Ту же неприятную истину я могу высказать вам в другой форме, так что она даже доставит вам удовольствие. Я знаю, все вы любите слушать шутки и остроты, и, надеюсь, вас не слишком заботит вопрос, на чем основано удовольствие, получаемое нами от таких шуток. Есть категории шуток, называемых циничными, причем они относятся далеко не к самым худшим и не к самым плоским. Открою вам, что тайну таких шуток составляет искусство так подать скрытую или отрицаемую истину, которая сама по себе звучала бы оскорбительно, чтобы она могла даже порадовать нас. Такие формальные приемы понуждают вас к смеху, ваше заранее заготовленное мнение оказывается обезоружено, а потому истина, которой вы в ином случае оказали бы отпор, украдкой проникает в вас. Например, вам знакома история про человека, которому в присутствии компании знакомых вручили траурное извещение, а он, не читая, сунул листок в карман. «Разве вы не хотите знать, кто умер?» – спрашивают у него. «Ах, какая разница, – гласит ответ, – в любом случае у меня нет возражений». Или другая, про мужа, который, обращаясь к жене, говорит: «Если один из нас умрет, я перееду в Париж». Это циничные шутки, и они бы не были возможны, если бы в них не сообщалась отрицаемая истина. Как известно, в шутку можно даже говорить правду.
Дорогие братья! Вот еще одно полное совпадение между первобытным человеком и нашим бессознательным. И тут и там возможен такой случай, когда оба устремления: одно – признать смерть уничтожением, а другое – отрицать ее существование – сталкиваются и вступают в конфликт. И случай этот для нашего бессознательного тот же, что и у первобытного человека: смерть или смертельная опасность, грозящая любимому человеку – кому-нибудь из родителей, супругу, брату или сестре, детям или близким друзьям. Эти любимые люди, с одной стороны, внутренне принадлежат нам, входят в состав нашего «я», но, с другой стороны, они отчасти и чужие нам, то есть враги. Самым сердечным, самым задушевным нашим отношениям, за исключением очень немногих ситуаций, всегда присуща крошечная доля враждебности, дающая толчок бессознательному пожеланию смерти. Но из конфликта обоих стремлений уже рождается не понятие о душе и не этика, а невроз, который позволяет нам глубже познакомиться и с нормальной душевной жизнью. Изобилие преувеличенно нежной заботы между членами семьи покойного и совершенно беспочвенные упреки, которыми они сами себя осыпают, открывают нам глаза на распространенность и важность этого глубоко запрятанного пожелания смерти. Не хочу далее рисовать вам эту оборотную сторону картины. Скорее всего, вы бы ужаснулись, и ужаснулись не напрасно. Природа и здесь устроила все тоньше, чем это сделали бы мы. Нам бы наверняка в голову не пришло, что такое соединение любви с ненавистью может послужить к нашей же пользе. Однако пока природа работает с таким противоречием, она заставляет нас все время будоражить нашу любовь и подновлять ее, чтобы защитить ее от таящейся за нею ненависти. Можно сказать, что прекраснейшие проявления любви существуют благодаря реакции против жала страсти к убийству, которое мы ощущаем у себя в груди.
Подведем итог: наше бессознательное так же недоступно для представления о собственной смерти, так же кровожадно по отношению к чужим, так же двойственно (амбивалентно) по отношению к любимым людям, как первобытный человек. Но как же далеко ушли мы с нашей культурной точкой зрения на смерть от первобытного состояния!
А теперь давайте мы с вами еще раз посмотрим, что делает с нами война. Она смывает с нас позднейшие культурные наслоения и вновь выпускает на свет живущего в нас первобытного человека. Она снова заставляет нас быть героями, не желающими верить в собственную смерть, она указывает нам, что чужаки – наши враги, чьей смерти надо добиваться или желать, она советует нам переступать через смерть тех, кого мы любим. Таким образом, она колеблет наши культурные договоры со смертью. Однако войну упразднить невозможно. Покуда не исчезнут столь огромные различия в условиях существования разных народов и не прекратится столь сильное отталкивание между ними, до тех пор будут и войны. Но возникает вопрос: не следует ли нам уступить и поддаться им? Не следует ли нам признать, что мы с нашим культурным отношением к смерти психологически жили выше, чем нам положено, и должны поскорее повернуть обратно, смириться с истиной? Не лучше ли было бы вернуть смерти в действительности и в наших мыслях то место, которое ей принадлежит, и понемногу извлечь на свет наше бессознательное отношение к смерти, которое до сих пор мы так тщательно подавляли? Я не могу призывать вас к этому как к высшей цели, поскольку прежде всего это было бы шагом назад, регрессией. Но наверняка она способствовала бы тому, чтобы сделать для нас жизнь более сносной, а ведь нести бремя жизни – долг всех живущих. В школе мы слышали политическое изречение древних римлян, гласившее: «Si vis pacem, para bellum». Хочешь мира – готовься к войне. Мы можем изменить его сообразно нашим нынешним потребностям: «Si vis vitam, para morten». Если хочешь вынести жизнь, готовься к смерти.
Письма 3. Фрейда и А. ЭйнштейнаПеревод Натальи Римицан
Альберт ЭйнштейнО воинствующем пацифизме
1931 год
В мире хватало бы денег, работы, еды, если бы мы распределяли его богатства правильно, вместо того чтобы быть рабами косных экономических доктрин и традиций. Но прежде всего мы не должны допустить, чтобы наши мысли и устремления были отвлечены от конструктивной работы и использованы для подготовки к новой войне. Я придерживаюсь того же мнения, что и великий Бенджамин Франклин, который сказал: «Никогда не было хорошей войны или плохого мира».
