[47]. Возможно, было бы куда более уместно говорить о векторе развития, чем о типах.
Благодаря этим оговоркам мы можем выделить три главных решения со стороны проблемы, представленной в книге: решение захватить все вокруг, решение смириться и решение отстраниться. При решении захватить все вокруг человек в основном отождествляет себя со своим возвышенным Я. Говоря о «себе», он имеет в виду, как Пер Гюнт, самую что ни на есть грандиозную личность. То есть, как выразился один пациент, «я существую только как высшее существо». Не обязательно рука об руку с этим решением будет следовать чувство превосходства; но, сознательно или нет, оно во многом определяет поведение, стремления и общие жизненные установки. Притягательность жизни заключается во власти над нею. Это влечет за собой твердую решимость, пусть даже неосознанную, преодолеть любое препятствие, внутреннее или внешнее, и веру в то, что он должен его преодолеть, а главное, что он в состоянии это сделать. Он должен справиться с превратностями судьбы, с трудностью своего положения, со сложной интеллектуальной проблемой, с сопротивлением других людей, с конфликтами в самом себе. Обратная сторона необходимости власти – ужас перед любым намеком на беспомощность, мучительнее которого для него нет.
При первом взгляде на захватнический тип мы видим человека, который совершенно прямодушно направляет свои помыслы на самовозвеличивание, полон амбиций, жаждет мстительного торжества и добивается власти над жизнью, используя интеллект и силу воли как средства воплощения своего идеального Я в действительность. Оставляя за скобками все различия в предпосылках, личных концепциях и терминологии, именно так смотрят на этот тип Фрейд и Адлер: как на тип, ведомый потребностью в нарциссическом самораспространении или потребностью быть на вершине. Однако когда мы достигаем определенных подвижек в анализе таких пациентов, нам открываются склонности к смирению, самоумалению, присутствующие в любом из них, – склонности, которые они не просто подавляют в себе, а которые вызывают у них отвращение и ненависть. С первого взгляда нам открылась лишь одна сторона их личности, которую они подсовывают нам под видом всей своей личности, ради того, чтобы ощутить субъективную цельность. Мертвой хваткой они вцепляются в свою захватническую склонность, что происходит не только от вынужденного характера этой тенденции[48], но также от необходимости вымарать из сознания все следы склонности к смирению и все следы самообвинений, сомнений в себе, презрения к себе. Так и только так им удается поддерживать субъективное убеждение в своем превосходстве и власти.
Коварством этого плана является осознание неисполненных надо, поскольку оно повлекло бы за собой чувство вины и собственной никчемности. Но в действительности никто и никогда не сумел бы соответствовать этим надо, поэтому такому человеку до крайности становятся необходимыми все доступные средства отрицания своих «неудач» перед самим собой. Силой воображения, выставлением напоказ своих «хороших» качеств, зачеркиванием других, совершенством манер, вынесением вовне он должен попытаться сохранить в своем сознании такой свой портрет, которым он мог бы гордиться. Он должен блефовать даже не отдавая себе в этом отчета, и жить, притворяясь всезнающим, бесконечно щедрым, справедливым и т. п. Никогда и ни при каких условиях он не может допустить мысли, что по сравнению с его возвышенным Я он колосс на глиняных ногах. В отношениях с другими у него преобладает одно из двух чувств. Он может чрезвычайно гордиться, сознательно или бессознательно, своим умением одурачить каждого и в своем самонадеянном презрении к другим верить, что он действительно преуспел в этом. Оборотная сторона этой гордости в том, что он больше всего боится быть одураченным и воспринимает как глубочайшее унижение, если это случается. Или же его постоянно терзает тайный страх, что он просто мошенник, страх более острый, чем у прочих невротических типов. Даже если он добился успеха или почета честным трудом, он по-прежнему будет считать, что достиг их нечестным путем, введя других в заблуждение. Это развивает чрезвычайную чувствительность к критике и неудачам, он остро воспринимает даже одну лишь возможность неудачи или того, что критика вскроет его «мошенничество».
Эта группа, в свою очередь, содержит большое разнообразие типов, как покажет краткий обзор своих пациентов, друзей или литературных персонажей, который под силу сделать любому. Среди индивидуальных различий наиболее разительное касается способности радоваться жизни и хорошо относиться к другим людям. Например, и Пер Гюнт и Гедда Габлер представляют собой созданную самими возвышенную версию их самих – но как различается их эмоциональный настрой! Другие различия зависят от того, каким путем данный субъект удаляет из сознания понимание своих «несовершенств». Природа предъявляемых требований также очень вариативна в их оправданиях, в средствах, которыми их отстаивают. Мы должны рассмотреть по крайней мере три подтипа захватнических стремлений: нарциссический, поклонник совершенства и высокомерно-мстительный. На первых двух я остановлюсь вкратце, поскольку они хорошо описаны в психиатрической литературе, а вот последним мы займемся детально.
