Им брехать и то лень! Тявкнут раз-другой, и все. Дескать, хватит, чего мы будем глотку драть...
Участники совещания вносили много дельных предложений, спрашивали совета, сообщали о разных неполадках. Кружак одобрительно качал головой, записывал что-то в своем толстенном блокноте.
После совещания Кружак попросил Дедковского и Стежкова задержаться.
— Ну, как там, ничего нового? — вполголоса спросил он, когда все вышли.
— Нет, пока ничего, — ответил Дедковский. И попросил: — Не откладывайте, пожалуйста, со снятием остатков по центральному и цеховым складам.
— Да, да. По закройному цеху уже начали. А как Бугрова, все молчит? — И, не получив ответа, продолжал: — С кем-то связаны были старички. Факт. Только с кем? Теперь ищи ветра в поле. Так что я понимаю ваши трудности.
Трудности, вставшие перед оперативной группой, и в самом деле были немалые. Машину, что была в этот вечер на территории фабрики, найти не удалось. Старик Шамшин если и знал это, унес тайну с собой. Кладовщица Бугрова больше однажды рассказанного ничего добавить не могла или не хотела. Следы автомобиля, остатки краски на оконной раме склада лишь подтверждали предположения, как была совершена кража, но не давали реального пути для поисков преступников.
— Чертовщина какая-то, — досадовал Стежков. — Будто нечистая сила действовала. Ведь отпирал же кто-то двери, окно, опять закрывали их, открывали ворота хозяйственного въезда, потом опять закрывали — и никаких следов.
— Бывает всякое, лейтенант, — отвечал Дедковский. — Хотя мы, криминалисты, и считаем, что следы обязательно остаются, однако нет правил без исключения. Несколько лет назад расследовал я дело о краже вещей в одной квартире в Филях. Поверишь ли, три дня и три ночи искали мы эти самые хотя бы незначительные улики. И не нашли. Вошли воры в квартиру, подобрав ключи; так как хозяева были в отъезде, действовали они спокойно, не торопясь и не оставили даже малейшего следа.
— А как же вы нашли их?
— По почерку. Судя по тому, с какой аккуратностью и тщательностью была выпотрошена квартира, можно было предположить, что это дело рук Кимзы. Был у нас такой опытнейший домушник. Но он уже несколько лет как завязал, мирно и тихо жил в Измайлове. Наведался я к нему. Сидит с супругой, чаек попивает. Меня тоже пригласил:
«Садитесь, кум-майор, побалуйтесь чайком. И скажите, зачем пожаловали?»
Сел я за стол. Хозяйка в кухню пошла, чтобы чай налить. Приносит. Сердце у меня так и екнуло: не прочно, думаю, ты завязал, Кимза. Со стола она брала стаканы в золоченых подстаканниках, а принесла без них. Что бы это значило?
Выпили мы с Кимзой по стакану, я спрашиваю:
«Зачем в Филях шухер наделал? Вся Москва говорит. Ведь обещал-то мертвым узлом завязать?»
«Кум-майор, вы ошибаетесь. Не имею я к этому делу никакого касательства».
«Эх, ты! А мы тебе верили. Вещички из Филей у тебя. И мы их сейчас найдем».
А Кимза свое:
«Нет у меня ничего. Зря обижаете, гражданин начальник. Я сейчас тише воды, ниже травы...»
Позвал я ребят, что со мной приехали. Посмотрели мы кое-какие закоулки — ничего нет. Только заметил кто-то, что паркет в комнате очень свеж. Комната-то вроде не ремонтирована, а паркет новый. Спрашиваю:
«Почему такое?»
Кимза поперхнулся и говорит:
«Отциклевали недавно».
Ну, стали мы плинтуса поднимать, кто-то из ребят не очень аккуратно дернул одну паркетину, она вдоль треснула.
Кимза поморщился, очень он хозяйственный мужик был, и говорит:
«Пол ломать, между прочим, не надо, ни к чему. Люк под шкафом. Вещи там...»
Стежков вздохнул:
— У вас биография — хоть роман пиши. А на несчастных кожах даже вы споткнулись. Неужели мы не разгадаем этот ребус?
— Эти несчастные кожи, дорогой мой, стоят не одну сотню тысяч. Ценность огромная. И не думаю, что за таким кушем ринулся какой-то неопытный да зеленый. Это действовали люди, видавшие виды. И продумали они все до деталей. Потому-то мы с тобой и бьемся как муха об стекло. Не знаем, где начать и где кончить. Нет, лейтенант, это будет операция не из легких.
Недели через две полковник Каныгин вновь позвал к себе Дедковского и Стежкова. Доклад майора он слушал не перебивая. Но по тому, как хмуро поглядывал на обоих, как нервно барабанил костяшками пальцев по настольному стеклу, было видно, что недоволен и недоволен крепко. Так оно и оказалось.
— Значит, так... Будете разрабатывать версии номер один, два, три. Продумывать легенды такие-то. Брать под наблюдение то, потом это. А когда же будет результат? Да еще Бугрову хотите освободить. Чепуха какая-то!
Дедковский, однако, стоически выдержал упрек и спокойно ответил:
— Мы делаем все возможное. Бугрову же освободить следует. Никуда она не денется. Связей у нее в интересующем нас плане нет. А если и есть, то мы их не упустим.
