с достоверной вероятностью гарантировать БЕЗОПАСНОСТЬ посещения нашего естественного спутника. И есть ли там уже хозяин, для которого наш визит нежелателен ВОВСЕ? Вопрос более, чем деликатный.
И неспроста, как узнаем мы позже, пусть предположительно, Наше Правительство решило эту «амбразуру» закрыть грудью советских же героев-добровольцев. То есть сделан вероятно крайний шаг: решено послать на Луну долгосрочную автономную экспедицию. В конце концов МЫ ДОЛЖНЫ ЗНАТЬ, чего нам ожидать в будущем от соседства с нашей романтической спутницей. Вопрос ставился так: любой ценой. Следовательно, ценой жизни – тоже. Но и это могло вызвать бурю негодований у всевозможных глобалистов, квазидемократов и прочих «защитников» всех от всего неизвестно ради чего… Так что не без оснований опасаюсь гневных выпадок ко всему сообщаемому здесь вам мной. Проще выдать предлагаемые повествования за некую околофантастическую реальность. И взятки гладки.
Грядущее начало 78-го года не сулило веселья команде моего корабля напрочь. Хотя наша детвора с визгом и смехом рассекала зеркало свежезалитого новогоднего катка. Во всей красе сияла городская ёлка. Да и мы, завзятые мореходы КИК ТОГЭ-5 (корабли измерительного комплекса Тихоокеанской гидрографической экспедиции № 5), загорелые аки негры только что вернувшиеся из похода. Кстати, приведённая аббревиатура к фактическим действиям кораблей соединения почти не относилась. А вот у Стругацких нечто схожее описано и именовалось НИИЧАВО – НИИ Чародейства и волшебства. А уж чудили мы по всему земному шару немало, только наше «волшебство» по приходе сдавалось в соответствующие органы безвозвратно в виде магнитофонных лент с записью добытого.
Обидно, но некоторые даже отгулы за предыдущий поход не истратили, как начальство упорно задолдонило об очередном выходе в океан. Обстоятельства складывались в одно, вечное для соединения слово: «надо». Замполит «ободрял»: «В океане догуляете. Один чёрт на политзанятиях спите!» Ему-то можно и подъегоривать: побегал бы 4 часа через четыре по трапам, да на сон те же 4 часа. Так вообще бы на ходу спал. Либо в шторм не отсиживался в каюте, а найтовал по штормовому шлюпки и прочее имущество…
Наш пёс Тобик как чувствовал, что не долог визит корабля в Приморский на рейд Авачи: сшибая сходящих по трапу спрыгнул в первый же отходящий на берег катер. Он не мы: постоянной самки не имел и никто его приютить не спешил. Мало того, Тобсону (это его уважительная кличка – звание) представлялось право на случку отвоёвывать у местных многочисленных кобелей. Тем более, что приказы на вечерней поверке он, хотя и слышал, но уразуметь дату отхода не мог. Но со схода на берег он каким-то образом НИКОГДА не опаздывал. Причём заявлялся на борт корабля именно ПРЕДПОСЛЕДНИМ катером. Затем отсыпался в кубрике боцкоманды минимум сутки. Во сне пёс всё ещё продолжал свои похождения: он рычал, сучил лапами и умилительно повизгивал в любовной истоме. Старпом к. 2 Бобачев на вечерней поверке интересовался: «Тобсон на борту? Ах, да, спит, бедолага… Видно по полной оторвался!?» Экипаж дружно ржал, явно завидуя вольнице кобеля.
Срок отхода корабля на работы был как всегда «секретным». Уточнения следовало ожидать по ОБС (одна баба сказала), ну и по приходу Тобсона к месту проживания, т. е. на Чумикан. Исходя из всего, уже дня за три до отхода все припёрли запасы как минимум на полгода. Дело в том, что начальство часто творило «конфузию», говоря, что сей поход «не более, чем на…». Хотя на деле чаще случалось и «на», и «после», и ещё месячишко в плюсе.
В конце 70-х работ у КИК (в обиходе – «шарики») было более, чем достаточно. Даже шкафуты красили чуть ли не поверх льда: лета не видели третий год. И вроде всё вкусили: запуск «Союзов», «Прогрессов», МКСА а уж баллистическим межконтинентальным и счёта не вели.