Я называю себя не просто пацифистом, но воинствующим пацифистом. Я хочу бороться за мир. Войны не будут уничтожены до тех пор, пока люди сами не откажутся от военной службы. За великие идеалы борется прежде всего агрессивное меньшинство. Не лучше ли умереть за то, во что веришь, например за мир, чем страдать от того, во что не веришь, например от войны? Каждая война добавляет еще одно звено в цепочку зла, препятствующую человеческому прогрессу. Всего одна горстка отказников способна сделать всеобщий протест против войны более заметным.
Массы никогда не жаждут войны, пока не отравлены пропагандой. Мы должны сделать нашим детям прививку против милитаризма, воспитав их в духе пацифизма. Печально, что народы в Европе воспитываются на ложных целях. Наши школьные учебники прославляют войны и умалчивают об их ужасах. Они взращивают в детях ненависть. Я лучше буду учить миру, а не ненависти, любви, а не войне.
Необходимо написать новые учебники. Вместо того чтобы увековечивать древние конфликты и предрассудки, наша система воспитания должна наполниться новым духом. Воспитание начинается с колыбели: матери во всем мире обязаны воспитывать детей в миротворческом духе.
Не удастся истребить воинственные инстинкты за одно-единственное поколение. И даже нежелательно истреблять их полностью. Люди должны продолжать бороться, но теперь за то, за что стоит бороться: и это не воображаемые границы, расовые предрассудки или жажда богатства, прикрывающиеся знаменем патриотизма. Наше оружие – духовное оружие, а не танки и ружья.
Какой мир мы могли бы построить, если бы использовали силы, высвобождаемые войной, для созидания! Десятой части энергии, израсходованной воюющими странами в Мировой войне, небольшой части денег из тех, что они бездумно растратили на ручные гранаты и ядовитые газы, хватило бы, чтобы помочь людям всех стран вести достойную жизнь и предотвратить катастрофу безработицы в мире.
Мы должны быть готовы принести во имя мира те же жертвы, которые безропотно приносили во имя войны. Нет ничего более важного и дорогого моему сердцу.
Никакие мои слова или действия не могут изменить устройство Вселенной. Но, возможно, мой голос послужит высочайшей цели: согласию между людьми и миру на Земле.
Письмо Альберта Эйнштейна Зигмунду Фрейду
Капут, под Потсдамом, 30 июля 1932 года
Уважаемый господин Фрейд!
Я рад, что благодаря предложению Лиги Наций и ее Международному институту по интеллектуальному сотрудничеству в Париже вступить в свободный обмен мнениями с человеком по моему выбору на свободно выбранную тему я получил уникальную возможность обсудить с вами тот вопрос, который при нынешнем положении дел кажется мне важнейшим вопросом для цивилизации: есть ли способ освободить людей от фатума войны? Понимание того, что этот вопрос из-за технического прогресса стал вопросом существования для цивилизованного человечества, распространилось уже достаточно широко, и тем не менее отчаянные попытки его решить до сих пор проваливались в пугающих масштабах.
Я полагаю, что так же и в людях, практически и профессионально занимающихся этой проблемой, живет – из-за некоторого чувства беспомощности – желание расспросить тех людей об их отношении к проблеме, которые в результате своей научной деятельности существенно дистанцировались от всех жизненных вопросов. Что касается меня самого, то привычное направление моих размышлений не позволяет мне проникнуть в глубины человеческих желаний и чувств, поэтому все, что я могу попробовать в рамках данного обмена мнениями, это попытаться сформулировать вопрос и за счет предвосхищения поверхностных попыток решения дать вам возможность осветить вопрос с позиций ваших глубоких познаний о человеческих влечениях. Я уповаю на то, что вы сможете указать на пути воспитания, которые способны неким аполитичным способом устранить психологические препятствия, о существовании которых слабо подкованные в психологии люди догадываются, но не могут вынести суждения относительно их взаимосвязи и изменчивости.
Поскольку сам я свободен от аффектов национальной природы, внешняя, административная, сторона проблемы кажется мне весьма простой: государства учреждают законодательный и судебный орган для разрешения всех конфликтов, возникающих между ними. Они обязуются соблюдать законы, установленные законодательным органом, обращаться в суд по всем спорным случаям, безоговорочно подчиняться его решениям и осуществлять все действия, которые суд сочтет необходимыми для исполнения своего решения. Уже здесь я наталкиваюсь на первую трудность: суд – это человеческий институт, который тем более склонен допускать внеправовые влияния на свои решения, чем меньшей властью для претворения своих решений в жизнь он обладает. С этим фактом необходимо считаться: закон и власть неразрывно связаны, и резолюции судебного органа тем больше приближаются к идеалу справедливости в обществе, от имени и в интересах которого творится правосудие, чем больше средств принуждения это общество может пустить в ход, чтобы добиться соблюдения этого идеала справедливости. Однако в настоящее время мы весьма далеки от того, чтобы иметь наднациональную организацию, способную наделить свой суд неоспоримым авторитетом и принудить к абсолютному повиновению при исполнении судебных решений. Это приводит меня к первому утверждению: путь к интернациональной безопасности ведет через безусловный отказ государств от