Как поздно все приходит! Ненамного
Ты опоздал: всего на жизнь мою…
Нет, никого ни в чем я не виню,
Мой пройден путь — дорога как дорога.
Но сколько перепутий позади,
Распутиц, переправ и перекрестков…
И поздно возвращаться… Пощади!
Сменить дорогу прежде было просто
Я простоты не вижу — впереди.
Да, это правда так нелепо
Все, что из глины боги лепят.
И этот суетливый лепет
Так неизбежно канет в Лету.
Слова застынут на лету
В прозрачном воздухе над нами —
Сплетенье клятв и начинаний,
Как рыбки мертвые во льду:
И «Слава» мы произнесем, благодаря лишь за потери,
За то, что что-то не успели,
Не допустили в милый дом,
За то, что стекла запотели
И чистый инея узор нам ограничил кругозор.
Зачем мне память прежней боли?
Все это правда, но не боле
Как мало тех, с которыми на «Вы»
И — откровенно. Боже мой, как мало!
Сердечность «ты» когда-то означало,
Теперь не значит ничего, увы.
Как много тех, с которыми на «ты»
И — лицемерно. Боже мой, как много!
А фамильярность — это так убого,
На «Вы» куда воз-вы-шенней мечты.
Предчувствия меня не обманули —
Их не было предчувствий.
Не могло
Их быть — тогда. Как дети, протянули
Друг другу руки. Все само пришло.
Стихи, стихи! Кому, как не поэтам,
Знать колдовскую силу стройных строк?
А я стихи писала до рассвета
И их тебе читала — как урок.
И с каждой новой встречей крепче, туже
Затягивала узел роковой…
Стихи, стихи! Изящность этих кружев
Перехватило горло мне петлей.
Предчувствия меня не обманули:
Я слишком поздно вспомнила о них.
Мы друг на друга пристально взглянули —
И мир вокруг настороженно стих.
Да, каждый мерит ближних по себе,
Им ищет уголок в своей судьбе.
Мозаика не из простых.
Но все же
Всяк в центре мнит всегда себя.
Я тоже.
А я, пожалуй, первый раз не знаю,
Какие строки выведет перо.
Спокойна, да.
Но, видишь, все равно
Пишу стихи. А, значит, понимаю,
Что все не так-то просто и легко,
Как представлялось нам совсем недавно.
И в рамки заурядного романа
Не входит, как ни странно, ничего.
А вспоминать Шекспира и Ростана —
Еще один пустой самообман.
Своей рукой писать придется драму,
Комедию, трагедию, роман.
Все уже написано давно,
Повторяться буду я невольно.
Только ведь не будет все равно:
В рифму больно, иль не в рифму больно.
Новая поэма иль сонет —
Все равно уже покоя нет.
Не обманывая друг друга,
Мы обманываем себя.
Далеко до седьмого круга,
Если первый пройти нельзя.
И тогда остается только
Гроздь рифм в пустоту ронять
Ведь в стихах утешенья столько
Что другого — не занимать.
Все чаще чувствую усталость,
О ней все реже говорю.
Моя судьба — песчинки малость
В созвездьи судеб. Но — горю.
Кому-то, может быть, звездою,
Кому-то, может быть, костром.
Давно стал крепостью мой дом,
А башню я все так же строю.
Все отрешенней, все мудрей,
Все выше, все непримиримей…
Как падать буду я красиво
На грудь холодную камней!
Не знаю, где ты, и не знаю, кто ты,
Но знаю, что мы встретиться должны.
Тебя мне предрекал тревожный шепот
Опавших листьев.
В сумерках весны
Мне чудится твой голос незнакомый,
Твои следы я на снегу ищу.
Когда луной сад летний околдован,
Я о тебе ночь напролет грущу.
Я верю в неизбежность нашей встречи…
Но кто приметы назовет твои?
А ты опять тоскуешь целый вечер
По чьей-то неразгаданной любви.
Все будет просто: ты войдешь,
В глаза посмотришь, скажешь: «Здравствуй.
Как ты жила? Как ты живешь?»
Все будет просто и прекрасно.
Мне было очень сложно — да,
Тогда, в те дни и слез и счастья
(Счастливых слез, не настоящих),
Мне было трудно и тогда,
Но как же трудно мне теперь.
Так ждать, уже почти не веря
В твои звонки, в шаги у двери,
В то, что тебе открою дверь.
Что будет просто все: войдешь,
В глаза посмотришь, скажешь: «Здравствуй!
Как жила? Как ты живешь?»
Так просто.
Но ведь так прекрасно.
Странно все это и сладко все это:
Воля чужая сломила мою
Волю — и сердце, насильно согретое,
Я против воли своей отдаю.
