Развитие гордости – логическое разрешение, высшая точка и закрепление процесса, начатого погоней за славой. Сначала у человека возникают относительно безобидные фантазии, в которых он отводит себе главную роль. Далее он продолжает взращивать свой идеальный образ, образ того, кем он «на самом деле» является, кем мог бы быть, должен быть. Затем наступает время сделать решительный шаг: реальное Я затушевывается, и энергия самореализации переключается на воплощение в жизнь идеального образа Я. Посредством требований он пытается отстоять свое место в мире, место, достойное значительности этого идеального образа и поддерживающее его. Все эти надо заставляют его воплощать свое совершенство в действительность. И наконец, он должен выработать систему личных ценностей, похожую на Министерство правды в романе Джорджа Оруэлла «1984», диктующую, что любить и развивать в себе, что прославлять, чем гордиться. Но эта система ценностей обязательно также должна определять, что отвергать, презирать, ненавидеть, чего стыдиться, к чему испытывать отвращение. Одна система не может действовать без другой. Гордость и ненависть к себе тесно связаны: это разные стороны единого процесса.
Глава 5Ненависть и презрение к себе
Мы проследили, как, начиная с самоидеализации, невротическое развитие с безупречной логикой, шаг за шагом превращает систему ценностей в феномен невротической гордости. Это развитие на самом деле сложнее, чем мы видели до сих пор. Его усугубляет и осложняет другой, одновременно протекающий процесс, на первый взгляд противоположный, но также активированный самоидеализацией.
Попробую объяснить короче. Когда человек смещает «центр тяжести» своей личности на идеальное Я, он не просто возвеличивает себя; в искаженной перспективе вырастает перед ним и его Я – он сам, каким он является в настоящий момент, его тело, его сознание, здоровое и невротическое. Возвеличенное Я становится не только призраком, за которым он гонится, оно становится мерой, которой мерится его существо. И это существо, если взглянуть на него глазами богоподобного совершенства, предстает таким невзрачным, что он не может не презирать его. Хуже того, и это становится более важным, что человек, которым он является в действительности, продолжает мешать ему, причем особенно мешать в его погоне за славой, и поэтому он обречен ненавидеть «его», то есть самого себя. И поскольку гордость и ненависть к себе на самом деле представляют единое целое, я предлагаю называть всю совокупность этих факторов обычным словом: гордыня. Во всем процессе есть еще одна, новая для нас грань, способная изменить наш взгляд на него. Это ненависть к себе. Но мы специально откладывали до сих пор вопрос о ненависти к себе, чтобы сперва заручиться ясным представлением о непосредственном влечении к воплощению в жизнь идеального себя. Теперь перед нами задача дополнить картину.
Пусть наш Пигмалион сколь угодно неистово пытается переделать себя в сверкающее, великолепное существо – его попытки обречены на провал. В лучшем случае он может устранить из поля своего зрения некоторые досадные несовпадения с идеалом, но они продолжают назойливо привлекать его внимание. Факт остается фактом – ему всегда приходится жить с самим собой: когда он ест, спит, моется, работает или занимается любовью. Иногда он думает, что все пошло бы по-другому, если бы только он развелся с женой, перешел на другую работу, переехал в другую квартиру, отправился в путешествие; но от себя все равно не убежишь. Даже если все его функции отлажены, как в хорошо смазанном механизме, все равно действуют ограничения – времени, сил, терпения; они присутствуют у любого человека.
Ситуация станет яснее, если мы представим себе двух человек. Один – уникальное, идеальное существо, а второй – чужой, посторонний человек (наличное Я), который крутится рядом, всюду лезет, мешает, все путает. Описание конфликта как конфликта между «ним» и «чужим» получается вполне уместным, полностью подходящим к тому, что чувствует наш Пигмалион. Скажу больше, даже если он сбросит со счета фактические неувязки, как не относящиеся к делу или к нему самому, он никогда не сможет убежать от себя так далеко, чтобы «не отмечать»[26] их. Он может достичь успеха, дела его могут идти в гору, или он просто будет уноситься на крыльях фантазии к сказочным достижениям, но тем не менее ему не избавиться от чувства неполноценности или незащищенности. День за днем его будет грызть осознание, что он обманщик, подделка, уродец – и это мучительное чувство он не сможет объяснить. Его глубинное знание о себе недвусмысленно проявляется в его сновидениях, когда он близок к себе настоящему.
