Естественно, то, что происходит во время психоанализа, происходит и вне его. И если бы мы чаще задумывались о том, что чье-то обидное поведение может быть следствием задетой гордости, мы избавили бы себя от многих мучительных и даже разрывающих сердце ситуаций. Таким образом, когда друг или родственник ведут себя недостойно, после того как мы по доброй воле помогли им, лучше не огорчаться их неблагодарностью, а подумать о том, как сильно могла быть задета их гордость тем, что пришлось принять помощь. И если позволят обстоятельства, стоит попробовать поговорить с ними об этом или помогать им так, чтобы у них была возможность сохранить лицо. Сходным образом, если мы имеем дело с презрительной установкой по отношению к людям вообще, недостаточно возмутиться высокомерием такого человека; к нему стоит проявить сострадание, как к тому, кто идет по жизни с ободранной кожей, настолько всестороннее уязвима его гордость.
Меньше известно о том, как та же самая враждебность, ненависть или презрение могут оборачиваться против себя, если мы чувствуем, что сами задели свою гордость. Жестокие самоупреки – не единственная форма, которую может принимать этот гнев на себя. У мстительной ненависти к себе есть так много воплощений, которые нас могут завести довольно далеко, и мы потеряем нить рассуждений, начав обсуждать их как реакции на удар по гордости. Поэтому мы вернемся к ним в следующей главе.
Страх, тревога, паника могут быть реакциями на унижение или его предвосхищение. Предвосхищающие страхи рождаются в преддверии экзаменов, публичных выступлений, социальных ситуаций или свиданий; в таких случаях его обычно называют «страхом перед сценой». У этого термина хороший описательный потенциал, если мы используем его метафорически, для обозначения некоего иррационального страха перед публичным или частным «спектаклем». Он включает ситуации, в которых мы или хотим произвести хорошее впечатление (например, на новых родственников, на важное лицо, даже на официанта в ресторане), или начинаем что-то новое, включаемся в новую работу, делаем первые шаги в рисовании, идем учиться на оратора. Те, кто испытывает этот мучительный страх, часто говорят о нем как о страхе перед неудачей, позором, насмешками. Кажется, что именно этого они и боятся. Тем не менее стоит отказаться от этого пути, потому что он ошибочно предполагает рациональный страх перед реальной неудачей. Он игнорирует факт, что неудача – вещь очень субъективная. «Неудачей» может быть неабсолютная слава или совершенство, и предчувствие такой ситуации – истинное воплощение мягких форм «страха перед сценой». Человек боится выступить не так великолепно, как требуют его надо, а потому боится, что будет ущемлена его гордость. Страх может проявляться и в более тяжелой форме, которую мы поймем позднее; при ней бессознательные силы, управляющие человеком, блокируют его способность к непосредственному акту выступления. Страх перед сценой – это страх человека, что из-за своих саморазрушительных тенденций он будет смешон и неловок, забудет текст, «захлебнется» и вместо победной славы покроет себя позором.
Другая категория предвосхищающих страхов касается не качества выступления, а перспективы делать нечто, задевающее гордость, – просить повышения или просить об услуге, подавать прошение, делать предложение, – потому что это предполагает возможность отказа. Предвосхищающие страхи могут наступать перед половым актом, если невротик считает, что есть риск быть униженным.
Страх может проявиться вслед за «оскорблениями». Многих людей пробирает дрожь, они словно в лихорадке, у них перехватывает дыхание или они испытывают другие реакции страха в ответ на недостаток почтения либо высокомерное поведение по отношению к ним. В этой реакции смешаны ярость и страх, причем отчасти это страх перед собственной жестокостью. Похожие реакции страха могут следовать за чувством стыда, при этом стыд как таковой человек испытывать не будет. Но зато человек может внезапно почувствовать, как его переполняет неуверенность или даже паника, если он был неловок, робок или груб. С одной женщиной во время поездки произошел интересный случай. Она ехала на машине вверх по горной дороге, которая кончалась тропинкой, идущей к вершине. По крутой тропе вполне можно было бы пройти, не будь так грязно и скользко. В придачу женщина было одета совсем не для похода: новый костюм, туфли на высоких каблуках. Не имея даже палки для ходьбы, она все же отправилась наверх, но, поскользнувшись несколько раз, отказалась от своей затеи. Отдыхая, она увидела далеко внизу большую собаку, яростно лающую на прохожих. Она испугалась, и это ее удивило, потому что обычно она не боялась собак, да и не было веских причин бояться именно этой собаки – рядом были хозяева. Она попробовала понять, что же происходит, и вспомнила случай из ранней юности, который вызвал у нее ужасный стыд. Она поняла, что нынешняя ситуация также вызывает у нее стыд – она испытала «неудачу», не сумев взобраться по горной дороге. «Но, – сказала она себе, – было бы действительно глупо карабкаться во что бы то ни стало». Потом она подумала: «Но мне надо было справиться». Таким образом, она получила ключ к ситуации: она поняла, что ее «глупая гордость», как она назвала это, была ранена и поэтому возникло чувство беспомощности перед возможным нападением. Как мы поймем позднее, она была беспомощна перед собственным нападением на себя и экстернализировала опасность. Хотя этот самоанализ не был полным, он сработал достаточно эффективно – страх исчез.
