жила ее гнев. Я бы тоже пришла в ярость. И, честно говоря, я не собиралась выкладывать это видео. Изначально это не входило в мои планы, но…
Я стискиваю зубы и закрываю глаза, сильно зажмуриваясь. Оливия везде целовала ту девушку. Везде.
Смотрю в свой шкафчик, лифчик ощущается, как наждачная бумага на моей коже. Я снимаю его и бросаю на пол.
Точнее, если бы я сделала подобное со своим парнем в общественном месте, меня бы считали шлюхой, верно? Возможно, у меня бы даже были неприятности, потому что шлюхи не представляют Мэримаунт на матчах по лакроссу.
Девочки Мэримаунта — хорошие девочки. Мы осмотрительны.
И теперь она это знает.
Я не двигаюсь, воздух касается моей обнаженной груди, пока она роется в своем шкафчике.
Оливия поправляет свою синюю в зелено-черную клетку юбку, и по моему телу пробегают мурашки. Она затягивает свой высокий хвост, взбивая растрепанные волосы и распрямляя локоны, свисающие около ушей, гвоздики и маленькие кольца поблескивают в свете ламп, когда мои соски твердеют.
Не могу смотреть на нее, но я все вижу.
Она перестает двигаться и опускает голову, мы обе синхронно дышим. Тихо и одиноко, но так сдавленно.
— Почему ты стремишься причинить мне боль? — спрашивает Лив, ее голос звучит неожиданно мягко.
Я не моргаю.
Почему?
Почему?
У меня дрожит подбородок. Потому что… это хотя бы что-то.
У меня есть хотя бы это.
Фотография младшего брата висит на дверце моего шкафчика, и я рассеянно провожу большим пальцем по едва заметной скрытой татуировке на внутренней стороне среднего пальца. В этом месяце ему бы исполнилось четырнадцать.
Меня трясет, и я хватаю пузырек и вынимаю голубую таблетку в десять миллиграммов. Кладу ее в рот, горькая пыль начинает растворяться на моем языке, прежде чем я сглотну.
Я достаю чистый спортивный топ и натягиваю его через голову, а затем надеваю рубашку, когда она снимает свою грязную. Я не могу отвести взгляд.
Ее живот плоский и гладкий, и я скольжу взглядом вниз по ее ногам, изгибы на тыльной стороне ее бедер завораживают.
Но затем Лив протягивает мне руку, и я поднимаю глаза, видя упаковку влажных салфеток. Я пристально смотрю на них.
— Возьмешь или нет? — рявкает она.
— Отвали.
И она бросает их. Упаковка ударяется о мою голову, и я рычу, не пытаясь поймать ее.
— У тебя на затылке капля крови, идиотка, — сообщает она мне.
Я чуть ли не смеюсь. Что? Она чувствует себя виноватой за то, что причинила мне боль или что-то в этом роде? Она не должна это делать. Я неплохо уделала ее сегодня утром, ведь так? Это видео набрало восемьдесят пять тысяч просмотров до того, как я удалила его в три часа ночи.
Но, конечно, к тому моменту оно уже нанесло ущерб. То, что попало в интернет, там и остается.
Боже, что я наделала?
Я поднимаю упаковку с пола и вытаскиваю салфетку.
— Где?
Она секунду не двигается, смотрит в шкафчик, затем подходит, забирая ее у меня из рук. Резко поворачивает меня и вытирает то, что у меня на шее, и мои бедра горят от ее прикосновения. Боже…
— Мне потребуется столько сил, чтобы защитить тебя, — говорит она. — Ты знаешь это?
Защитить меня?
— Когда мои братья узнают о твоем поступке, — предупреждает Оливия, — их девушки перекроят твое гребаное лицо.
— Я не боюсь шестерки Тристы, — бросаю через плечо.
Мой отец ест эту часть города на завтрак.
Но затем я слышу щелчок ее клинка позади себя и перестаю дышать.
— Возьми свой телефон, — приказывает она мне.
— Зачем?
Я поворачиваюсь и встречаюсь с ней взглядом, мы обе смотрим друг другу в глаза.
Ее рука свисает вдоль тела, в руке — клинок.
— Сделай это, — требует она и спокойно поднимает голову. — Уверена, тебе уже пришли уведомления.
Уведо…
Что она сделала?
Я быстро разворачиваюсь, достаю телефон из шкафчика и снимаю с него блокировку.
Он загорается, загружается, и через мгновение я слышу звон и вижу, как появляются уведомления.
Нажав на одно из них, смотрю, как загружается «Ютуб», мое сердце сильно колотится, когда то же видео, которое я опубликовала — и удалила — снова начинает воспроизводиться. Украшения в ухе Оливии мерцают в лунном свете, а ее струящаяся белая майка делает тонкую шею теплой и загорелой, когда она наклоняется назад, чтобы девушка ее поцеловала.
Аккаунт зарегистрирован на Vaudevillian Vix, а не на меня, и у него уже семь тысяч просмотров. Салфетки падают у меня из рук.
— Что ты сделала? — Я не отрываю от нее взгляд.
— Ты хотела его выложить, и оно снова выложено.
— Но я удалила его, — рычу я.
Боже, я ведь удалила его. Опять перевожу свое внимание на телефон и просматриваю комментарии. Зачем ей это надо? Когда она это сделала? Перед дракой? После?
— Они не выйдут на тебя, — уверяет Лив, возвращаясь к своему шкафчику и бросая туда нож. — Видео выложено с моего телефона.
Тогда зачем она сделала это, если не для того, чтобы навредить мне?
