Стив нес какую-то околесицу. Обычный браунинг, девять миллиметров. Мне нравится пластиковая рукоятка. Лучше, чем из красного дерева.
Мы выбрались из машины, и Джонни вернул мне пистолет.
– Я и не знал, что ты разбираешься в оружии, – сказал я.
Мы миновали разрушенный дом и углублялись в лес.
– Какое-то время я этим занимался, – лениво протянул он. – Тогда бизнес этого требовал. Как-то по делам я оказался в Штатах, был в Теннеси. На Кугар-Ранч. Половина из тамошних ребят наверняка были нацистами. Точно не знаю. Но они всегда следовали двум тактическим правилам. Во-первых, всегда побеждать. Во-вторых, всегда жульничать.
В другое время я, может быть, увлекся бы рассуждениями о перспективах эволюции, заимствованными из теории игр, что любое социальное животное, которое всегда жульничает, обречено на вымирание. Но сейчас мне было нехорошо. Я чувствовал слабость в ногах и позывы кишечника. Ступая по шуршащим прошлогодним листьям, я прикладывал постоянное и осознанное усилие, чтобы удерживать анальный сфинктер в сжатом состоянии. Сейчас мне нельзя было тратить время впустую. Я должен был оказаться в Лондоне как можно быстрее. Но я хотел быть уверенным, что знаю, как обращаться с пистолетом.
– По-моему, нормальное место, – сказал я. Если бы я сделал еще хоть шаг, я бы испортил штаны.
– Возьмись обеими руками, – советовал Джонни. – С непривычки отдача будет слишком сильной. Поставь ноги пошире и равномерно распредели свой вес. Медленно выдохни и нажми на курок.
Я все так и сделал, и пистолет, выстрелив, взвился в моих руках. Мы подошли к дереву и не сразу отыскали отверстие от пули. Пуля на несколько сантиметров ушла в гладкий ствол, ее почти не было видно. Пока мы возвращались к машине, Джонни рассуждал:
– Дерево – это одно, а навести пистолет на живого человека – совсем другое. В сущности, ты даешь ему право убить тебя.
Я оставил его ждать на переднем сиденье, а сам схватил газеты и вернулся за деревья, где каблуком прокопал неглубокую ямку. Сидя над ней со спущенными штанами, я пытался успокоиться, перебирая сухие листочки, и мял в пальцах горсть земли. Некоторые высматривают свое далекое будущее среди звезд и галактик; я предпочитаю земные, биологические частички. Поднеся к лицу горсть земли, я пригляделся. В черном, жирном и рыхлом перегное я разглядел двух муравьев, вилохвоста и какую-то темно-красную червеобразную букашку с кучей бледно-коричневых ножек. Они были шумными гигантами этого нижнего мира, а чуть дальше пределов видимости находился бурлящий мир кольцевых червей – хищников и любителей падали, которым они идут в пищу; но даже они считались гигантами по отношению к обитателям микроскопического царства паразитических грибков и бактерий – сейчас в моей ладони их, наверное, помещается миллионов десять. Слепая потребность этих организмов в поглощении и выделении обеспечила плодородие почвы, а следовательно, жизнь растений, деревьев и других созданий, живущих среди них, число которых в один прекрасный день пополнили мы сами. Я рассчитывал успокоить нервы, напомнив себе, что, при всех наших заботах, мы продолжаем оставаться частью природной зависимости – поскольку животные, употребляемые нами в пищу, паслись на траве, вскормленной, как и все наши овощи и фрукты, плодородием земли, которое создали эти организмы. Но даже усевшись на корточки, чтобы удобрить здешнюю лесную подстилку, я не мог поверить в изначальную многозначительность этих колоссальных циклов. Прямо посреди выделяющих кислород деревьев выдыхал яд мой автомобиль, на котором я проеду тридцать пять миль по загруженным дорогам и окажусь в огромном городе, где в северной его части, в моей квартире, меня ждет сумасшедший, де Клерамбо, мой личный де Клерамбо и испуганная женщина, которую я люблю. Что из всего вышеперечисленного является необходимой составляющей углеродного цикла или способствует связыванию азота? Мы перестали быть звеньями великой цепи. Собственная неразбериха заставила нас покинуть райский сад. Мы занимались беспорядочным саморазрушением. Я поднялся, застегнул ремень и с усердием домашней кошки забросал ямку землей.
Поглощенный собственными делами, я с удивлением обнаружил, что Джонни опять уснул. Я разбудил его и, объяснив, что мне нужно оказаться дома как можно быстрее, предложил высадить его на какой-нибудь железнодорожной станции. Джонни согласился.
– Только вот что, Джо. Если попадешь в передрягу и дойдет до полиции, не упоминай меня в связи с пистолетом, лады?
Я похлопал по карману с пистолетом и повернул ключ зажигания.
Включив дальний свет, я рванул по узкой дороге, уже без всяких церемоний со встречными машинами. Водители с мрачными лицами шарахались от меня на обочину. Когда мы выехали на шоссе, Джонни закурил третий за день косячок. Я не сбавлял скорость ниже ста шестидесяти и время от времени поглядывал в зеркало заднего вида на предмет патрульных машин. Позвонил домой, но никто не ответил. Я размышлял, не обратиться ли в полицию. Хорошо, если бы мне удалось найти кого-то, кто пошлет элитную группу, которая сумеет проникнуть к Перри и обезвредить его, пока он не наделает дел. Но в лучшем случае я смогу связаться лишь с каким-нибудь Линли или Уоллесом или другим усталым бюрократом.
