Я стягиваю через голову вязаный жилет и кладу его на стол, вытаскиваю телефон из сумки и проверяю уведомления. Пот выступает у меня на лбу.
Было глупо выкладывать это видео. Боже, о чем я только думала? Мне просто стало так чертовски жарко после того, как я увидела ее в той машине, ее потные лапы на Меган, что я достала телефон и начала снимать.
А потом я зашла в «Мариетту», и там произошла еще одна встреча. Я не могу перестать думать о ней.
Я все время думаю о ней. Хотя просто хочу выбросить ее из головы.
— Наши деньги не имеют для них значения, — говорит Крисджен Эми.
— Деньги не дают настоящую силу, — огрызаюсь я, меня тошнит от того, что Лив тоже использует это оправдание. Это происходит потому, что одни делают то, чего не делают другие. Она угрожала нам. Бросила нам вызов. Она сама виновата в этом.
Возможно.
И, может быть, я зашла слишком далеко. Я разозлилась, когда вернулась вчера домой, поэтому пошла в Вайнд Хаус, поработала над макияжем мистера Грина и смотрела, как Гейтс зашивает рану жертвы автомобильной аварии, которую забыли сделать в морге.
К часу ночи это чувство не ушло, поэтому я просто выложила видео. Да и пошло оно все. Это оказался обычный рефлекс — момент «закрой глаза и просто сделай это», о котором я быстро пожалела, — но что, по ее мнению, должно было произойти? Я не остановлюсь. Не знаю почему, но это не в моих силах, и я уверена, что она тоже знает это. На самом деле, это должно было стать намного опаснее давным-давно.
Что мне следовало сделать? Просто отпустить ее? Или прекратить?
Я не видела ее все утро, но я знала, что однажды она появится. Наверное, завтра, с высоко поднятой головой, она откажется разговаривать со мной, пойдет по главной дороге и не доставит мне удовольствия своим вниманием и всей этой ерундой.
Но затем я слышу, как Крисджен зовет меня:
— Клэй.
И прежде, чем у меня появляется возможность обернуться, кто-то толкает меня, и я чуть не падаю. Разворачиваюсь, замечая Лив как раз в тот момент, когда ее ладонь ударяет меня по лицу. Нечленораздельный звук вырывается из меня, голова дергается в сторону, и сухожилия на шее ноют. Я падаю на пол, вытягивая руки, чтобы удержаться.
— У-у-у-у, — воет кто-то.
— Сучка! — визжит Эми.
Моя щека горит, как в огне, но я встряхиваю головой и поднимаюсь на ноги. Эми бросается на Лив, но я вскакиваю и отдергиваю ее назад, толкая Лив в грудь.
— Ну давай! — кричу я.
Это касается только ее и меня. Наконец-то, черт тебя возьми.
В ее глазах сверкают молнии, и она выглядит так, словно хочет нанести как можно больно ушибов. Я с рыком бросаюсь на нее. Она врезается в стол, хватает сок и бросает его в меня, прежде чем мы падаем на пол. Мои ногти впиваются в ее кожу, а ее пальцы вырывают волосы из моей головы, когда мы набрасываемся друг на друга — ударяя, разрывая, сжимая и неистовствуя.
Я хочу плакать, я так счастлива. Это то, чего я желаю. Все, в чем так сильно нуждаюсь. И я больше никогда не захочу заниматься ничем другим.
Радостные крики наполняют мои уши, она перекатывается на меня, оказываясь сверху, и я не вижу ничего, кроме нее.
Я чувствую только ее.
***
Порез в уголке моего рта щиплет. Я касаюсь его языком, пока сижу, ссутулившись, на деревянном стуле и смотрю мимо пустого места отца МакНилти у него в кабинете.
Боже, это лучше, чем наркотик. Чувство бурлит у меня в животе, а сердце колотится, будто я парю в сотне футов над землей, держась при этом только одной рукой.
Она лучше, чем наркотик. Я всегда знала, что в ней это есть.
— Если ты еще хоть раз подойдешь ко мне, — шипит сквозь зубы Оливия, сидящая на соседнем стуле. — Я порежу тебя на куски.
Я перевожу на нее взгляд. Апельсиновый сок, которым она плеснула в меня, испачкал и ее белое поло.
Но я почти улыбаюсь, видя дырку на ее рукаве. Я сопротивлялась, не так ли?
— Порежешь меня? — подначиваю я, наблюдая за ней, пока она смотрит, как я провожу рукой по внутренней стороне бедра, задирая школьную юбку. — Где?
Я делаю вид, что ласкаю себя и постанываю.
На ее лице появляется злобное выражение.
— Дрянь.
Я отворачиваюсь, улыбаясь самой себе. Лесби.
Выпрямившись, я поднимаю руку, осматривая ногти в поисках повреждений. Потребовалось три учителя, чтобы оторвать нас друг от друга. Я сожалею только о том, что она не начала это дерьмо после школы, когда нас бы не прервали. Я в такой же хорошей форме, как и она. Это могло бы продолжаться часами.
Раздался второй звонок, и теперь мы официально опоздали на пятый урок. Где он, черт возьми?
— Ты знаешь, что они собираются разобраться в этом? — спрашивает Лив, смотря на меня краем глаза. — Узнать, откуда появилось это видео, и, когда я расскажу об этом в интернете, весь гребаный мир будет требовать твою голову. Тем более что мне всего семнадцать.
Чтоб ее. Я забыла об этом. Она несовершеннолетняя.
