Католизация Балтики была начата задолго до Григория IX; в Дании, Швеции, Германии католичество господствовало уже в течение столетий, и папа исправно получал с этих земель церковную десятину. Конец XII — начало XIII века ознаменовались крупными успехами «святой веры» в Восточной Прибалтике. Немецкие крестоносцы сумели продвинуться в Подвинье, где в 1202 году возник рыцарский Орден меченосцев.
Успехи немецких крестоносцев разожгли рыцарские аппетиты по всей Европе. В 1219 году и датские рыцари устремились в эти края послужить «святому делу». Их войска захватили Северную Эстонию.
Чуть позже, в конце 20-х годов XIII века, в этой области возник еще один рыцарский орден — Тевтонский, который лет через десять при активном содействии папы объединился с Орденом меченосцев в мощную рыцарскую державу, владения которой уперлись у Чудского озера в границы Руси. Новый объединенный орден скоро стали именовать Ливонским.
Так шли крестоносные дела на южном фланге Восточной Прибалтики. Одновременно силами шведских феодалов велось наступление на земли «неверных» финнов и русских с северного прибалтийского направления. Первый крестовый поход в их земли был совершен еще в середине XII века. И хотя он не увенчался успехом, подобные походы стали предприниматься постоянно. Вода камень точит — постепенно значительная часть территории, где обитали финские племена, прежде всего земля племени емь (шведы называли ее Тавастланд), «с помощью Бога и стараниями славных мужей была обращена в христианство». Крестоносцы вплотную подошли к границам обширного Новгородского государства.
Поразмыслив о том, как подчинить себе Новгород, папа для начала решил удушить его торговлю — одну из главных основ новгородского могущества. Зимой 1229 года он разослал буллы во все торговые центры Балтики — на Готланд, в Ригу, в Любек и другие. В буллах был категорический указ — ни один католик не должен торговать с русскими язычниками!
Оробели купцы европейские: наместник бога на земле требовал прекратить торговлю. Но как отказаться от звонкого серебра, которое обильно водилось в Новгороде? А русский светлый воск? А драгоценный «рыбий зуб», как звали тогда изжелта-белые, по два фута и более длиной моржовые клыки? А соболи «с пупкы, с когти и глазы», коими так любили украшать себя немецкие жены? А шкуры огромных белых медведей, на которых только бесстрашные русские поморы и отваживались ходить? А жир морского зверя, из которого выделывалось прекрасное мыло? Да мало ли было товаров, которые на Руси хитрый и оборотистый купец покупал на серебро, а в Европе отдавал только за золото!
Жизнь взяла свое. Хоть и испугались многие купцы строгих папских слов, а торговли с Новгородом не бросили. Первая затея против Новгорода не удалась. Это вызвало сильное раздражение церковного владыки. Он еще раз разослал строгие указы, но и новый окрик не помог.
Тогда решено было действовать иначе. В 1232 году Григорий IX запретил всем католикам в прибалтийских землях заключать с русскими договоры о мире или даже простом перемирии. Расчет был не без хитрости: глядишь, и удастся из углей какой-нибудь малой или старой ссоры раздуть огонь большой войны, а потом объявить ее священным крестовым походом для «нового насаждения веры». Но и здесь ничего не вышло. Никаких обращений за разрешением на мир с русскими из Прибалтики не последовало.
Поэтому в 1238 году папские кардиналы придумали новый план.
Папские призывы к походу на русских «язычников» (православное христианство католицизм в XIII веке считал язычеством) были облечены в форму договора между магистром Ордена и датским королем о походе на русские владения.
Сложившаяся на Руси ситуация благоприятствовала планам вторжения. Огромный урон, понесенный Русью в ходе монголо-татарского нашествия, обескровил ее, страна казалась неспособной к серьезному сопротивлению.
Правда, Новгород и Псков избежали прямого вторжения. Но как раз это и делало их лакомым куском для крестоносной агрессии! Причем теперь Новгород был лишен общерусской поддержки, которой он всегда пользовался в борьбе против врагов на западных рубежах. Без помощи владимирских, суздальских, киевских дружин исполин-город выглядел в глазах рыцарства, разжиревшего на эксплуатации эстов, ливов, куршей, пруссов и других племен, почти беззащитным. Требовалось только пойти и взять то, что угодно крестоносному воинству.
Так рассуждали не только в близкой Ливонии и далекой Дании, захватившей у эстов лучшие земли. Почти тот же ход мыслей одолевал и шведских правителей. Лежавшие на восток от Швеции земли еми, карел, ижоры, води, а также русские северные края неодолимо тянули к себе шведских феодалов, мечтавших о великой — «от моря до моря» — Швеции.
