Я просто не могу смириться с твоим видом.
Мои глаза горят, когда я вспоминаю обо всем том безумном дерьме, которое написала на ней сегодня. Как я издевалась над ней.
Она не уродина. Мне ненавистно, что я не смогла найти в ней недостатки, и мне не следовало прикасаться к ней. Ей было больно.
Я касалась ее кожи, и она не говорила, что это нормально. Кончики моих пальцев покалывает: я все еще чувствую ее гладкий живот и руки.
Растираю ткань между пальцами, торнадо внутри моего тела поднимается снова, как в тот раз, когда стыд и душевная боль от вида ее обнаженного тела в театре бушевали у меня внутри.
Теперь она будет ненавидеть меня всю жизнь. Разве не этого я добивалась?
Я зашла слишком далеко. Мне пришлось это сделать.
Ложусь в ванну, брызги льются на меня. Подперев голову рукой, я снова и снова сжимаю нижнее белье в кулаке, перед своим мысленным взором я вижу только ее.
Здесь со мной.
Помолчи со мной.
Будь ближе ко мне.
Ее голова между моими бедрами.
Я издаю стон, голова откидывается назад, когда я тру свою киску и поглаживаю клитор через ее трусики.
— Черт, — стону я, трение кружевной ткани немного царапает, но это так приятно.
Да.
Но затем я открываю глаза и останавливаюсь, мое тело болит от желания, когда меня охватывает ужас от того, чем я сейчас занимаюсь.
От потребности, которую я никогда не ощущала с Каллумом.
Нет. Слезы льются из глаз. Черт, нет.
Я сжимаю трусики в руке и вскакиваю на ноги, ударяя ладонью по стене душа. И вдруг вижу Элли на столе в морге и то, что мир сделал с ней за ее желания, которые, по мнению людей, она не должна была испытывать.
Я пересплю с ним. Пересплю с ним десятью разными способами: медленно и быстро, жестко и нежно. И если это ничего не докажет, то я найду другого, кто сделает это.
Кого-то опытного. Кого-то, кто знает, что делать со мной.
Кого-то, кроме нее.
***
На следующий день я, как всегда, убеждаю себя, что она заслужила это. Оливия вела себя как сучка. Говорить то дерьмо, что я якобы могла использовать ее брата, когда потеряла одного? Что за чертова тварь.
Когда ее мать повесилась спустя два месяца после смерти ее отца, разве я хоть раз поднимала эту тему? Использовала это против нее? То, что я делаю с ней, даже близко не так отвратительно, как эта ее вчерашняя фраза.
И после всего у нее хватило наглости расплакаться.
Взяв из бардачка парковочный талон, который получила год назад, я вылезаю из машины с сумкой в руках и засовываю его под дворник, прежде чем захлопнуть дверь.
Я выпрыгиваю на тротуар, не обращая внимания на то, что здесь нельзя парковаться после четырех часов. Мой телефон звонит, я вытаскиваю его из сумки и вижу имя Каллума на экране.
— Где ты? — без приветствия спрашивает он.
— Забираю свое дебютантское чудовище.
— Оу, ты будешь прекрасна.
Я тихо смеюсь.
— Может быть, но только под ним.
— Это провокация?
— Вызов, — исправляю его и останавливаюсь около двери в магазин Лавинии. — Коробка кубинских сигар, которую ты не сможешь забрать у меня на балу.
Он замолкает, а я жду, положив руку на дверь. Слишком смело?
Затем он, наконец, спрашивает:
— Настоящие кубинские?
Я улыбаюсь. Несмотря на то, что мои чувства к Каллуму не поддаются описанию, он знает правила игры.
— Они запрещены только для бедняков, — отвечаю я.
Открываю дверь и захожу внутрь.
— И, если ты выиграешь, чего ты хочешь? — интересуется он.
— Коробку кубинских сигар.
Из трубки доносится фырканье.
Я вхожу в магазин, хрустальные люстры сияют над головой, и я сразу же оглядываюсь вокруг, но не вижу ее. Я не уверена, испытываю облегчение или разочарование от этого.
— Мне не терпится посмотреть на тебя в этом платье, — говорит Каллум.
— Что ж, к сожалению, тебе придется потерпеть, — вздыхаю я, замечая, что за стойкой никого нет. — Увидимся завтра в школе.
— Пока.
Я отключаюсь, кладу телефон в сумку и уже собираюсь позвать Лавинию, но она появляется из дальней комнаты, ее помада выглядит баклажанной на фоне фиолетового платья.
— Доброе утро, — щебечу я.
— Клэй! — Она поднимает руку, как бы останавливая меня. — Я хочу, чтобы ты примерила платье перед тем, как заберешь его, хорошо? Просто чтобы убедиться.
Неужели я действительно должна это сделать? Я надеялась, что мне придется надеть эту проклятую вещь только еще один раз. На бал.
— Оно в примерочной, — указывает Лавиния. — У тебя есть время?
— Я… — начинаю я, но не могу достаточно быстро думать. — Конечно.
Последовав за ней в примерочную, я бросаю сумочку и закрываю шторку после того, как она уходит.
У меня нет нижнего белья, — подходящего бюстгальтера или чего-то еще, — так что это дерьмо не будет смотреться так, как положено.
Что, кстати, сработает в мою пользу, если Лавиния этого не поймет и платье не будет готово вовремя. Поэтому я могла бы одолжить мамино серебристое платье на бретелях от «Баленсиага». В критический момент она не станет доводить меня до слез и не откажет мне.