Я ковыряю облупившийся красный лак для ногтей, игнорируя учащенное сердцебиение.
— И кто тебе поверит? — спрашиваю я и поворачиваю голову, встречаясь взглядом с ее темными глазами, обрамленными длинными черными ресницами. — Я Клэй Коллинз.
Блондинка и просто бомба. Все, что администрация любит выставлять напоказ в своих брошюрах по набору персонала.
Она прищуривается.
Я осматриваю ее с ног до головы.
— А ты мусорная крыса, вероятно, предвкушающая долгую и блестящую карьеру, в которой ты будешь выкидывать фокусы на грязном полу своего дерьмового дома.
Оливия вскакивает и хватает меня за шею. Я задыхаюсь.
Хватаюсь за подлокотники кресла для поддержки, когда она притягивает мое лицо к своему, и я сжимаю челюсть, глядя ей в глаза. Темно-коричневый цвет загорается золотыми искорками, когда она смотрит на меня, и я чувствую аромат персиков от ее длинных черных волос.
Мое сердце бьется так сильно. Да.
Как чертов наркотик.
Она со злостью глядит на меня, и я готовлюсь к удару, хотя знаю, что должна отстраниться.
Но я не желаю, чтобы она отпускала меня. Понадобилось так много времени, чтобы мы оказались здесь.
Я ненавижу Оливию Джэгер. Я чертовски ненавижу ее, и я бы с радостью никогда никого не любила, если бы могла ненавидеть ее всю свою жизнь. Мои глаза наполняются слезами, и я не понимаю почему.
Но я не моргаю.
Давай же. У меня дрожит подбородок. Давай. Я так жажду этого.
Сок, который она вылила на меня, все еще капает с моей юбки, я закрываю глаза и чувствую, где ее пальцы запутались в моих волосах под хвостом. Давай же. Я открываю рот, ощущая ее повсюду. Практически пробуя на вкус.
Горько, но прекрасно, как валиум на языке. Вот на что она похожа.
Я открываю глаза, слезы текут по щекам: она наблюдает за мной со смесью гнева и настороженности в глазах. Как будто она в чем-то не уверена.
Из кабинета доносится голос, и Лив отталкивает меня, когда открывается дверь в кабинет директора.
Я качаю головой, когда сажусь на стул. Тряпка.
— Отец МакНилти задерживается у мэра, — сообщает нам миссис Гаррисон, оставаясь в дверях. — Он поговорит с вами обеими утром, так что не думайте, что вы сорвались с крючка. Идите в раздевалку, переоденьтесь…
Я встаю до того, как она заканчивает свою фразу, беру телефон со стола и прохожу мимо старухи.
— И идите прямо в класс, — кричит она вслед, когда мы с Лив проходим через кабинет к двери. — Если я почую запах еще одной драки между вами, то позвоню вашим родителям, чтобы они забрали вас!
Но мы уже в коридоре, и дверь захлопывается за нами. Я не оборачиваюсь и не замедляю шаг, мчусь по пустому коридору, пока учителя гудят в своих классах, и спускаюсь по лестнице, отыскивая дорогу в раздевалку.
Все это время Джэгер идет следом за мной, и я спиной чувствую ее взгляд. Надеюсь, она снова накинется на меня.
Надеюсь, она осмелится сделать это.
Я толкаю дверь, административные помещения и раздевалка пусты, так как все уже снаружи. Остановившись напротив своего шкафчика, набираю комбинацию на замке и открываю его.
— Почему надо было выбрать именно апельсиновый сок? — жалуюсь я, снимая свое поло через голову. — Все такое липкое.
Он у меня даже в чертовых носках. Эти кожаные двухцветные туфли винтажные. Если они испортятся, я позабочусь о том, чтобы даже ее убогие братья не смогли ее защитить.
Лив копается в своем шкафчике — который, к сожалению, находится в том же ряду, потому что тренер держит команду по лакроссу рядом, — пока я вытаскиваю запасное поло.
— Знаешь, — говорю я ей, пока вожусь с чистой рубашкой, — если ты не хотела, чтобы это все видели, то тогда тебе, возможно, не стоило бы практически трахать ее на публике.
— Мы не трахались, — рычит она, посмотрев на меня. — Как ты и остальные прекрасно видели. Если бы я не хотела, чтобы люди снимали, то мне не стоило ожидать таких простых манер от глупой, бесполезной коровы.
Я просовываю руки в рубашку. Глупая, бесполезная…
Но я вновь снимаю ее и кидаю в Лив.
— Она должна подойти твоим огромным сиськам. Возьми.
Она ловит ее, и я достаю еще одну рубашку из шкафчика, проверяя, что она маленького размера.
Оливия кладет рубашку к себе шкафчик, проверяя свое лицо в зеркале, висящем на внутренней стороне двери. Струйка засохшей крови покрывает край ее уха, и я стараюсь не смотреть на нее, когда она вытирает его.
Крошечный укол вины пронзает меня, но я отмахиваюсь от него. Она ведь тоже заставила меня истекать кровью, не так ли? Не моя вина, что ей приходится вставлять металл в ухо из-за всех своих дурацких проколов. Она первая набросилась на меня.
Я снова облизываю порез в уголке рта, оглядываясь и наблюдая, как Лив бросает окровавленную салфетку на землю, ее губы кривятся от гнева.
А в глазах отражается ярость: понятно, что она все еще расстроена.
Я замолкаю, сквозь меня просачивается замешательство. Знаю, что заслу