— Вы увидите, что я — прав… — безжалостно сказал он.
И мне захотелось в Москву, к Жене…
В Москве Валерик заночевал у кого-то. Днем мне позвонил незнакомый голос:
— Я — дядя Валерика. Вы его видите?
— Да, он позвонит мне сегодня.
— Передайте ему, что Саша, жена его, привезла ему из Воронежа его пишущую машинку.
— Передам. Она остановилась у Вас?
— Да, у нас.
— Отлично.
Я отыскала Валерика по телефону. Радости в его голосе не было. Перед вечером он позвонил.
— Разрешите мне прийти к Вам — с Сашей?
— Если Вы находите это — нужным…
— Да, я… мне…
— Вам с ней тяжело? Приходите… Но у меня будет внучка. И, может быть, знакомый с Сахалина.
— Это мне все равно…
Тех еще не было, когда он пришел — с женой. Впечатления — никакого. Как чужая вошла, как чужая повела себя. Он шел за папиросами.
— Оставьте нас на полчаса. Может быть, Саша хочет поговорить со мной…
Я сделала — что могла: сказала, что когда-то была замужем за человеком, столь же негодным для брака, расстались без ссор. Не надо удерживать человека. Со вторым мужем была счастлива.
Откинув голову, недобро и очень не женски:
— А он не отказывается от меня как от женщины…
…Точно мне склеили рот! (Может быть, днем ей сказал это? Почему не предупредил меня?)
Звонки: внучка Рита, Валерик, литературовед с Сахалина — красивый, веселый друг…[140] Узнал, что Рита моя вышла замуж[141]. Вечер впятером. Валерик с женой встали первые. Ночевать обещал у родственницы Жени, старушки — далеко. Я позвонила ей, что он проводит даму — и едет к ней. — «Она старая, Валерик, не опоздайте». — «Нет, нет». Ушли.
— Какая неинтересная… — сказала мне внучка.
— Ни малейшего шарма! — сказал Виктор — и коллега — и ни слова о литературе…
— Зачем он на ней женился?
Я — Рите:
— Говорит, встретились в ненормальном доме — или после него. Нет, еще вместе учились в университете. Он любил чужую жену — измучился ее нерешительностью. А эта сказала ему: «Женись на мне. Запишемся. Без меня пропадешь. Я не заставляю — но жить без тебя я — не буду…» Испугался? Решил — хоть кому-то сделать добро. Но не смог. Скандалы пошли… Девочка родилась мертвая, очень пережил ее смерть. Но с женой жить не хочет — так он мне говорил. Ей летом еще сказал о разводе. А мать советует — вернуться…
— Как можно в этих вещах советовать? — произносит Рита.
Поздно ночью — телефонный звонок: «Я, Валерик. Она меня водила-водила, забыла адрес, а теперь кончился весь транспорт, метро, все — я иду проводить ее по последнему ее варианту, а старушке позвонил, чтоб ложилась».
— Вы идете ночевать к Саше?[142]
— Ни за что. Я пойду пешком — на вокзал.
— Хотите, я Вас подожду. Но Рита легла на кровати. Вам могу постелить на полу. Вы сказали ей, что от нее как от женщины не отказываетесь?
— Я сказал, что мы разводимся.
— Если так — она хочет, может быть, хочет на Вас аркан. Хочет — беременности? И тогда ребенок ляжет на Вашу маму? Если так — не заходите к ней. Через порог не входите. Понимаете? Если вошли — дайте себе слово.
— Даю Вам слово: я к ней не войду.
— Не ставьте жизнь на карту случайности. Мне Вашу маму жаль! Ваша жена сегодня мне солгала. У нее свой план. Если не любите — не попадайтесь в сети! Если обещанье, Вами себе данное, не сдержите — забудьте мой адрес.
— Я — в автомате. Она на дворе. Провожу и иду на вокзал.
Поздним утром пришел Валерик. Риты уже не было.
Был весь серый. Сел. У него не хватило духу сказать мне сразу — правду. Сперва на мой вопрос — сдержал ли себе данное слово — ответил: «Да, там была раскладушка!» — то есть пришлось войти, потому что когда он, доведя ее до двери (ею, конечно, все было подстроено!), и сошел на этаж ниже, там ожидая, что ей откроют — наверху был шепот, и ранее, чем он успел — к нему сбежали два молодых человека, знакомые — и полушутя-полувсерьез втащили его в квартиру…
— Свидетели! Понятно! И Вы остались с ней? Хочет одарить Вашу маму — ребенком?
— Я боролся с ней — до утра! Я говорил ей: «Мы — разводимся! Зачем тебе это надо?»
Но — к окну ли она метнулась или сказала что-то такое, — я сказал: «Это в последний раз!»
— Тааак… — протянула я, и мечта об облачном спутнике, о Поэте, Ангеле, Друге, о Личности стала медленно ронять названные Одежды, как обдираемый капустный качан… Но у него хватило мужества сделать движение — встать:
— Мне — уйти?..
Я ответила одной жалостью: «Останьтесь…» Но маму мне бесконечно — жаль… И зачем не сказать просто: она — женщина, я — мужчина… Голова закружилась… Это же более чем понятно! Только Ваше слово себе…
— Ах, Вы об этом! Нет! Нет! Это было мне так противно — я был с ней не более… минуты! Я ограничил себя как мужчину! У нее не будет ребенка! Я напишу это маме! Вчера я ее еще уважал! Она потеряла мое уважение…
— Проходимка, значит? Не любовь, а…
— Пожалуй, да!
