к начинает урок, мне не удается забыть о том, что она тоже находится в этом классе. Прямо позади меня.
Я не сомневаюсь, что она была абсолютно честна со мной. Ее сердце принадлежит мне.
Но Клэй сама все испортила. Она сделала то, что произошло между нами, грязным, и теперь каждое воспоминание о том, что я чувствовала рядом с ней и как держала в объятиях, покрыто дерьмом: теперь я знаю, что не могу ей доверять. И всегда буду ждать, что меня снова пошлют, потому что я устраиваю ее только на каких-то условиях. После занятий. Когда поблизости никого нет.
Моя мать позволила тому, что творилось у нее в голове, медленно съедать себя заживо. Темные места. Отчаяние. Клэй сильно ранила меня. Но у нее не будет шанса подвести меня к краю.
После урока я выхожу из кабинета, с каждым шагом удаляясь от нее по коридору на следующее занятие, и сегодня мне тяжелее, чем раньше, но в конце концов я добираюсь до дома.
Я добираюсь до дома, так и не позволив Клэй подойти ко мне и убедить в том, что мы влюблены и она скоро расскажет об этом своим друзьям. Не сегодня, но скоро.
Нет.
Включаю телефон, и на меня сразу обрушивается шквал текстовых и голосовых сообщений, пропущенных звонков, жужжащих и звенящих, и я тут же открываю номер Клэй, мой большой палец зависает над кнопкой «Заблокировать контакт».
Я не прочитала ни одно из ее сегодняшних сообщений, но мне очень хочется это сделать. Я скучаю по ней. Мечтаю узнать, что она не может без меня.
Упав на кровать, прислоняюсь спиной к стене, держа палец над экраном. Наконец я нажимаю на кнопку, блокируя дальнейшие звонки, и стираю ветку сообщений, чтобы не перечитывать их.
Отогнав все сомнения, я отсекаю нас друг от друга во всех своих аккаунтах в социальных сетях. Это не значит, что она не увидит меня или у нее не будет такой возможности, но, вероятно, теперь наступит осознание того, что я настроена серьезно.
Она недостаточно хороша для меня.
Раздается стук в дверь, и, прежде чем я успеваю оглянуться, Арми просовывает голову в комнату.
— Билеты? — спрашивает он.
Билеты?
А, на спектакль. О, черт. Как я могла забыть об этом? Я всего лишь дублер, так что выступать не буду, но я сшила костюмы, а Арми и Айрон всегда поддерживают меня. Быстро проверяю список пропущенных звонков, чтобы убедиться, что от Ламберт ничего нет.
— На столе, — отвечаю я.
Он заходит внутрь и находит билеты для всей семьи. Я взяла по одному на каждого, даже если придут только двое или трое.
Директор ничего не написала по поводу сегодняшнего выступления. Мне бы понравилось, если бы Каллум сдержал свое слово, но, с другой стороны, я отчасти рада, что теперь он отстанет от меня.
Поднимаю взгляд на Арми и говорю ему:
— Вы не обязаны приходить.
— Мы хотим прийти.
Я робко улыбаюсь.
— Даллас не хочет приходить.
— Даллас будет занозой в заднице до конца своих дней.
Точно.
Арми плюхается на кровать рядом со мной, он на целых полторы головы выше меня, поэтому я даже не напрягаю шею, чтобы посмотреть на него.
Достав что-то из кармана, он протягивает мне ключ на старом кольце.
Я беру его.
— Что это?
Изучаю серебряный ключ, который выглядит смутно знакомым.
— Назовем это запоздалым подарком на день рождения от Мэйкона, — поясняет Арми.
Мне требуется минута, но затем я все-таки вспоминаю.
— «Ниндзя»?
Мэйкон купил себе этот мотоцикл, еще когда служил в морской пехоте, и никому не разрешал на нем ездить. Хотя и не пользовался им уже несколько лет. «Ниндзя» стоит в гараже под брезентом.
— А я думал, ты начнешь прыгать от радости, — говорит Арми, когда я не улыбаюсь и не делаю сальто из-за того, что наконец-то у меня есть собственный транспорт.
— Разве я когда-нибудь прыгала от радости? — с улыбкой спрашиваю его. — Почему он не отдал его сам?
— Ты ведь знаешь почему, — отвечает он. — И не благодари его. Мэйкон только разозлится из-за этого.
Я хихикаю, когда братец соскальзывает с кровати. Я почти уверена, что он прав.
Поэтому вместо Мэйкона я благодарю Арми:
— Спасибо.
Он подмигивает и уходит, забирая с собой билеты на сегодняшний спектакль.
Я смотрю на ключ — ключ от моего собственного мотоцикла — и вспоминаю, как чувствовала себя Клэй, держась за меня в тот раз, когда ехала со мной.
Раздается звонок телефона, и я на мгновение закрываю глаза, желание ответить слишком велико, его невозможно отрицать. Но потом я понимаю, что заблокировала ее номер. Это не она.
А затем до меня доходит… Мисс Ламберт.
Сердце начинает биться чаще, и я отвечаю на звонок.
— Алло?
— Оливия? — начинает мисс Ламберт. — Привет, это Джейн. Мне нужно, чтобы ты пришла прямо сейчас.
Мой желудок сжимается как раз в тот момент, когда электрический разряд согревает мою кровь — страх и эйфория поражают меня одновременно.
— Уже иду, — почти шепотом говорю я и кладу трубку.
Он сделал это. Сегодня вечером я буду на сцене.
Я играю Меркуцио.