Странно ли, страшно ли, только невольно,
Гибель предвидя, навстречу иду…
Горько? Да. Больно? И как ещё больно…
Только так сладко — как будто в бреду.
Что мне достается и что остается?
Живая душа над болезнью смеется,
Болезнь над живою хохочет душой
И тянет в безверье её за собой.
Как мне достается за то, что поется,
За то, что мечтается и удается!
(За то, что давно уже не удалось
Когда-то досталось достаточно слез).
Что мне остается и с кем мне бороться?
И кто же — последним совсем — посмеется
Над шуткой со вздохом последним моим?..
Иль молча уйду в пантомиме, как мим?
Покой? Голубушка, откуда быть ему?
У времени прошедшего в плену
Ты настоящим жить не научилась.
Сама же отдалась — судьбе на милость —
И ждешь покоя? Глупо и напрасно.
Да неужели до сих пор не ясно,
Что твой покой — очередной мираж?
И сколько ты потом сама отдашь,
Чтобы вернуть сегодняшнее счастье —
Все будет бесполезно. Хоть Запястья
Опять вскрывай — ни капли не получишь.
Зачем же ты себя так страшно мучишь?
Играй кем хочешь, только не собой…
Откуда он возьмется, твой покой?
С таким восторгом — и в восторг такой!
Самозабвенья и самосожженья,
Самообмана, самоотрешенья
И — самолюбования. Самой
Порой смешно, порой немного грустно,
Но все-таки никто не виноват,
Что эту очувствленность (или чувство?)
Я возношу — За миг — до райских врат.
Добрый вечер! Он добрый со мной, этот вечер осенний.
Мне не надо ни писем, ни встреч, ни друзей, ни веселья.
Он со мной — этот вечер, и дождь, и стихов заклинаний.
Что же мне пожелать? Это вечер любых, невозможных желаний.
Что же мне попросить? Для тебя, для себя — я не знаю.
Лучше ты пожелай, я желанья твои угадаю
Пожелай мне покоя… Опять! Ты желал мне покоя,
Ты желал мне быть мудрой, веселой, любимой — не стоит
Все равно не смогу, все равно я другою не стану
Попытаюсь (пыталась уже!), но ведь скоро устану
От напрасных стремлений хоть в чем-то собой поступиться.
Добрый вечер! И с этим, и с этим пора примириться,
С тем, что эти слова я опять в никуда адресую,
Что года, как стихи, я дарю, раздаю, трачу всуе.
Мне не жаль их: ни их, ни себя, никого не жалею.
Но забыть не могу, не хочу и — наверно — не смею.
Уже дожди стремятся потушить
Зеленый лес. И осень уж стучится
В окно крылом озябнувшей синицы…
И нет нужды, и нет причин спешить
На ту — несостоявшуюся — встречу.
Сметая листья в жестяной сугроб
Холодный ветер быстро студит лоб
И слишком крепко обнимает плечи…
Тоска предзимья — чем её унять?
Холодный воздух разрядил дыханье,
Убив в груди малейшее желанье…
Мне даже тень желанья не догнать
И — надо ли? Нет. Ухожу в ненастье,
В ту сторону, где даже пепел чист,
Чтоб обрести единственное счастье:
Лететь по ветру, как опавший лист.
Ах, потери, потеречки.
Маленькие. Жестокие, как деточки
Словно сдох попугайчик в клеточке…
А хозяйка ходит и мается,
Выбросить не решается.
Звонко часы в изголовии тикают,
Город, как кот за окошком мурлыкает,
А про себя все твержу я непрошенное:
«Милый, хороший мой, милый, хороший мой.»
Ночь побледнела уже от усталости,
И не хватает-то самой мне малости:
Чтобы пробилось сквозь слов лишних крошево:
«Милый, хороший мой, милый, хороший мой.»
День заморочит, закружит, замучает,
Скроется солнце за снежными тучами…
Нежностью странной глаза запорошены,
Милый, хороший мой, милый, хороший мой.
Горит свеча — как символ вдохновенья,
Что осеняет третье поколенье,
И померещится в мерцающем огне:
«Быть может, некогда восплачешь обо мне».
Слова давно Забытого поэта,
Чуть слышный вздох, не встретивший ответа,
Вновь прозвучал в тревожном полусне:
«Быть может, некогда восплачешь обо мне».
Все отдала и поздно сожалеть,
Как лес роняет мертвых листьев медь —
Роняет сердце в зыбкой тишине:
«Быть может, некогда восплачешь обо мне».
Легко ль быть искренней хотя б с самой собой?
Я вижу в зеркале свой прежний взгляд прямой,
Я слышу в зеркале, в холодной глубине:
«Быть может, некогда восплачешь обо мне».
«Я Вас люблю, я думаю о Вас…»
Запомните навеки эти строки.
Не дай Вам Бог таким быть одиноким,