Эта реальность довольно болезненно вторгается в его явное пространство и распознается безошибочно. Богоподобный в своем воображении, в обществе он посредственность. Ему бы хотелось произвести неизгладимое впечатление на этого человека, а у него трясутся руки, он заикается или краснеет. Ощущая себя героем-любовником, он вдруг не сможет возбудиться. Ведя в своем воображении настоящий мужской разговор с шефом, в жизни он способен выдавить только глупую улыбку. Меткое замечание, которое могло бы выиграть спор и раз и навсегда все уладить, приходит ему в голову только на следующий день. Постоянно переедая, он хочет сравниться с эльфом в гибкости и изяществе, но это никак не получается, потому что он не в силах ограничить себя в еде. Наличное, данное в опыте Я, становится досадной, оскорбительной помехой, чужим человеком, с которым по недоразумению оказалось связанным идеальное Я, и оно поворачивается к этому чужаку, источая ненависть и презрение. Наличное Я становится жертвой возгордившегося идеального Я.
Ненависть к себе обнаруживает раскол личности, начавшийся с сотворения идеального Я. Присутствие ненависти означает, что идет война. Так и есть, это существенная характеристика каждого невротика: он воюет с самим собой. На самом деле присутствуют два, вполне обоснованных различных конфликта. Один из них – внутри его гордыни. Как мы увидим позднее, это потенциальный конфликт между влечением к захвату и влечением к смирению. Другой, более глубокий конфликт, это конфликт между гордыней и реальным Я. Реальное Я подавляется гордыней при восхождении к власти и тем самым оттесняется на задний план, но все еще потенциально могущественно и может при благоприятных обстоятельствах вновь войти в полную силу. Характеристики и фазы его развития мы обсудим в следующей главе.
Развитие второго конфликта в начале психоанализа не очевидно. Но по мере того, как смиряется гордыня и человек становится ближе к самому себе, начинает разбираться в своих чувствах и понимать, чего он хочет, постепенно отвоевывая свободу выбора, принимает решения и берет на себя ответственность, – противостоящие силы группируются в боевой порядок. Начинается открытый бой гордыни с реальным Я. Ненависть к себе атакует уже не ограничения и недостатки наличного Я, а зарождающиеся конструктивные силы реального Я. Это конфликт большего масштаба, чем любой другой невротический конфликт, о котором говорилось до сих пор. Я предлагаю называть его центральным внутренними конфликтом[27].
Я бы хотела добавить здесь теоретическое замечание, помогающее более четкому пониманию конфликта. Ранее, в других моих книгах, я использовала термин «невротический конфликт», имея в виду конфликт между двумя несовместимыми компульсивными влечениями. Но центральный внутренний конфликт – это конфликт между здоровыми и невротическими, конструктивными и деструктивными силами. Поэтому имеет смысл расширить наше определение и сказать, что невротический конфликт может быть как между двумя невротическими силами, так и между здоровыми и невротическими силами. Это важное различие не только для прояснения терминологии. Есть две причины, по которым конфликт между гордыней и реальным Я способен с максимальной силой расколоть нас, чем другие конфликты. Первая причина – в различии между частичной и полной вовлеченностью в конфликт. Если провести аналогию с государством, это различие между столкновением групповых интересов и гражданской войной. Вторая причина состоит в том факте, что отчаянную борьбу за жизнь ведет самая сердцевина нашего существа, наше реальное Я со своей способностью к росту.
Ненависть к реальному Я больше удалена от осознания, чем ненависть к ограничениям наличного Я, но она создает неиссякаемый гейзер ненависти к себе, пусть даже на передний план выступает ненависть к ограничениям наличного Я. Следовательно, ненависть к реальному Я может проявляться почти в чистом виде, тогда как ненависть к наличному Я – всегда комплексное явление. Если, например, наша ненависть к себе выражается как беспощадное осуждение за «эгоизм», то есть за любую попытку сделать что-либо для себя, она, может быть (и даже точно), является как расплатой за несоответствие абсолюту святости, так и способом раздавить наше реальное Я.
Немецкий поэт Христиан Моргенштерн очень точно изобразил природу ненависти к себе в стихотворении «Растет моя горечь» (сборник «На многих путях». Мюнхен, 1921):
Я стану жертвой самого себя —
Во мне живет другой, тот, кем я мог бы быть,
И он меня пожрет в конце концов.
Он словно конь, что, вскачь летя,
Волочит по земле беднягу, к нему привязанного,
Словно колесо, в котором я верчусь, не взвидя света.
Он фурии подобен, что вцепилась
В окаменевшую от страха жертву. Он – вампир,
Мне сердца кровь сосущий каждой ночью.
Поэт в нескольких строчках описал весь процесс. Мы можем возненавидеть себя выматывающей и мучительной ненавистью, настолько деструктивной, что окажемся беспомощны против нее и физически себя разрушим. Но мы ненавидим себя не потому, что ничего не стоим, а потому, что нас тянет вывернуться наизнанку, прыгнуть выше головы. Ненависть, заключает поэт, появляется в результате расхождения между тем, кем я мог бы быть, и тем, что я из себя представляю. И это не просто раскол, это жестокая, смертельная битва.