Эти феодальные устремления всячески поддерживались папой. Недаром, когда в 30-х годах восстала только-только покоренная шведами емь, сохранявшая живые связи с Новгородом, папа Григорий IX по просьбе шведских властей специальной буллой, подписанной им 9 декабря 1237 года, призвал всех католиков Швеции к крестовому походу на неверных. Сразу началась энергичная подготовка к большому походу. Она заняла немало времени — почти два года. В итоге к лету 1240 года Новгород оказался перед угрозой нападения с двух направлений. С юго-запада собиралось двинуться (и двинулось в августе 1240 года) рыцарство, а с Балтики в середине лета пошла на Русь шведская армада.
И совсем скоро угроза вторжения стала быстро превращаться в тяжелую военную реальность.
Русский лад
Двадцатилетний новгородский князь Александр Ярославич понимал, что гроза, собиравшаяся несколько лет на новгородских границах, грянет неминуемо.
Первые годы своего правления молодой князь не потерял даром — вместе со всеми новгородцами настойчиво трудился над упрочением рубежей. За три года была создана линия укреплений на реке Шелони — защита от возможного удара со стороны Ордена. На севере дальние подходы к Новгороду прикрывала древняя крепость Ладога. Но северный фланг велик — одной крепости здесь, конечно, недостаточно, враг мог обойти ее или умело блокировать. Строить новые твердыни не хватало сил, а главное — на это не было времени.
Александр решил восполнить этот изъян резким усилением сторожевой службы в приграничье. Ижорским старейшинам князь вменил в службу постоянный дозор за морем и рекой, установил строгий порядок передачи важных сведений в Новгород.
Молодой Александр спешил строить оборону, быстро становился не по годам предусмотрительным. Он уже хорошо понимал, что в будущих неизбежных битвах стоять против врага Новгороду придется в одиночку: вслед за первой ордынской волной уже накатилась на Русь вторая, и помощи ждать было неоткуда.
Постоянно заботился Александр о княжеской дружине, а также о том, чтобы Новгород, коль потребуется, мог выставить для защиты хорошо вооруженное ополчение.
Боевое искусство новгородцев, как и во всей Руси, поставлено было крепко и основательно. Оно несло печать своеобразия, сразу замечавшегося иностранцами. Поэтому вооружение и свод боевых приемов, активно и постоянно применявшихся русскими, в Европе называли коротко и ясно — «русский бой», «русский лад». Своеобычность его состояла в том, что было рождено непосредственно на Руси, но и то, что приходило из земель восточных и западных, северных и южных, — будь то эффективное оружие или удачный тактический прием.
Оружие русских по этой причине было многообразным и разнородным. Большинство воинов в любой поход брали с собой копья. Кто имел возможность, то и не одно прихватывал, а несколько. Попадались среди них граненые пики, предназначенные для мощных бронебойных ударов по доспехам. Кроме того, в большом ходу были метательные дротики-сулицы. Сулица предназначалась, в основном, для поражения легкой пехоты в первом боевом соступе. Смертельный дождь сулиц не только наносил урон врагу, но и оказывал мощное дезорганизующее воздействие на его полки. Сулица хороша была и в ближнем рукопашном бою, где не развернуться с длинной рогатиной.
Рогатина являлась самым крупным и мощным древнерусским копьем. Длинное — до полуметра и более — листовидное лезвие рогатины было обоюдоострым. В руках умелого воина она служила и колющим и режущим оружием одновременно. Насаженная на крепкое древко рогатина позволяла действовать на значительном — в несколько метров — расстоянии. Была она орудием сильным и надежным — именно с нею обычно ходили смелые охотники на медведя.
Незаменимой она оказывалась и в тяжелом копейном бою. Копейный бой потрясал людей, хоть раз его увидевших или тем более участвовавших, — «от копейного сокрушения гремение бывает великое. И щиты разбиваются, и шеломы низпадают… падают воины, кто ранен, кто убит…».
Однако основным оружием ближнего боя служил меч. Клинок в метр-полтора длиной был сильным оружием, предназначенным для удара или стремительного укола защищенного латника. Рукояти у мечей встречались разные — обычно «в руку», а реже, у тяжелых клинков, в полторы и две руки. Меч был дорогим рыцарским оружием. Их имели княжеские дружинники и лишь немногие простые ополченцы, добывавшие мечи в боях. Сабель или похожих на них клинков в новгородском войске еще не было — они пришли из южных степей столетием позже.
У рядовых ополченцев вместо меча часто служил боевой топор. Он пробивал доспех даже лучше меча, но вот отражать встречные удары столь эффективно, как стальной клинок, не мог. Тем не менее боевой топор был распространенным оружием.
Иногда в тесном пешем и конном бою возникали ситуации, когда ни с мечом, ни с топором, ни тем более с копьем было не развернуться. Тогда доходил черед до булавы или кистеня. Кистень — тяжелая, с угловатыми выступами, железная гирька на крепком кожаном ремешке. Булава — мощный граненый или круглый набалдашник на полуметровой рукояти. И то и другое — исключительно для ближнего боя, для оглушающих ударов, ибо бить кистенем по доспеху — это только звон устраивать.
Ясно, что любой бой требовал не только нападения, но и защиты.