Я пользуюсь термином нарциссизм с некоторой осторожностью, потому что в классической фрейдистской литературе он довольно сумбурно включает в себя и самодовольство, и эгоцентричность, и тревожную озабоченность своим благополучием, и избегание других людей[49]. Используем здесь его первоначальный описательный смысл «влюбленности в свой идеальный образ»[50]. Уточню: «нарцисс» отождествлен с идеальным образом Я и, по всей видимости, восхищается им. Эта базальная установка делает его жизнерадостным, неунывающим, чего полностью лишены остальные группы. Он получает приличный избыток уверенности в себе, вызывающий зависть всех, кто терзается сомнениями в себе. У него нет сомнений (сознательных), он помазанник, перст судьбы, пророк, великий милостивец, благодетель человечества. Во всем этом есть зерно истины. Одаренный способностями выше среднего, он рано и легко выделился и порой в детстве считался любимчиком и вызывал у всех восхищение.
Эта непоколебимая уверенность в своем величии и неповторимости – ключ к его пониманию. Это и есть источник его жизнерадостности и непреходящей молодости. Его завораживающее обаяние подпитывается этим же. Однако ясно, что, несмотря на свои дарования, он стоит на зыбкой почве. Его удивительные качества требуют бесконечных подтверждений в форме восхищения и поклонения. Он убежден в своей власти, пока убежден, что любое дело ему по плечу, и может расположить к себе любого. Он на самом деле бывает само очарование, особенно когда на его орбите возникает новенький. Не имеет значения, насколько этот человек действительно важен для него, он обязан обаять его. Отсюда у него самого и у людей впечатление, что он «любит» людей. И его щедрость, горячие изъявления чувств, лесть, одолжения, помощь – все делается в предчувствии восхищения им или знаков ответной преданности. Он придает блеск своей семье и друзьям, работе и планам. Он умеет быть довольно терпимым, не ждет от других совершенства, он даже принимает шутки на свой счет, до тех пор, пока они, как софит, подсвечивают его милые особенности, но он не позволит всерьез исследовать себя.
Его надо не менее неумолимы, чем при других формах невроза, что выясняется при психоанализе. Но он ловко управляется с ними с помощью волшебной палочки. Его способность не видеть недостатков или обращать их в добродетели кажется неограниченной. Трезвый наблюдатель имеет основания считать его нечестным или по меньшей мере ненадежным. Кажется, он особо и не беспокоится о нарушенных обещаниях, неверности, невыплаченных долгах, обманах. (Вспомним опять Йуна Габриеля Боркмана.) Однако это не похоже на обдуманную эксплуатацию. Он, скорее, ждет всяческих привилегий, потому что его потребности и задачи самые важные, потому что ему полагаются всяческие привилегии. Он не сомневается в своих правах и полагает, что другие будут его любить, причем без расчета, неважно, насколько при этом он нарушает их права.
Он испытывает трудности и в отношениях с людьми, и в работе. Поскольку он в глубине души ни к кому не испытывает привязанности, это неизбежно проявится при более близких отношениях. Тот простой факт, что у других есть собственные желания и мнения, что они могут оценивать его критически или не принимать его недостатки, что он должен оправдывать какие-то их ожидания – все это переживается как унижение и вызывает обиду, тлеющую подобно углям. И в один момент он может взорваться и уйти к другим, которые «понимают» его лучше. А так как большинство его отношений не избежало такого процесса, он часто остается в одиночестве.
В работе у него сложности разного уровня. Он строит слишком грандиозные планы. Ограничения он игнорирует. Он переоценивает свои способности. Его занятия бывают слишком разнообразны, и, следовательно, для неудач места хватает. До определенного уровня он держится молодцом, от него «все отскакивает», но, с другой стороны, повторяющиеся неудачи в его начинаниях или человеческих отношениях (отказы и отвержения) могут его полностью сломать. Ненависть и презрение к себе, успешно сдерживаемые до поры, могут развернуться в полную силу. У него может развиться депрессия, случаются психотические эпизоды, даже самоубийства или (гораздо чаще) саморазрушительные порывы, включая несчастные случаи или заболевания[51].
И последнее о его ощущении жизни в целом. На поверхности он довольно оптимистичен, бодро смотрит жизни в лицо и желает веселья и счастья. Но унылость и пессимизм притаились в нем и ждут своего часа. Меряя аршинами бесконечности и фантастического счастья, он не может не ощущать болезненного расхождения с идеалом в реальной жизни. Пока он держится на гребне волны, может ли он признать, что ему не удалось хоть что-то, особенно власть над жизнью? По его мнению, причина этого расхождения вовсе не в нем, а в самой жизни. Поэтому для него жизнь наполнена трагизмом, но не тем, который на самом деле существует, а тем, который он привносит в нее.