«Чумикан» и «Чажма» крутились по принципу: «Фигаро здесь, Фигаро там…» От пролива Беринга до южной оконечности Новой Зеландии и далее. Работы по обеспечению связи с космонавтами чаще приходились на ночь. Хотя об этом – потом. А трюма всё грузили и грузили. И вот… В одной из грузовых сеток на борт доставили ёлочку.
– Ох, ёб…, вернее, ох, ёлочка! – Знать встречать Новый год опять в океане, а не дома.
Вот тут мы охренели «под зеро»: надежда встретить Новый год в кругу семьи блыснула, кантанулась, смайналась за борт и накрылась медным тазом. Ко всему примчался Тобик с ободранным хвостом. Всё! Многие отозвались эмоциональнее: «Ох, ё… мать! Писец гуляньям!»
Но вечером, 28 декабря по «громкой» прозвучало заветное: «Имеющим право на сход, прибыть в ПСК у правого борта. На решетчатой площадке трапа с лицом сфинкса стоял помощник. Стоило ему сказать любому из сходящих (было бы): «А Вам, товарищ… Сегодня схода нету!» И тут же оглашалась вполголоса причина-приговор. Далее следовал взмах «серпом по гениталиям» и это окончательно «снимало половое напряжение» на сутки, а то и до конца похода. Кошмар!! Прилюдно Вас превращали в евнухоподобное существо. Это означало, что Вашу милость будут сношать сутки напролёт практически все, кому не попадя. Это гнусно, но вахтенная служба предусматривает сие регулярно. Ибо есть УСТАВ неписанный.
УСТАВ НЕПИСАННЫЙ
(основной ежедневный)
Статья первая базовая – начальник всегда прав.
Статья вторая пояснительная – если начальник не прав, читай ст. 1.
Статья третья закрепляющая – если в Ст. 1 и Ст. 2 возникли вопросы, указанные статьи следует выучить наизусть и запомнить, пока носишь погоны.
Статья четвёртая околоюридическая – считать УНП главенствующим для CA и ВМФ как в мирное, так и в военное время. Текст разглашению не подлежит.
2. Навстречу неизведанному
Значит уходим с утречка. Да оно и так было видно: ледоколы «Ермак» и «Вьюга» уже с обеда месили лёд в бухте вплоть до Трёх Братьев. Повезло кому-то: последнюю ночь дома проведут.
Катер подрабатывал к трапу. Прибывшую с берега публику с натяжкой можно было принять за военморов. За плечами у них была усиленная отходная дома между двумя комингсами (порогами). А это следует понимать так: зашёл, скинул шинель и тут же за стол. Из-за стола заполночь – к супруге в альков на ложе. К утру, едва размяв и побрив обвисшиеланиты, наспех опрокинув отходной стопарь, военмор мчался к дежурившему автобусу. Рядом стоял другой, но совершенно пустой – для «задержавшихся» по ту сторону комингса.
Как правило, это были холостяки, лобызавшиеся и поддававшие «копоти» с любовницами впритык к отбытию. Тут вся недолга была в том, что пассажиров второго авто и препровождали на наш корвет со второго захода катера. Затем они поимённо «чествовались» помощником командира для препровождения на вахту в первую же смену. Тоска наизеленеющая. Ведь львиная часть офицеров и мичманов после авральной суеты и подъёма якоря расходились по каютам почти до дня грядущего.
Хотя на вечернем построении многие как бы заново узнавали друг друга и беспардонно высмеивали визави. Ведь пока они блаженно вдавливали подушки на коечках, их соседи по каюте укорачивали спящим «наживульку» штанину брюк, заменяли лейтенантские звёзды на полковничьи, перецепляли «краба» на затылок, пристёгивали по два хлястика… Впопыхах разомлевшие бедолаги выскакивали на «большой сбор» как есть. Наш старпом к. 2 р. Бобачёв «мимоходом» делал замечания испытуемым, что непременно вызывало гомерический хохот. Например, подходя к лейтенанту с большими звёздами, «душевно» говорил: «Уважаемый коллега, когда будет фуршет по случаю беспримерного повышения в звании?»
Так мы выходили в океан на долгие месяцы. А смех – это всегда хорошее настроение. А впервые выходившие в открытый океан матросы глазели на скалы Трёх Братьев и уходящий в дымку порт Петропавловск – Камчатский. На следующие сутки они же с удивлением выползали на верхнюю палубу вглядываясь в удаляющиеся камчатские вулканы. Кто из любопытства, а кто и банально поблевать за корму. «Буратино» в тулупе, а вернее вахтенный на юте отслеживал, чтобы кто ненароком не «сыграл» за борт в бурун за кормой. Он же совал укачанным по огурцу из бочки у грибковой вьюшки. Чего греха таить – тошнило практически всех при первой качке. Потом проходило до конца похода, реже – до следующего шторма. Такие чаще списывались на берег.