— Но — свидетели — ночь вместе… Вы забыли о маме! О ее, Вашей ех-жены, товарищах, которые дружески ей окажут услугу, если это у нее в уме — аркан! И за него будет отвечать — мама. И к чему тогда — развод и все эти даваемые себе слова?
— Да, все это было ею разыграно! И те двое ждали меня, это ясно. И нарочно водила меня по ошибочным адресам — чтобы кончился транспорт…
— И это называется — жена? Я бы хотела Вам — лучшего… Так Вы и машинку не взяли? Я уже пишу предисловие к Вашим стихам.
— У дяди! Возьму. Сегодня возьму. И мне сегодня надо — уехать.
— Я Вашей Саше подготовила врачебный прием у невропатолога и ларинголога, она жаловалась на аллергию, на ужасные ее утра. В субботу ее примут… Она сказала, что будет тут — с неделю.
— Я должен уехать сегодня!
Он метался. Я боялась нервного припадка.
— Мы хотели вместе — в Таллин, к той художнице, она писала — портреты. Я могу поехать — один?
— Поезжайте. Отдохните. Придите в себя.
— Но никто не должен знать, куда я уехал. Обещайте мне: никому.
Я обещала. Я посадила его на поезд с машинкой. С мутным чувством я вернулась назад. Телефонный звонок: жена Валерика, Саша!
— Вы не знаете, где он?
— Он уехал, взяв пишущую машинку…
— Но куда? Мы с ним не уговорились о встрече…
— Почему же? Когда Вы вчера прощались…
— Не вчера, а сегодня утром! (В голосе торжество.)
— Ничего не могу Вам сказать… Но с врачами — устроено, Вы будете от них свободны в субботу, через три дня. Если не будет времени заказать лекарства, Вы мне оставьте рецепт, я Вам вышлю.
— Но куда же, к кому он уехал?
— Видимо, к друзьям, за Москву.
На другой день дядя Валерика сказал мне, что Саша уехала в Воронеж.
Мне шли — каждый день — открытки из Таллина. Нежные, скучающие без меня, поэтические — средневековый город, мечта! Вот бы вместе нам бродить по нему.
Я работала над предисловием к его книге, работала над поправками к моей книге, перезванивалась о работе с редактором, виделась с Женей, была грустна и очень устала.
Я говорила по телефону, когда меня спросили две дамы — блондинка, брюнетка. В летах.
— Анна Петровна Исаянц! — сказала брюнетка. — И я увидала еще красивое, волевое и очень усталое, похожее на Валерика, лицо. Мы вошли в мою комнату. — Жена моего брата!
Я пригласила сесть. На диване лежала болевшая Рита, моя внучка двадцати четырех лет.
— Я пришла к Вам за моим сыном! Он перестал мне писать, а сведения, до меня дошедшие… Я хотела прийти к Вам с…
— С обыском? (Я улыбнулась.) — Я не держу его в шкафу…
— Он попал, видимо — в секту. Моя родственница подтвердит Вам: из него сделали — вегетарианца… Он ездил за какой-то святой водой.
— Ездил, помог мне. Как я ему. Кто говорит, святая — а колхоз построил колодец, берут больным целебную воду…
Но тут раздался смеющийся голос Риты.
— Это Валерик — вегетарианец? А как он со мной уписывал присланную мне из дому — утку?
— Как! Правда? — сказала мать — тетке.
— А у нас он отказывается от мяса… — произнесла тетка.
— Видимо, от духа противоречия — это у молодежи — часто…
— Но ему, должно быть, не разрешают сожительство с женщинами? (мать) — У него превосходная жена…
— Может быть, и превосходная, но она вела себя с ним весьма странно… Он отослал Вам письмо, что потерял к ней — уважение. Вы не успели получить его?
— Ну и жена для Валерика! — трезво сказала Рита. — Ни наружности, ни…
— Сам выбрал! Я не вмешивалась! У него был роман с очень красивой, я бы не возражала…
— А по-моему — какой из него семьянин? Я это сказала Саше, но она меня не поняла.
— Мне сказали — он в секте… Может быть, он там, Анастасия Ивановна, без Вашего ведома?
— Он бы мне сказал. Да мы везде вместе бываем. Я ввожу его в писательский мир, познакомила его с Евтушенкой…
— Он мне писал, я очень Вам благодарна… На выставке Волошина, да?
— Да, и Женя мне обещал помочь ему со стихами. Антокольский болеет, пойдет и к нему. Рассылаем подборки — в журналы. В нем приняла участие юристка «Известий», человек очень умный и добрый. Пойдем к Шагинян[143]…
— Да когда бы он успевал — в секту? — вставила Рита. — Он у бабушки каждый день!
— Я — я противник сект, — сказала я очень твердо. — Наши убеждения с Вами — различны. Я — член церкви, а церковь секты — преследует.
— Так мне можно — успокоиться? — И глаза матери, сперва сухие и гордые, глядели с добрым вопросом — в мои.
— Совершенно.
И когда грянул вопрос матери: