– одно из таких средств и первое по значимости. Мы обсуждали, что является его причиной возникновения и дальнейшего усиления. Повторю, что оно лишь последствие компульсивности невротика и отчасти – результат предпринятых им активных шагов прочь от реального Я и против него. В данном контексте будет не лишним добавить, что невротик имеет определенный интерес отрекаться от него: отречение поможет избежать внутренней войны и свести внутреннее напряжение к минимуму[39]. Здесь включается тот же принцип, что и при всех попытках разрешить внутренние конфликты. Любой внутренний или внешний конфликт способен исчезнуть из поля зрения и существенно ослабеть (искусственным путем), если подавить одну его сторону и сделать главенствующей другую[40]. Если описывать это как конфликт потребностей и интересов двух человек или двух групп людей, можно утверждать, что открытый конфликт исчезнет, как только один человек или одна группа подчинится. Между неласковым отцом и запуганным ребенком вроде бы и нет конфликта. То же самое верно и для внутренних конфликтов. Мы можем хранить в себе острый конфликт между враждебностью к другим и потребностью быть любимым. Но наши отношения с людьми упрощаются, если нам удается подавить враждебность (или потребность быть любимым). Точно так же, если мы «отправляем в ссылку» наше реальное Я, распределение сил так меняется, что конфликт между ним и ложным Я не только уходит из сознания, но и на самом деле утихает. Естественно, это ослабление напряжения может быть достигнуто только ценой возвеличивания автономности гордыни.
В последней фазе психоанализа становится очевидно, что отречение от реального Я продиктовано желанием защитить себя. Как я уже отмечала, мы действительно становимся свидетелями ужесточения внутренней войны, когда реальное Я становится сильнее. Всякий, кто в себе пережил ярость этой битвы или наблюдал ее в других, согласится, что прежнее отступление реального Я с поля боя было продиктовано потребностью в выживании, желанием не оказаться разорванным в клочья.
В основном этот процесс самозащиты заявляет о себе как заинтересованность пациента в затуманивании проблемы. Поэтому внешне все у него вроде бы складно, а по факту это запутавшийся человек. Но он не только мастер напускать туман, его вдобавок попробуй еще отговорить от этого. Заинтересованность пациента должна быть, и она есть, и она проводится в жизнь теми же путями, что и сознательная заинтересованность любого обманщика: у шпиона, которому надо скрыть свою личность, у мошенника, которому надо прикинуться честным, у преступника, которому надо обеспечить себе алиби. Невротик ведет двойную жизнь, сам того не зная, и потому бессознательно скрывает правду о том, кто он, чего он хочет, что чувствует, во что верит. И весь его самообман строится на этом основном обмане. Обозначим динамику еще яснее: не только его рассудок запутался в том, что означают свобода, независимость, любовь, доброта, сила. И пока он не готов к борьбе с самим собой, у него есть все субъективные основания оставаться в заблуждении. Их, в свою очередь, он может прикрывать фальшивой гордостью своим всепроницающим разумом.
Второе по значимости средство – это экстернализация внутренних переживаний. Повторюсь, это означает, что внутрипсихический процесс не переживается как таковой, но воспринимается или осмысливается как происходящий между индивидом и внешним миром. Это хотя и радикальным способом, но поможет разгрузить внутреннюю систему от напряжений, и его неизменная цена – внутреннее обеднение и усугубляющиеся нарушения в межличностных отношениях. Сперва я описала вынесение вовне (экстернализацию[41]) как средство поддержания идеального образа, когда человек вину за все недостатки или беды, которые не вписываются в данный образ, перекладывает на других. Затем вынесение вовне мы рассматривали как попытку отрицать существование саморазрушения или попытку притушить внутреннюю войну и провели различие между активной и пассивной экстернализацией: «Я ничего не делаю для себя, все для других, и так и надо» и «Я не проявляю ни малейшей враждебности к другим, это они поступают плохо со мной». И наконец, подошло время сделать дальнейший шаг в понимании экстернализации. Вряд ли хоть один из описанных мной внутренних процессов не может быть вынесен вовне. Невротик способен чувствовать сострадание к другим, к себе же почувствовать хотя бы его каплю для него совершенно невозможно. Он будет изо всех сил отрицать стремление к собственному спасению, и оно найдет выражение в том, что он с редкой проницательностью примется отмечать медлительность духовного роста у других, проявляя иногда полную готовность помогать им. Он может и взбунтоваться против принуждения со стороны внутренних предписаний, это, скорее всего, проявится в неподчинении условностям, законам, влияниям. Отказываясь осознавать собственную задавленную гордость, он может ненавидеть или превозносить ее в других. Он может презирать в других собственную покорность диктатуре своей гордыни. Не зная, что смягчает безжалостную жестокость своей ненависти к себе, он следует установке Поллианны[42] по отношению к жизни вообще, убирая из нее всю грубость, жестокость и даже смерть.
Третье главное средство ослабления внутреннего напряжения – тенденция невротика переживать себя фрагментами, словно он набор не связанных между собой частей. В психиатрической литературе это известно как психическая фрагментарность[43], изолированность частей личности. Она представлется нам повторением того факта, что невротик не ощущает себя цельным организмом, единым целым, в котором каждая часть имеет отношение к целому и взаимодействует со всеми другими частями. Конечно, только тот, кто отчужден от себя и внутренне раздроблен, может быть лишен такого чувства единства. Однако я хочу здесь подчеркнуть, что в своей раздробленности невротик активно заинтересован. Если ему покажут его внутренние связи, конечно, он их уловит. Но это будет для него сюрпризом, который особо не производит впечатления и вскоре исчезает.
У него имеется бессознательная заинтересованность, например, не видеть причинно-следственных связей – того, что один психический фактор следует из другого или они усиливают друг друга, что некая установка с необходимостью будет поддерживаться, поскольку обеспечивает важную иллюзию, что любая компульсивная тенденция будет влиять на его отношения с людьми или на его жизнь в целом. Он может не видеть самых простых причин и следствий. Его удивляет, что его неудовлетворенность как-то связана с его требованиями или что его огромная потребность в людях (по каким бы то ни было невротическим причинам) делает его зависимым от других. Для него может быть невероятным открытием, что по утрам он поздно встает в какой-то степени потому, что поздно ложится.
У него может возникнуть столь же сильная заинтересованность не воспринимать противоречивости сосуществующих в нем ценностей. Он, словно глухой и слепой, терпит в себе и даже лелеет две осознанные взаимоисключающие системы ценностей. Например, его не беспокоит тот факт, что, ратуя за праведность, он уверен, что другие должны ему прислуживать, или что честность не сочетается с его страстью «выходить сухим из воды». Даже попытки исследовать себя в результате дают всего лишь отдельные части, словно перед ним пазл, который нужно сложить: вот робость, вот соперничество, честолюбие, а вот мазохистские фантазии, потребность в любви других и много чего еще. Он может распознать все фрагменты правильно, но от этого ничего не изменится, поскольку он не видит контекста, не ощущает взаимосвязей, процесса, динамики.
Хотя психическая фрагментарность по своей сути – дезинтегрирующий процесс, его функция – сохранить status quo, защитить невротическое равновесие от крушения. Отказываясь разбираться в своих внутренних противоречиях, невротик отворачивается от стоящих за ними конфликтов и тем самым сохраняет низкий уровень внутреннего напряжения. К этим конфликтам у него нет ни малейшего интереса, и они остаются далеки от его осознания.
Тот же результат получится, если отделить причины от следствий. Разрывая причинно-следственные связи, он закрывается от осознания того, насколько имеют непосредственное отношение к происходящему с ним его определенные внутренние силы и насколько они влиятельны. Типичный, но важный пример этого – человек, который иногда испытывает приступы мстительности. Ему бывает невероятно трудно, даже разумом, принять тот факт, что эти приступы мотивированы его раненой гордостью и потребностью восстановить ее. На дюжине подробных примеров он может увидеть, что такие проявления резкого презрения к себе следуют за «неудачей» – когда не получается жить в соответствии с фантастическими предписаниями его гордости. Но и здесь сознание остается невосприимчивым к этой связи, и она распадается. Следовательно, что касается силы его гордости и ее отношения к презрению к себе, то в лучшем случае они остаются некими неясными теоретическими построениями, которые освобождают его от необходимости детально разобраться со своей гордостью. Она сохраняет свою силу, и напряжения так и остаются на невысоком уровне (гордость не дает конфликтам всплыть), а невротик так или иначе поддерживает обманчивое чувство цельности.
Эти три попытки сохранить подобие внутреннего мира имеют кое-что общее. Они исключают все элементы, в которых заключена опасность разрыва невротической структуры, – исключается реальное Я, удаляются все виды внутреннего опыта, уничтожаются все связи, которые в случае осознания могли бы нарушить равновесие. Четвертое средство, автоматический контроль, отчасти следует той же тенденции. Его основная функция – обуздать чувства. В структуре, находящейся на грани дезинтеграции, чувства представляют собой источник опасности, потому что, образно говоря, они – неприрученная первобытная сила внутри нас. Я не имею в виду сознательный самоконтроль, которым мы, если посчитаем нужным, попробуем обуздать импульсивные действия, взрыв гнева или порыв энтузиазма. Система автоматического контроля обуздывает не только импульсивные действия или проявления чувств, но сами импульсы и чувства. Она действует как автоматическая сигнализация, подавая тревожный сигнал в виде страха, когда появляется нежелательное чувство.