Меня самого в шторм тянуло наверх подышать свежим воздушком и полюбоваться разгулом стихии. А то и попросту зайти в кубрик к матросам. Уж там-то всегда было весело. Молодёжь, высунувшись наружу рыгала, отдраив иллюминаторы (что категорически вообще запрещалось делать на ходу, а тем более в шторм). Другие сдёргивали у страждущих трусы, кои они не могли даже подтянуть: обе руки были заняты по ту сторону проёма. И был обозреваем лишь конвульсивно дёргающийся голый зад. Такая «терапия» хотя и злила, но отвлекала от морской болезни. Чаще молодому болящему вручали наждачку и препоручали драить медь: барашки на иллюминаторах (полезное с неприятным) и медяшки на комингсах. «Тяжелобольных» и явных симулянтов отправляли лечиться в «санаторий пузотерапии», то бишь в трюма для их очистки от мазута и грязи. Факт излечения – 100 %. Прямо скажем, что у офицеров с мичманами дела обстояли если не ещё хуже: «отходная» напрочь рвалась из желудков наружу. Но вахту при этом никто не отменял. Так что «сороковые ревущие» очень даже многие встречали с жёлтыми, а то и вовсе зелёными лицами. Но «радость» неотвратимо рвалась к нам навстречу по мере приближения к Северному тропику. Конечно же, это был Новый 1979 год. Меня вызвал «боыной зам», то бишь замполит.
– Ты позапрошлый Новый год помнишь?
– Отчего же не помню! Век так «весело» не было. Ведь в океане же…
– Так вот суток эдак через пять ляжем в дрейф на переодевание в тропформу, а заодно и праздник того… отметим. Да глядите у меня! Это вам не по баллистике работать! На Международную идём! (МКС-международная космическая станция). И никаких у меня пьянок!(Как же: все недели за две «горючку» заготовили по рундукам! А матросы наверняка брагу затырили по выгородкам, одним им известным.)
Так это… будешь и на этот раз Дедом Морозом. И Снегурку тебе присмотрели из БЧ-5: Ваня Костиков. Без грима на девку смахивает. Ну а персии с булочками приладите. Только не переусердствуйте! Чтобы никакой эротики!
Ну зам, ну и юморист! На тропике, пусть даже Северном, под сорок жара, а я в шубе и валенках– они у Геночки в корабельной лавке отлёживались с прошлого новогодья. Но тогда действо было у мыса Африка, а это почти у Берингова пролива. Там неподалёку тоже Северный, но только Полярный круг, а это куда холоднее. Кто был у Берингова пролива в декабре, от жары не страдал. Глыбы льда скалывали с надстроек, мачт, со шкафутов. Но очередная волна и лютая стужа восстанавливали ледовый панцирь, грозя перевернуть корабль вверх дном, то есть свершить оверкиль. Такое вот было новогоднее «развлечение». Но по кубрикам я, то бишь Дед Мороз, и Снегурочка визиты всё-таки наносили. Содержимое столов лежало на мокрых полотенцах, чтобы не скатиться при очередном крене под ноги. Это не всегда удавалось и пойманное рассовывали по карманам, держась за пиллерсы и коечки. Тосты орали сквозь грохот волн, а питие в рот второпях не всегда попадало: либо себе за шиворот, а то и вовсе соседу в глаз. Откровенно смеялись все. Хотя, когда винты оголялись и корабль содрогался в судорогах, выбираясь из очередного провала, все замолкали с открытыми ртами. Не спали всю ночь и кололи, кололи лёд по очереди, чтобы не околеть напрочь в промокшей и промёрзшей одежде.