— Ну, вот что, — непримиримо проговорил Каныгин, — согласия на освобождение Бугровой не даю. Состав преступления в ее действиях налицо. Преступная халатность — раз, хищение — два. Так что если вы застрянете с розыском соучастников, будем судить ее одну. Это дело вот где у меня сидит, — показав на шею, закончил полковник.
Проверка версий, о которых Дедковский и Стежков докладывали Каныгину, не привела к положительным результатам. Подозрительных связей Бугровой установлено не было, машина как в воду провалилась. Поиски шевро ни на рынках, ни в магазинах, ни в малых, ни в больших мастерских ни к чему не привели.
Дедковский обратился с рапортом по начальству о продлении срока для расследования. Разрешение было получено, однако дальнейшее руководство оперативно-розыскной группой поручили не Дедковскому, а другому работнику. Уголовное дело по обвинению Бугровой в халатности вскоре было окончено и направлено в народный суд.
Дедковский и Стежков присутствовали на всех судебных заседаниях. Ничего нового, дополняющего имеющиеся у них сведения они, однако, не услышали. Свидетели, представители фабрики, Бугрова — повторяли то, что было уже известно. Судьи, как до них Дедковский со Стежковым, а потом следователь Сахнин бились над одним и тем же: кто соучастник Бугровой? Куда девались кожи?
Ответ Бугровой был один: «Не знаю, ничего не знаю...»
Она похудела, осунулась, как-то очерствела вся, смотрела на окружающее отсутствующим, ничего не выражающим взглядом. Ни гнева, ни возмущения, ни слез. Односложные, бесстрастные ответы. Она, в сущности, даже не защищала себя, с удивительным равнодушием слушала речи и обвинения и защиты. Только когда увидела дочь, разрыдалась.
— Позор-то какой, Настенька, позор-то какой. Только знай, невиноватая я.
Стежков донимал Дедковского вопросами:
— Что с Бугровой?
— Психологически это вполне объяснимо. Она не может доказать свою невиновность и понимает, что будет осуждена. Отсюда — безразличие ко всему. Мысль, что выхода нет, парализовала ее волю, все ее жизненные проявления.
— Понимаете, в моем сознании не укладывается, что эта пожилая, всю жизнь проработавшая на фабрике женщина и ее дочь-комсомолка роют во дворе тайник и прячут туда ворованное добро. Чушь какая-то!
— Да, представить это действительно трудно. Но суд, да и мы тоже обязаны руководствоваться не эмоциями, а фактами.
Бугрову осудили. Было вынесено также частное определение о необходимости дальнейших мер по розыску похищенного и установлению возможных соучастников кражи.
Дедковский, выслушав определение, сказал:
— Видишь, лейтенант. Дело это не закончено. И мы должны довести его до конца. Понимаешь? Должны.
Полковник Каныгин, однако, мыслил по-другому:
— Если возникнут какие-либо новые обстоятельства, поручим заняться кому-нибудь. А у вас и других дел по горло, — заявил он Дедковскому.
Майор настаивал:
— Я не согласен с вами, товарищ полковник. По делу надо активно работать и дальше. Прошу разрешения обратиться к комиссару.
— Обращайтесь, но ответ, я уверен, будет тот же.
Но полковник Каныгин ошибся. Комиссар милиции Пахомов поддержал предложение Дедковского и приказал продолжать активный розыск преступников, взяв дело под личный контроль.
И вот все материалы дела о хищении шевровых кож с фабрики имени 1 Мая вновь внимательно изучаются, тщательно анализируются в опергруппе, в состав которой включены майор Дедковский и лейтенант Стежков.
Розыскные материалы растут, ширятся. Любые сообщения, сведения, данные, имеющие значение для розыска преступников и похищенного ими, тщательно проверялись, анализировались, уточнялись. Оперативно-розыскная группа была уверена, что рано или поздно она нащупает нужный след.
— Кожи — не золото, годы лежать они не могут, — высказывал майор свои соображения. — Люди, которые похитили их с фабрики, выжидали. Прекращение активной работы по делу, суд над Бугровой убедили их, что гроза миновала. Уверен, скоро начнется реализация похищенного, и нам надо смотреть в оба. В ближайшее время мы с вами наведаемся на фабрику. Все-таки это мой родной район.
Однако выехать в родной район Дедковскому пришлось гораздо раньше, чем он предполагал.
На следующий день после этого разговора в кабинете заместителя директора фабрики имени 1 Мая Кружака раздался звонок с пошивочной фабрики, расположенной по соседству.
— Федор Исаич? Здорово, — послышался в трубке голос заместителя директора Еремина. — Несчастье у нас: воры сегодня побывали.
— Да что ты? — удивленно и даже как будто испуганно переспросил Кружак. — И что, серьезно пощипали?
— Два контейнера чернобурок уплыли.
— Куш немалый. В МУР-то сообщили? Хотя, судя по тому, как они наше шевро ищут, особых надежд не питайте.
Положив трубку, Кружак прошелся по кабинету, усмехнулся и позвонил директору.
— Павел Иванович, хочу сообщить новость. Соседей-пошивочников тоже обворовали. Да нет, что вы, не радуюсь, но, как это говорится, на миру и смерть красна. От сыщиков-то? Нет, ничего пока не слышно, плакали наши первоклассные кожи.