Приходит сообщение, я смотрю на телефон и читаю:
«Поздравляю. Не терпится посмотреть на твое выступление».
Во рту резко пересыхает, двойное значение этого «выступления» поражает меня, как удар стального прута по коленным чашечкам.
***
— Я хотела поблагодарить тебя, — раздается голос справа от меня.
Поднимаю взгляд и вижу Лизбет, нашу Джульетту.
Она делает шаг ко мне.
— Мне жутко не нравились старые костюмы, — признается она. — Конечно, каждая маленькая девочка хочет быть Джульеттой с романтической прической и в платье принцессы, но… ты знаешь.
— Все меняется.
Она издает смешок.
— Да, точно.
Мы стоим за кулисами, в самом центре действия. Все актеры бегают по коридору, спешат накраситься, зашить дырки или найти потерянные пуговицы и расхаживают взад и вперед, повторяя свои реплики. Я прислоняюсь к стене, пытаясь собраться с мыслями. Стараясь отодвинуть Каллума и Клэй на второй план на следующие два часа, потому что это мое время. Я умоляла об этом четыре года, и я не позволю им отвлечь меня.
Лизбет разглядывает мое готическое черное пальто, черные кожаные брюки и ботинки.
— Теперь я даже вроде как хочу играть Меркуцио.
— Да, я тоже. — Мое сердце ничуть не успокаивается, меня тошнит. Кажется, у меня не получается направить чувства в нужное русло. Боже, я так нервничаю.
Лизбет улыбается, она гораздо спокойнее меня, ведь уже несколько раз выходила на сцену. Однако мне нужно это сделать, как бы сильно я этого ни боялась. Иначе как я могу рассчитывать на то, чтобы посвятить этому всю жизнь?
— Что ж, ни пуха ни пера, — желает она.
Я натянуто улыбаюсь, но слишком боюсь, что меня вывернет прямо здесь, если выдавлю хоть слово. Лизбет уходит, одетая в черные джинсы и развевающуюся белую крестьянскую блузку, черную военную куртку с золотыми пуговицами, ее длинные волосы рассыпаются по спине. Жаль, что я не могла переписать сценарий так же, как изменила декорации и костюмы, но можно заняться этим в другой раз.
Я проверяю телефон, будто смогу увидеть что-то от Клэй, но это не так: я все еще не разблокировала ее.
Возвращаясь обратно в гримерную, я прохожу мимо медсестры — Эви Леонг, исполняющей мою роль, — и убираю телефон, направляясь к занавесу. Приподняв защиту, я заглядываю в глазок и наблюдаю, как ставят дом, когда гаснет свет.
Начинает падать снег, вечная ночь, Нью-Йорк вырисовывается на горизонте на фоне Королевства, а мечи заменяются луками и элементами кунг-фу.
Аудитория затихает, рассказчица появляется на сцене с правой стороны, проходит мимо зрителей и заканчивает свой монолог как раз в тот момент, когда исчезает в левых кулисах. В театре темно, гремит гром, и молния сверкает за собором и небоскребами, когда семьи Монтекки и Капулетти входят в переполненный Центральный парк.
Самсон и Грегори подшучивают друг над другом. Самсон произносит:
— Так вот: всех мужчин из дома Монтекки я сброшу со стены, а всех девок — припру к стене.
Второй отвечает:
— Да ведь ссорятся-то наши хозяева, а мы — только их слуги.
— Это все равно, — отзывается Самсон. — Я покажу свое злодейство. Когда справлюсь с мужчинами, жестоко примусь за девок, всем головы долой!
Именно эта реплика впервые заставила меня подумать, что я хочу эту роль. Мне бы понравилось выйти на сцену и сыграть одного из самых загадочных мужских персонажей в постановке и показать им, что «слабый» пол не боится получить несколько порезов.
Но, стоя здесь и наблюдая за тем, как разворачивается пьеса, а мое появление все приближается, я чувствую себя совсем не так, как ожидала.
Меня даже больше не тошнит. Я еще раз выглядываю в зрительный зал и улыбаюсь, заметив, что мои братья сутулятся и явно скучают: Арми и Айрон спокойно сидят, а Трейс уже спит. Арми разбудит его, когда я выйду на сцену.
А потом задняя дверь открывается, и я вижу внушительную фигуру, которая заполняет весь проем, прежде чем дверь снова закрывается.
Мое сердце на мгновение замирает. Мэйкон. Я смотрю, как он прячется за стеной и тихо стоит, потому что, как бы он ни старался и как бы я иногда за него ни беспокоилась, я знаю: он любит меня.
Но все же я не могу удержаться, чтобы снова не оглядеть толпу в поисках кого-то еще.
Гремят барабаны, Джульетта разговаривает с матерью о сегодняшнем бале, и, пока я наблюдаю за Лизбет в новом костюме, мне хочется, чтобы Клэй пришла на спектакль. Надеюсь, что она здесь, потому что мечтаю, чтобы она увидела это. Хочу, чтобы она гордилась мной.
Ромео и Бенволио выходят на сцену, и я делаю глубокий вдох, на мгновение закрыв глаза, мое сердце внезапно ускоряется в груди.
Клэй.
У меня кружится голова, и каким-то образом все слезы, гнев и горечь многолетней обиды и вырванного сердца проносятся вихрем, и впервые я понимаю, что Меркуцио совсем не динамичен. Он потерян. Ему не хватает того единственного, что дает тебе любовь, и именно поэтому ему нужен Ромео. Вот почему он защищает его. Меркуцио живет через него.