И вот этот костюм – напоминание я принёс в каюту для реставрации. Зам дал нам со «Снегурочкой» пару дней на подготовку. Дело почти плёвое и можно было отдохнуть. Взял у лавочника Генки (он же почтальон и библиотекарь) газеты, журналы. Всё равно их читать было некому: в походе едва хватает времени на поспать и помыться. Верхом развлечения было латанное-перелатанное кино трижды списанное и изученное покадрово. Годное разве что для кинопопури, где дозволялось сочетать несочитаемое, то есть всё, но чтобы было смешно. Можно было смонтировать Брежнева, целующего лошадь или киноактрису, несущуюся в сортир. Лишь бы непременно было смешно. Большой зам эдакую полупохабную абракадабру не запрещал. Ибо все без исключения «шедевры» в конце похода он уничтожал лично: за борт и за сутки до базы. Но киношник Лёха умудрялся «самое клёвое» и самопальный секс умыкнуть «для поколений». Кое-что из «Каина 18-го» и «Фан-Фана» смешило нас не один год. А я взялся за чтиво. Книги были из разряда «Витя Малеев в школе и дома» и «Подвиг разведчика»: прочитанные и зачитанные. Сгрёб подшивки «Наука и жизнь», «Комсомолку» и «Аргументы».
«Район, закрытый для плавания» был обозначен за прошлый поход. За нынешний огласят дня через четыре, перед запуском. Так что идём незнамо куда и невесть для чего. Штурмана отвечали любопытным: «Ты чё, мореман, ай не видишь, – теплее становится, летучие рыбы шастают, – знать на юга идем, пока горючка не ополовинится. А тогда сразу взад полопатим. Уразумел!?» Замполит и того не чище: «Вы чё, тупые на оба полушария? Идём выполнять важное правительственное… в заданный район». Тьфу, секретчики хреновы!
Хотя ещё в базе по ОБС знали, что идём на крайние юга. А полетят двое ребят – космонавтов на МКС. Да может чего, а то и кого на Луну забросят. Такие вот «секреты».
А шторм, теперь «тропический», уже почти ритмично мотал корабль с борта на борт четвёртые сутки. Волны то и дело лупили корпус по скулам. Экзотика океана напрочь отрицала что-либо присущее Новому году. Но тучи куда-то исчезли. Ветер и солнце играли со штормовыми волнами, повсеместно расцвечиваясь радугами. Курс пересекали то стайки летучих рыбок, то целые хороводы синхронных пловцов-дельфинов.
А с наступлением сумерек дежурный по низам разгонял молодых матросов с юта и вертолётки: те глазели на мириады огней-всполохов в буруне за кормой и вдоль бортов. Это светились микроорганизмы, потревоженные штормом и ходом корабля. Они напоминали изумрудные салюты, когда вспышка рассыпалась на мириады мелких светлячков. У самого горизонта, а то чуть ли не рядышком мигали среди волн ходовыми огнями и прожекторами огромные лайнеры, а то и попросту некие кораблики вездесущих японских рыбаков. Случались и целые города средь океана, невесть откуда взявшиеся. Бывалые штурмана и те бросались к лоциям: откуда? Хотя потом смеялись: это были целые флотилии ловцов сайры. Где косяк, – там и они с лампами-юпитерами. А рыбка эта на свет идёт. Тут её и «будьте любезны» к японскому столу. Хотя в эдаких флотилиях флагов не счесть. Но японцев всегда больше.
Газеты и журналы снёс в каюту без приключений: шторм перешёл в зыбь. Ещё недавняя стужа позабылась под лучами явно южного солнца. Вроде неделю назад в шинелях было зябко, а тут…
Листаю, читаю: «26 ноября 1956 года чуть ли не во весь диск Луны высветился Большой Мальтийский крест». Здесь же нахожу деяния дней минувших, когда экспедиция КИК лишь зарождалась:
Со 2-го по января по сентябрь 1959 года в сторону Луны были запущены первые беспилотные корабли «Луна-1» и «Луна-2». Их полёт даже не корректировался. Но по тому времени их успех был бесспорным: доказано отсутствие магнитного поля планеты и сделаны впервые фотографии обратной стороны спутника!
В США космическая программа контролировалась лично Президентом Джоном Кеннеди и в неё вложили огромные по тем временам деньги. Только для осуществления высадки на Луну Америка не пожалела 30 млрд. долларов.
Шла безудержная космическая гонка за обладание Космосом и Луной. СССР 14 октября 1957 года СССР запустил первый искусственный спутник, а 12 апреля 1961 года вся Америка была в трансе: в Космос полетел советский космонавт!! Но тогда НИГДЕ не говорилось об участии в этом событии кораблей под командованием адмирала Максюты. Хотя это было ВЕЛИКОЕ начало титанической и поистине героической работе кораблей КИК ТОГЭ-4,5.