— Удали его. — Я бросаюсь на нее. — Удали сейчас же.
Не хочу, чтобы люди видели это. Это была ошибка.
— Ты не боишься шестерки Тристы? — уточняет Оливия, поправляя красный блеск для губ в зеркале, особенно яркий на фоне ее черной рубашки и черных волос. — Что ж, а я не боюсь тебя, детка. Делай, что хочешь. Оставь его себе — навсегда, если оно тебя заводит. — С этими словами она поворачивается и смотрит на меня. — Каждый унизительный комментарий и шутка для твоего удовольствия, так что наслаждайся этим.
Чтоб ее!
Я отталкиваю Лив в сторону и вытаскиваю ее телефон из шкафчика.
— Удали сейчас же, — требую я и протягиваю ей телефон, но прежде, чем она успевает взять его, я отдергиваю руку и провожу пальцем по экрану, пытаясь сделать это сама. — Разблокируй! — кричу я на нее. — Черт тебя дери, Джэгер!
Она толкает меня обратно к шкафчику и хватает свой телефон.
— Теперь боишься? — подначивает она. — А? Чувствуешь себя уязвленной, когда потеряла контроль над своей собственностью? Как ощущения?
Я поднимаю руку, тычу в ее лицо пальцем и кричу:
— Удали сейчас же!
Но она хватает меня за запястья, уводит их за спину, и я хнычу от боли, когда она снова подталкивает меня к шкафчикам.
— Почему? — шепчет она мне в лицо. — Скажи это. Ты боишься, не так ли?
Я качаю головой. Она со всей силы прижимается свои лбом к моему, но я со всей силы отталкиваю ее, пытаюсь высвободить руки.
— Боишься, потому что твоя жизнь печальна, и ты хочешь выпотрошить все, что отличается от нее. — Ее дыхание касается моих губ, и я ощущаю, как пот слегка покрывает спину. — Все, что заставляет тебя чувствовать себя сильной, потому что, по крайней мере, это не скучно, и это слишком больно, чтобы не чувствовать, ведь так? Ты боишься меня, потому что однажды ты проснешься и вспомнишь, что это видео все еще здесь, но меня уже нет. Я ушла, живу, а ты нет, потому что твой мозг все еще в гребаной канаве.
Слезы застревают у меня в горле, и меня трясет.
Оливия качает головой.
— Ты просто боишься.
— Я не боюсь, — отвечаю ей. — Я…
Но я сглатываю, а вместе с этим пропадают и слова.
Я… Слезы застилают глаза, и я напрягаю каждую мышцу своего тела, пытаясь взять себя в руки.
Но я потеряна. Лив держит меня, но я потеряна. Она не уйдет. Ни через шесть месяцев. Ни когда-либо!
Она пристально смотрит на меня, и я сжимаю кулаки за спиной, когда наши носы соприкасаются, и я на мгновение замираю, смотря на ее губы.
— Ливви, я…
Она не может исчезнуть. Время остановится. Должно. Я не смогу смотреть, как она уходит. Я…
Мой рот остается открытым, потребность почувствовать ее настигает меня. Я не могу…
Я не могу…
Я не могу вынести это. И я касаюсь ее губ.
Накрываю ее губы своими — задевая, касаясь, вдыхая, когда она перестает дышать, а я просто ощущаю ее повсюду и чувствую, как каждый дюйм моего тела внезапно взрывается, подобно фейерверку, который вот-вот вспыхнет.
А затем одновременно мы оказываемся в полном дерьме.
Оливия отпускает мои руки, и мы обе хватаемся друг за друга. Она снова вдавливает меня в шкафчики, наши руки сплетаются, когда она углубляет поцелуй.
Я издаю стон. Да. Черт, да.
Наши ноги переплетаются, жар между ее бедер достигает моего живота, и она проскальзывает руками мне под юбку, хватая меня за задницу через трусики, когда мы набрасываемся друг на друга, целуемся, покусываем и растираем.
— Лив… — хнычу я.
Я облизываю ее язык, стон вырывается из меня, целую ее жестко и яростно, закрываю глаза, потому что все кружится, и мое тело словно летит на американских горках. Я, черт возьми, лечу прямо сейчас.
Она поднимает мою ногу, и я не могу остановиться. Тяжело дыша, я просовываю руку ей под рубашку, стягиваю бретельку, чтобы засунуть руку в лифчик. Она опускается к моей шее, и я запрокидываю голову, позволяя ей все это. Я хочу ее. Жажду почувствовать ее, целовать, трогать ее везде.
Наши губы снова и снова соприкасаются, пожирая друг друга и неистово целуя. Я касаюсь ее соска, и мой клитор пульсирует.
— Ты, должно быть, издеваешься надо мной, — потрясенно шепчет она. — Ты издеваешься надо мной прямо сейчас?
Я знаю, ладно? Знаю. Я не боялась.
— Я…
Завидовала. Я хотела этого с начала старшей школы, со дня нашей первой встречи до того, как мы начали ругаться.
И когда я узнала, что нравлюсь ей, я была так счастлива, но…
Меня поглотил стыд. Слезы горят в моих глазах, хотя сейчас я счастлива. Мне было так стыдно.
Лив поднимает одну руку, хватает меня сзади за шею и прикусывает мою нижнюю губу. Я приостанавливаюсь, наслаждаясь огнем, пылающим внутри моего тела.
Наши лбы вновь соприкасаются.
— Мы должны остановиться, — бормочу я.
Я ерзаю и извиваюсь, пытаясь оттолкнуть ее, но я чертовски близка к крушению, потому что жажду этого. Я не желаю отпускать ее.