Я остановился в Стритеме на Хай-стрит, рассчитался с Джонни и высадил его. Держась рукой за дверцу, он нагнулся ко мне.
– Когда пистолет тебе будет не нужен, не прячь его в доме и не пытайся продать. Брось в реку, и дело с концом.
– Спасибо тебе за все, Джонни.
– Я беспокоюсь за тебя, Джо, но я рад, что меня это не касается.
Хотя полдень уже миновал, движение в центре Лондона оказалось на удивление вялым, и я добрался до своего района через полтора часа после звонка. Повернув за дом, я поставил машину там. С этой стороны дома, у мусорных баков, находился запертый пожарный выход, ключи от которого были только у жильцов. Проникнув туда, я бесшумно поднялся на крышу. Я не бывал здесь с утра после смерти Джона Логана, после первого звонка Перри. На столе еще оставалось пятно от моего кофе. Свет был слишком ярким, и, чтобы что-то увидеть через окно в крыше, мне пришлось опуститься на колени и приложить ладонь к стеклу. С моего места просматривался коридор и часть кухни. Я разглядел сумку Клариссы и больше ничего.
Через второе окно я увидел тот же коридор и кусок гостиной. К счастью, дверь была широко раскрыта. Кларисса сидела на диване, лицом к окну, но мне не удалось определить выражение ее лица. Перри на деревянном кухонном стуле сидел напротив. Я видел его спину и догадался, что он о чем-то разглагольствует. До него было не больше десяти метров, и я представил себе, как стреляю в него прямо сейчас, несмотря на близко сидевшую Клариссу, но не был уверен, что смогу точно прицелиться, и не настолько разбирался в пистолетах, чтобы предугадать, как оконное стекло изменит траекторию пули.
Эта фантазия почти не имела отношения к настоящему пистолету, который начал оттягивать мне карман. Я вернулся в машину, подъехал к переднему входу и, вылезая, надавил на клаксон. Перри подошел к окну и встал, наполовину скрывшись за занавеской. Он посмотрел вниз, наши взгляды встретились, только обычная перспектива изменилась ровно наоборот. Поднимаясь по ступенькам, я ощупывал пистолет, тренировался ставить и снимать его с предохранителя. Коснувшись звонка, я вошел. Я слышал, как сердце колотится под рубашкой, а от прилившей крови изображение подрагивало у меня перед глазами. Когда я звал Клариссу, мой распухший язык еле протиснулся между «к» и «л».
– Мы здесь! – крикнула она, а потом ее голос предостерегающе взвился: – Джо... – но был оборван шиканьем Перри.
Я медленно прошел в гостиную и остановился в дверях. Было страшно спровоцировать его на какие-то неожиданные действия. Он отодвинул кухонный стул в сторону и пересел на диван, справа от Клариссы. Мы с Клариссой взглянули друг на друга, она на миг прикрыла глаза, и я понял, что все плохо, он плохой, будь осторожен. С новой стрижкой он казался молодым и неотесанным. Его руки дрожали.
С момента моего появления никто не проронил ни звука. Чтобы нарушить тишину, я произнес:
– С хвостиком мне нравилось больше.
Он глянул вправо, туда, где на плече сидело невидимое существо, и лишь потом посмотрел на меня.
– Ты знаешь, зачем я здесь.
– Что ж, – произнес я и сделал пару шагов в комнату.
Его голос треснул на высокой ноте.
– Не подходи ближе. Я велел Клариссе не двигаться.
Я рассматривал на нем одежду, размышляя об оружии. У него что-то должно быть. Он не пришел бы убивать меня голыми руками. Легко можно было одолжить пистолет или купить его у людей, которых он нанимал. На его бежевой хлопковой куртке не было никаких явных выпуклостей, хотя из-за ее свободного покроя трудно было судить наверняка. Из нагрудного кармана выглядывал краешек чего-то черного, возможно расчески. На нем были облегающие джинсы и серые кожаные ботинки; выходит, что бы у него ни было, оно лежало в куртке. Он придвинулся еще ближе к Клариссе, так что своей левой ногой коснулся ее правой. Он почти вдавил ее в подлокотник. Кларисса сидела совершенно неподвижно, руки сложены на коленях, все тело излучает ужас и отвращение от соприкосновения с Перри. Она чуть-чуть повернула к нему голову, готовясь к любым его действиям. Она не двигалась, но пульсирующая мышца и натянутое сухожилие у основания шеи означали, что она словно пружина, готовая рвануться прочь.
– Теперь, когда я пришел, – сказал я, – можешь отпустить Клариссу.
– Вы нужны мне оба, – быстро произнес он.
Руки у него так тряслись, что он был вынужден сжать их. Бисеринки пота собирались на его лбу, и мне казалось, я слышу сладковатый травянистый запах. Что бы он ни задумал, это должно было случиться. Даже теперь, когда он был прямо напротив меня, идея наставить на него пистолет казалась абсурдной. Мне сильно захотелось сесть, внезапно навалилась страшная усталость. Мне хотелось прилечь где-нибудь и отдохнуть. Я валился с ног от избытка адреналина, который должен вроде дарить небывалые силы. Не в силах сдержаться, я зевнул, и Перри, должно быть, решил, что мне все нипочем.