И уже тогда Президент США упредил НАСА (аэрокосмическое агентство Америки) о неразглашении возможных встреч с внеземным разумом. И заявил он так не без оснований. Судите сами. Ещё в 1874 году был зафиксирован полёт вокруг Луны межзвёздного объекта. В 1888 году очень яркая вспышка на диске спутника дала основание полагать о старте космического корабля. То же самое наблюдалось в 1910 и 1943 годах, когда перемещение ярких предметов видело множество людей и даже солдаты в окопах. Практически ежегодно наблюдения за Селеной приносили всё более шокирующие факты. В том же 1959 году из Барселоны отчётливо видели передвигающийся объект диаметром до 35 км! Гигатские купола по 5 км. И шириной до полукилометра.
Американские корабли «Рейнджер» немедля отправились к нашему спутнику, чтобы внести хоть какую-то ясность в аномалии. На Земле даже в обозримом будущем вряд ли смогли достичь уже увиденное на Луне!
А дельфины вдоль борта словно передавали друг другу эстафету. Ведь не могли одни и те же рассекать волны у наших бортов вот уже трое суток подряд! А свистят-то как и куролесят! В прохладе каюты уселся у иллюминатора. Вспомнилось детство. Любил я тогда спать на лабазе, где мы с бабушкой сушили свежескошенное сено. Даже когда случался дождь, я лишь натягивал плащ– палатку, что подарил мне фронтовик Ванька Остапенков. Он один из деревни прикатил с фронта на мотоцикле с коляской и кучей барахла в ней. Часть роздал деревенским «фрицево добро», а аккордеон и мотоцикл оставил себе.
Втихаря он мне показывал немецкий пистолет «шмайсер». Хотели было из района уполномоченный с дядькой постарше забрать мотоцикл, но Ванька не дал: у него было три больших ордена и ранения. Фронтовики собирались на завалинке у Остапенковых. Ванька играл, а я пел матерщинные частушки. Пел громко, потому что моя бабушка была глухая и бояться не надо. А больше родителей у меня и не было. Нет, они по отдельности где-то были, поговаривали, будто на Севере и вместе не живут. А с частушек смеялись все деревенские: «Во Петячёнок даёт!» Деда в бытность живым, звали Петром, а бабушку «Петячихой». Так и я стал «Петячёнком». По фамилии в Руслановке мало кто знали друг друга, всё более по прозвищу.
Над лабазом было бездонное небо. В березняке за огородами перекликались какие-то птички и трещали вовсю мочь кузнечики. А звёзды перемигивались, а что покрупнее, то надменно светили. У них только цвет менялся: от почти белого до кошачье-зелёного. На какое-то мгновение вся живность затихала, а над колком выплывала ясная Луна. Она была чистенькой и серебристо-жёлтой. «Братовья с вилами» (так говорила бабушка) виднелись на её лике отчётливо. И по Луне можно было путешествовать сколько душе угодно, пока букашки и паучки в сене не нашепчут сон.
Созерцание Луны и звёзд накладывалось на сюжеты фантастики. Прежде всего это был Жюль Берн: «Полёты к Луне», «20 тысяч лье под водой», «Таинственный остров» и всё прочее, что имело хождение в нашей клубной библиотеке. Библиотекарша тётя Нина Кудинова была не прочь почитать «вкусненькое», чем и меня потчевала. Вот только «блюда» я поглощал куда быстрее неё. Так что «свежевать» прибывшую литературу более доверялось мне. И уже классу к пятому я постиг Дюма и Майн Рида, Бредбери и Конан Дойла, Беляева и всех именитых и не очень писателей. Для меня они все были боги. В их число вошёл и Г. Мопассан Не чурался я и приключений как военных, так и Робинзона Крузо. С благоговением читал сказки и не стеснялся этого. Их таинственность и фантазия завораживали. Мои одноклассники, коим было явно за 16 (в деревне шли учиться лет с 9, а то и с 12-ти) часто интересовались, в каких книгах было написано «про это».
Теперь же я с нетерпением насел на периодическую прессу. Ведь космические новости буквально на глазах из разряда прочтённых становились явью. Хотелось читать и читать, пока сие не материализуется. Вот только как и в чём?