Раздевшись, я расстегиваю сумку с платьем, но затем Лавиния бросает поверх шторки бюстгальтер без бретелек, быстро пробормотав:
— Вот, держи, дорогая!
Я сдерживаю стон.
— Спасибо!
Схватив нижнее белье, я обматываю его спереди, укладываю груди в чашечки и тянусь обеими руками за спину, пытаясь застегнуть крючки.
Но я никак не могу их соединить.
— Помоги мне, — зову я.
Изо всех сил борюсь с застежками, втягиваю живот и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на себя в зеркало.
Но затем шторка внезапно открывается, и в зеркале я вижу Лив, стоящую позади меня.
Где Лавиния?
На долю секунды я перестаю дышать, когда наши взгляды встречаются, и я не знаю, что она собирается делать. Я ищу на ней надписи, но ничего не вижу.
Черные джинсы облегают тело, как вторая кожа, а черная футболка обрезана посередине, отчего на ее плоский и гладкий живот нельзя не взглянуть. Белая бейсболка, которую она надела задом наперед, почти синяя от того, сколько раз ее отбеливали, и я любуюсь этими волосами, что рассыпаются вокруг ее шеи, испытывая невероятное желание просто зарыться в них…
Я сглатываю, замечая едва заметные следы от маркера на животе.
— Где Лавиния? — спрашиваю я, напрягаясь.
Лив слегка наклоняет голову, и ее взгляд мгновенно падает на мои трусики.
Черные кружевные.
Ее.
Она снова встречается со мной взглядом, а затем входит, закрывает шторку и дергает меня, застегивая корсет.
— Немного накопившееся разочарование из-за раздельных душевых кабин, установленных после первого года обучения? — уточняю я. — Хватаешься за последний шанс увидеть меня голой?
— Тут не на что смотреть, — бормочет Лив. — Ты все еще выглядишь так же, как тогда, когда нам было по четырнадцать.
Я слегка рычу. Неправда. Сучка.
Поправляю грудь внутри чашечек, мою кожу покалывает от прикосновения ее пальцев.
Я прочищаю горло.
— Итак, что произойдет, если мой отец и отец Каллума вышвырнут вашу семью с залива Саноа?
— А тебе какое дело?
Лив затягивает корсет еще туже, и я упираюсь пальцами ног в ковер, чтобы не упасть.
— Никакое, — отвечаю я и кладу руки на бедра, пока она работает. — Ты моя забава.
Мне нравится, когда ты рядом.
Она не поднимает глаз, и я могу с уверенностью сказать, что и не поднимет. Лив не уступит ни на дюйм.
— Вы разъедетесь, — убежденно говорю я, но у меня болит в груди, когда я произношу эти слова. — Мэйкон останется в Сент-Кармене. Он застрял здесь со своим бизнесом, верно?
Она поджимает губы.
— Даллас и, возможно, Трейс уйдут в армию, — я высказываю предположения, ведь чем еще могут заниматься мужчины, у которых нет работы или образования, кроме как пойти куда-нибудь с профессиональной подготовкой, гарантированной зарплатой и жильем? — Остальные разбредутся в разные стороны.
У Арми Джэгера, кажется, есть ребенок, а у Айрона слишком много судимостей. Их не возьмут на службу.
— А ты? — нажимаю я. — Что произойдет с тобой?
— Мои планы не изменятся, — наконец бормочет она, заканчивая с моими крючками. — Я все равно уберусь к черту из этой дыры.
— И подальше от меня, — замечаю я.
Лив выпрямляется, все еще стоя позади, и смотрит мне в глаза через зеркало.
— Ты думаешь, что как-то влияешь на мои решения? Дартмут всегда был в моих планах. А ты не имеешь значения.
Дартмут?
Новая Англия? Она хоть раз уезжала за пределы Флориды?
Я смотрю на нее дольше, чем должна, шестеренки в моей голове бешено крутятся, по моему виду она может понять, что застигла меня врасплох.
Сглатываю комок в горле и опускаю глаза, поправляя корсет, чтобы убедиться, что он сидит ровно.
Ты не имеешь значения. Вот что она сказала. Лив просто собирается уехать. У нее уже есть планы. Словно она ждет дня, чтобы убежать и… Как она может…
Я пытаюсь сглотнуть еще раз, но во рту пересохло.
Вытянув руки, расстегиваю молнию на чехле с платьем и снимаю его, в поле зрения появляется платье, которое я не узнаю.
Что это?
Отвлекаясь от ее новостей, я надеваю чехол обратно, чтобы проверить имя, вижу, что оно мое, и снова осматриваю платье.
Это не мое платье. Оно еще более ужасно, если такое вообще возможно.
Но затем… я замечаю шелк. Тот же оттенок шифона, из которого было сшито мое платье, и я изучаю его еще немного, рассматривая кружева и цветы, все мои, но перешитые.
Теперь добавлен вырез на бретельках с пышными белыми цветами, а блестки прилипают к лифу, образовывая тонкую полоску, заканчиваясь на талии и уступая место перьям, украшающим юбку в виде спирали.
Смех бурлит у меня в груди, но я сдерживаю его. Оно ужасно, и я просто обожаю его. Лив поработала над ним.
Я сдерживаю улыбку и оглядываюсь через плечо, видя, что она наблюдает за мной со спокойным, но веселым выражением лица и ждет моей реакции.