Реакция гнева нам более понятна, чем реакция страха. Но в последнем примере они взаимосвязаны, и понять одну без другой невозможно. Обе реакции возникают потому, что мы любой урон нашей гордости воспринимаем как ужасную опасность. Это происходит из-за того, что уверенность в себе подменяется гордостью. Но это еще не полный ответ. Как мы увидим позднее, невротик живет, балансируя между гордостью и презрением к себе, поэтому ущемленная гордость ввергает его в пропасть презрения к себе. Учитывая эту наиболее важную связь, мы поймем многие приступы тревоги.
Даже если обе реакции – и страх, и гнев – в нашем сознании не имеют ничего общего с гордостью, они, как дорожные знаки, указывают нужное направление. Вопрос становится еще более сложным, если эти вторичные реакции не проявляются как таковые, потому что подавляются по различным причинам. В этом случае они вносят свой вклад в определенную симптоматику, провоцируя депрессии, пьянство, психосоматические расстройства. Или же каждодневная потребность держать на привязи эмоции гнева и страха может уплощить нашу эмоциональную жизнь. Постепенно не только гнев и страх, но и все чувства притупляются и оскудевают.
Что касается невротической гордости, то особенно коварно сочетание ее жизненной важности для человека с тем, что она делает его чрезвычайно уязвимым. В результате этого возникает напряжение, которое из-за его силы и постоянства столь невыносимо, что от него ищут избавления, автоматически пытаясь восстановить уязвленную гордость или избегая любой опасности для нее.
Не ошибусь, если скажу, что потребность сохранить лицо – наипервейшая, и есть не один путь осуществить ее. На самом деле этих путей, замысловатых и прямых, столько, что придется ограничиться самыми важными и распространенными. По самому эффективному и «популярному» направляет порыв отомстить за то, что было воспринято как унижение. Мы обсуждали его как враждебную реакцию на боль уязвленной гордости и на боязнь того, что нашу гордость ранят. Но мщение может быть и средством самоутверждения. Оно базируется на вере в то, что, вернув оскорбление обидчику, мы восстановим нашу гордость. Эта вера в свою очередь основана на чувстве, что обидчик, задев нашу гордость, поставил себя выше нас и тем самым нас унизил. Нанеся ему большую обиду и отомстив, мы перевернем ситуацию. Мы будем торжествовать, а он будет побежден и унижен. Невротическая месть имеет цель не «поквитаться», а «вернуть с лихвой». Ничто меньшее, чем полное торжество, не может восстановить воображаемого величия, замешанного на гордости. Именно способность восстанавливать гордость придает невротической мстительности невероятную устойчивость и отвечает за ее компульсивный характер.
Поскольку мстительность мы подробнее[25] обсудим позже, сейчас я только представлю в общих чертах некоторые ее существенные моменты. Способность отомстить настолько важна для восстановления гордости, что она сама может быть ее предметом. В сознании определенного невротического типа она приравнивается к силе, и часто – это единственная доступная ему сила. И наоборот, неспособность «дать сдачи» обычно отмечается как слабость, неважно, какие внутренние и внешние факторы запрещают мстительные действия. В результате, когда такой человек считает себя униженным, а внешняя или внутренняя ситуация не позволяет ему отомстить, он страдает вдвойне – от первоначального «оскорбления» и от «поражения», противоположного мстительному торжеству.
Как утверждалось ранее, в погоне за славой, как правило, присутствует потребность в мстительном торжестве. Будучи основной мотивирующей силой в жизни, она образует порочный круг, выйти из которого невероятно сложно. Желание возвыситься над другими любым доступным путем так огромно, что укрепляет всю потребность в славе, а с нею – невротическую гордость. Воспаленная гордость, в свою очередь, укрепляет мстительность и тем самым увеличивает потребность в торжестве.
Следующий по важности путь восстановления гордости – это потеря интереса к ситуации в целом или к людям, каким-то образом ранившим эту гордость. Многие люди теряют интерес к спорту, политике, интеллектуальным занятиям и т. д., потому что их нетерпеливое желание превзойти всех, сделать нечто совершенное, не находит реализации. Ситуация настолько может выбивать их из равновесия, что им легче бросить все затеи. Они не знают, что случилось: им просто становится неинтересно, и прежнее дело они заменяют другим, на которое заведомо хватит их возможностей. Хорошему преподавателю поручают задание, которое он не может выполнить сразу или считает зазорным, и у него снижается интерес к преподаванию. Такие изменения установок также связаны с процессом обучения. Одаренный человек начинает с энтузиазмом учиться актерскому мастерству или живописи. Его учителя или друзья находят его вполне перспективным и поощряют его. Но при всех своих талантах назавтра он просыпается все еще не Бэрримором и не Ренуаром. Ему становится ясно, что он – не единственный талантливый студент в классе. Естественно, что его первые шаги получаются неловкими. Все это ранит его гордость, и он может внезапно «понять», что драматическое искусство или живопись «не для него» и «на самом деле» он никогда не интересовался этим. Его запал остывает, он пропускает занятия и вскоре совсем забрасывает эту деятельность. Потом он хватается за другое дело, только чтобы повторилось то же самое. Иногда по экономическим причинам, иногда по инерции он продолжает заниматься выбранным делом, но с таким безразличием, что занятия не приносят результатов.