3. Гульнём накануне свершения
Латал шубу и чинил шапко – усы. Через раз колол палец и смачно матерился: благо остерегаться и стесняться было некого. Попутно облегчил от ваты шапку, она тут же сгодилась на бороду с ушами. Ушил. Бороду сделал «а-ля Дзержинский»: клинышком. А усы закрепил к шапке, чтобы снеди не закусывать ватой. Над бровями не мудрил, а попросту приклеил на лоб той же шапки. Но валенки… Их где-то раздобыл замполит БЧ-5 в обмен на бахилы, явное дело – у рыбаков. Потому как подошва состояла из трёх, если не более подшивок. Ко всему «обужа» тянула размера на 3–5 от моего, а в килограммах смахивали на пуды. Плюс к этому «суперваленки» имели обыкновение при ходьбе в них разворачиваться по типу «все вдруг» на 180 грд. На моих ногах, конечно. А утяжелённый мешком с подарками (каждому кубрику – отдельный), Дед Мороз, то бишь я, постоянно путал направление движения. Лишь с помощью Костикова Вани, он же Снегурочка, валенки разворачивали по курсу, а я ему поправлял не в меру выпуклые ватные ягодицы. Невольно думалось: «Ох, и хлебнём мы киселя с этой эротикой»! В прошлый раз дамскую роль играл не он и не ведает, как скучают по слабому полу матросы в океане. В санчасти док делал йодные крестики на синюшные от щипков ягодицы ЭксСнегурочки чуть ли не с месяц.
Кубриков было семь. Первые 4–5 прошли почти браво. Разве что матросы помогали моим валенкам (и ногам в них) перешагивать через комингсы – пороги. Ваня без предисловий шёл по рукам и затем квазиСнегурочке перешивали ягодицы и надували персии. Крики и площадный мат Снегурочки только подогревали распутные действия хозяев. Мой мешок никого не интересовал, впрочем, как и сам персонаж Деда Мороза. Так что сексуальную вакханалию я наблюдал молча, хотя с сожалением. После шестого кубрика «Снегурочка» взбунтовалась не на шутку: «Не пойду больше! На кой мне это бля… во. Им чё, абы поржать, а у меня жо… не казённая!» И тут я выдал Ване сказ большого зама: «Знаю я этих кобелей! Но это же понарошке. Жо… поболит, а я ему после похода 10 суток дам. Идёт?» Услышав и взвесив обещанное, Ваня поплёлся в 7-й кубрик к трюмным машинистам… Знать бы… В кубрике стоял явно пьяный гвалт. Доселе алкоголем во всяком случае не пахло. Вошли. Ко всему Ваня-Снегурочка подтянул обвисшие колготки из сеток мешковины.
– Не замай! Сами сымем. У ти моя холёсая! – завопил кто-то почти из-под стола.
– Заткнись, дай гостей принять! Выпить, закусить Дедушке!
Тут же свайкой пробили две свежие дыры на целёхонькой банке с ананасовым соком. Отхватили самопальным ножом-ятаганом шмат копчёной колбасы: «Дед, прими душевно! От трюмачей – не погнушайся!»
Пить надо было прямо из банки. Сок – прямо чудо! Видно только из морозилки рефмашины. Ещё бы! Они там короли-хозяева! С жары осушил едва не полбанки. Уверяю: никто сразу не поймёт спиртное в холодном ананасовом соке! И я не понял. Но инстинктивно закусил колбасой. А вот замполит в беседе со мной ну никак не хотел понять: почему это меня в каюту принесли по частям: посох, шапку и валенки. Мешок не сыскали. Но и наказывать никого не стали. Ваню-то тоже сочком «попотчевали», но не изгалялись. Видно сами «накеросинились». Больше я отродясь не подвязался в Дед Морозы. И Снегурок не сватал на эдакие мероприятия. Но надо же свершиться чуду благодетельности и верху порядочности!!
Взяв с нас обоих страшную клятву молчания «омерта», Большой зам, превзошёл свои «табу» и объявил Ваньке на следующий же день 10 суток отпуска на родину, как обещал. А после одобрительного и вовсе неуставного троекратного «Ура-ура-ура замполиту!» Григорьев пригласил меня на аудиенцию. Не иначе будет драть за «расслабуху!» – подумалось мне.
И каково же было моё ликование, когда САМ Николай Иванович напузырил мне бокал шампанского из замполитовского сейфа!
– На-ка вот. Это получше вчерашнего «сока»! Молодцы, одним словом! Держались до конца. Не всем удавалось. И ещё скажу, что тебе предстоит совсем необычная работа. Я не ЗКЩ зам. командира по измерениям), но тут дело не аховое. Да ты присядь, не у кэпа поди! Скоро будешь на прямой связи с космонавтами Ляховым и Рюминым. ЗКИ познакомит тебя с новой станцией УКВ «Аврора». Подготовь
толковых ребят, можешь своих, БРСовских. Чтобы с полуслова. Работать будете по целеуказаниям, но это для проформы. Чаще– на слух! «Траловскую» площадку знаешь? Это пониже твоей, метров с двадцать от палубы, но на ней будут все 100 % работы. Станции «Дон» и «Ангара» по возможности излучения давать не станут. Подчёркиваю: по возможности. А «возможности» у нас могут быть до невозможности! Не в первый раз, знаешь происки супостатов. Так что за связь в первую голову отвечать будешь ты! Можешь идти.
Пойду, конечно. «Куда я денусь из подводной лодки!», – как говаривали мои сослуживцы в аховых ситуациях. «Вначале тому, кто старший в дому» – вспомнился анекдот о женитьбе. То есть – героизм и вся хренотень мне с ребятами. Хотя матросам, глядишь, отвалят отпуска на родину, либо ДМБ(если не успеют напиться или сбегать в самоход – чего с рейда дулю с маком.) А мне, как трёхгодичному «пиджаку» абы угол поболе в «чудильнике», метров на 12 на троих. Да и дочку не хило бы завести. А то ведь так и нация на нет изведётся! Но, забегая чуть вперёд, за всё– про всё дали мне грамоту на листке альбомного формата и чуть помягче. Медаль дали Викану из БЧ-4: он отслужил более пяти лет. Так что «вначале тому, кто старший в дому». Но не будем скаредничать, – он парень что надо. Вот только к моей работе он не приобщался. А пока я по-матроски скакал по трапам в каюту: «Ну надо же, сам Большой зам бокал налил! Как к ордену представил!»
4. А вся защита – тропфома
Трёп на корабле – дело привычное, каждодневное и почти ритуальное. На удочку попадает любой хвастун или любитель приукрасить свою биографию. В ход так же шли мелкие недостатки, к примеру – та же брезгрезгливость, пугливость, легковерие, неграмотность… Брезгливому демонстрировали длинную макаронину за завтраком, имитируя того же солитёра, покачивая на вилке. А потом смачно заглатывали «глистопёра» на глазах у испытуемого. Но после трёх– пяти сеансов у «нежно воспитанного» матроса оное качество снималось напрочь. Пугливых засонь тоже «пользовали» домашними способами. К примеру спит, зараза на вьюшке пенькового троса, что по корме. И обязанность у засони не шутейная: бдеть, чтобы кто не попал по ротозейству за борт, как бы – смайнался. Тут тебе ютовый и заорал бы: «Человек за бортом!!» Но тот дрыхнет в обнимку с карабином и штык – ножом на поясе в такт покачиванию судна. Такого охмуряли втроём: два дозорных и дежурный. Карабин с ножом изымали, водружали наволочку или вещмешок на голову: изображали диверсантов. При сём как бы спорили втихаря: «Утопим сразу или вначале зарежем?!»… Жертва извивалась и скулила. Потом отпускали, конечно, отдав оружие. До конца службы матрос даже на посту дневального уже не спал. Такое вот самолечение.
Мне же и моим парням доводилось спать лишь в базе. А походе, в преддверии работы около полутора часа – это время витка станции по орбите. Получасовая готовность. Столько же на «разбор полётов» и расшифровку записи, передача в ЦУП (Центр управления полётами). Если здорово надо – беги в гальюн(туалет). Пока корабль на связи, то не забалуешь. Разве что с утречка в бассейн и бегом по шкафуту. А там уж как целеуказания по орбитам из того же ЦУПа. Даже обедали по очереди. Слушали, аки глас божий рёв и грохот волн поднебесной стихии, побрякивая цепями и карабинами страховочных поясов. Иногда корабль кренило так, что можно было зачерпнуть ладошкой пену с гребешка волны. От посвиста нижнего ветра невольно дыбились волосы. На надстройках, ГКП (главный командный пост) и мачтах его не слышно. Говорят, что есть в Аравийской пустыне ураганный ветер «самум», издающий некий звук на едва слышимых человеческим ухом частотах. Караванщиков это явление нередко сводит с ума. Образуется же эта чертовщина при срыве песка с вершин дюн. То же, якобы, происходит и на волнах. Многие моряки, изведавшие дьявольский посвист «нижнего ветра», утверждают примерно то же самое. Как бы там ни было, но душонку нашу инда выворачивало. Завораживает картина шторма в солнечную погоду. В северных широтах такое в редкость. А тут, вон– даже рыбки летают. Будто вышвырнет их Нептун своей мощной дланью на потеху солнцу и летят они, сверкая серебром, да изумрудами. Красота!!
Да не про нас она. По целеуказаниям худо работать днём: цель не видно. Любо-дорого в звёздную ночь: зацепил изначальную координату, а далее бумагу за пазуху и на прямую видимость – знай, крути рукоятки! А то и вообще на слух, коли облачность. В крутую волну корабль подрабатывает винтом: это чтобы с курса не сбиться, ну а нам – с координат.
И пузыримся мы сутками на всех ветрах. Мало кто и наблюдал за работой «Дона», либо «Ангары». Да и не знали мы тогда, что положено нам работать в неких защищающих от излучения костюмах. Пожалуй, что их и не было вовсе. Нет, в инструкциях защита предусматривалась, а вот на нас самих её не было. И все мы, особенно БЧ-4, сиречь связисты СВЧ (сверхвысоких частот) навещали медсанчасть на предмет состояния нашей кровушки. Прямо скажем, что сей фактор нас особо не интересовал. Разве что был один анекдотичный случай: послали годки (четвёртый год службы) некоего Рашидова, не то Мамедова на 4-ю площадку (выше Ангары СВЧ) «почистить горизонт» на предмет косяка макрели. Он и слазил при работающей станции Ангара. Ну и ляпнули ему сдуру, что писать он сможет, а вот спать с «кызымкой» – нет. Парняга чуть не повесился. Нахлобучку от зама получил весь экипаж. Но и после этого нам так ничего защитного и не дали.
Чудеса расчудесные
Про Луну в деревне талдычили все. Гадать – в полнолуние, садить огород– сплошной лунный календарь, ведьмы – те наоборот в безлуние. А бабушка ещё говорила, что там «два мужика с вилами друг на дружку кидаются… А уж как чутко слушали пикание первого спутника, то почище речи самого Сталина в войну. Так ведь и радиодинамики, почитай, – в 57-м году в каждом дому уже были. А раньше-то лишь на столбу у сельсовета. Я перетаскал почти с полведра бражки фронтовику Цедилёнкову за половинку полевого бинокля. И тогда мне полюбилась оптика: экая даль, а видно… Ну а потом… Я вначале давал велосипед напрокат за увеличилку. Мне бабушка купила взрослый «ГАЗ» и я катался «под раму». Из пацанов в деревне велик был только у меня. Пока не променял его и вовсе за очень большую линзу от киноаппарата или ещё чего. Из берёзовой коры сварганил тубусы, затем соединял их изолентой и дратвой для подшивки валенок. Тогда и узнал, что такое фокусное расстояние. Что это вовсе не расстояние до цирка, где показывают фокусы. Труба получилась что надо, только часто разваливалась: было мало изоленты и дратвы для скрепления коры. Да и смотрела в неё, почитай вся детвора из деревни. И даже дядя Егор, сторож правления, на крышу которого мы лазали по ночам для наблюдений.
Конечно же, я прочёл роман Жюля Верна «Полёт с Земли на Луну» ещё где-то в 5-м классе. С тех пор я ни о чём другом думать не мог. И решил бежать в город учиться на ракетные двигатели. Замысел почти удался: после вечерней школы уже в городе мне удалось поступить в Куйбышевский авиационный институт на факультет № 2 «Ракетные двигатели». Ко всему меня приняли работать на секретный завод по специальности… столяра сколачивать на морозе ящички под детали. И минуло «мечтателю» тогда 17 лет. Шёл 1961 год. Выходило, что Луну освоят без меня. Через пять лет я стану лишь инженером, а требуются космонавты. Вон он, уже слетал в Космос: Юрий Гагарин. А тут, как назло, надо учить Общую химию и матанализ, да плюс философию – уж её-то мне удалось постичь ещё в деревенской библиотеке. А физику я просто боготворил и зачастую было стыдно за физичку и её ошибки по оптике. Хотя очень непонятной мне казалась Теория поля. Но её в школе не изучали, хотя в институте толком– тоже. Не хватало времени. В нынешней ситуации голова для розмыслов была свободна.