Может и бездушный, мрачно подумал Орим, только в Ортае опасностей поменьше, чем в некоторых других краях, а внучка с друзьями свои годы прожили, вовсе не сидя с семечками на плетне! Сколько сотен переходов они за пять лет по Мирам намотали – одной Божине ведомо. И всякое там бывало, всякое из того, что можно представить. Справлялись и дальше справятся, потому как они уже взрослые и потому как есть они друг у друга.
Только на душе все равно погано и тревожно.
– Доброй дороги, ясочка.
– Спасибо, дедушка.
Алера повесила котомку на плечо и вышла из комнаты.
Орим и хатник смотрели в окно, как Алера выходит со двора. Истри шмыгал носом. Сердце Орима легонько щемило. Он готов был спорить, что через несколько дней прилетит птах.
А потом он подумал о Ташуе. Может, сей вздох и начинается то, что семнадцать лет назад предвидела дочь?
Глава 6
Если бы приземистые ортайские лошадки скакали так же быстро, как их рослые собратья из Гижука – путешествие из Лирмы в Эллор заняло бы куда меньше времени, но так уж повелось, что в Ортае растили маленьких лошадей. Во время войны с Гижуком именно скорость орков была самой страшной бедой для ортайцев, однако чем дальше орки продвигались вглубь края, тем больше они сами оказывались в беде. Водники бестрепетно травили воду в реках, полевики и лешие пугали, гоняли, выматывали лошадей, зерно в захваченных поселениях быстро заканчивалось, а на подножном корму, без достаточного питья, запуганные призорцами гижукские лошади быстро стали слабеть, а после – и дохнуть. Так что довольно скоро оркское войско вовсе лишилось возможности передвигаться, после чего было частью перебито, частью захвачено в плен, частью пешком погнано обратно в Гижук.
Отстояв таким образом свои земли, ортайцы еще больше утвердились в мысли, что от маленьких неприхотливых лошадок толку куда больше, чем от крупных зверей, которые пусть и несутся к цели стремительно – не менее стремительно мрут, не добравшись до нее.
Друзья выехали из Лирмы лишь после полудня.
Сначала долго ждали Элая, которого тетушка пыталась отговорить от поездки. Совершенно неожиданно Анаэн явила полное пренебрежение к исконным эльфийским традициям пополам с отчаянным нежеланием выпускать Элая из виду. В запале спора тетушка совершенно потеряла разум и даже схватилась за ремень, как за последний довод.
Затем у конюшни появилась запыхавшаяся Сарта, большая, кривоногая, в светлом платье с оборочками. Выяснилось, что котелок Тахар все-таки забыл, да и вообще собрался совершенно невразумительно, даже зелий никаких с собой не взял. Пришлось магу возвращаться домой и заново собирать котомку под присмотром орчихи.
Последним препятствием был конюх, наглый бородатый детина, который не так давно попробовал схватить Алеру за что подвернулось, в ответ схлопотал звучную оплеуху и много резких слов довеском. Припомнив свою обиду, он пытался навязать путникам совершенно дряхлых кляч, нахально лыбясь и уверяя, что они вполне о-го-го. Трех бодрых лошадок все-таки отвоевали, а конюх еще долго ворчал им вслед, почесывая косматую голову и показывая всякое на пальцах.
– Это когда же мы доедем? – беспокоился Тахар, все время оборачиваясь на Лирму. – До вечера, считай, всего ничего осталось, ночевать нам теперь в чистом поле…
– Не блажи, – только и буркнул Элай.
Спешить не стали, не было сил. Первая оторопь прошла, суматоха осталась позади, и навалилось отупение.
Бессонная ночь после бурного дня в обычное время означала бы, что отсыпаться все трое будут до вечера, но тут…
С удивлением Алера вдруг поняла, что впервые всерьез и надолго покинула родной поселок – дневные выезды на праздники и ярмарки в Килар не в счет: до города от Лирмы всего-то десять переходов, нынче же предстоит куда как более долгий путь, и южное направление – нехоженое, новое. И, пожалуй, все это было немного пугающим: совсем-совсем неизвестные края, их обитатели и, небось, какие-нибудь опасности, которые непременно поджидают путешественников на пути!
Как многие люди, никогда не покидавшие родных мест, Алера была уверена, что другой, незнакомый мир – совсем иной, что он наполнен ужасными опасностями пополам с невиданными диковинами и что, чаще всего, невозможно отличить одно от другого. Весь жизненный опыт Алеры, большая часть которого приходилась на вылазки в запорталья, говорил именно об этом. И теперь ей стало неуютно, воздух показался холодным и зловещим, ровная дорога, пастбище, лес, мохнатые облака в яркосинем небе и пряный запах луговых трав – все, все было тревожным и угрожающим. Алера явственно чуяла вдалеке нечто огромное и сильное, которое добродушно щурилось, наблюдая за путниками, а за спиной держало оглоблю – вот только подальше от дома отъедут, да как получат по темени!
О Ране никто не сказал ни слова за всю ночь и весь день. Случившееся грузно легло на плечи, и в него приходилось верить, потому что в одной из котомок, притороченных к седлу Элая, ехала в Эллор урна с прахом Раня. Они просто должны были добраться до Эллора, а что будет дальше – никто не задумывался. Испуг и растерянность сменились отупляющей сосредоточенностью.
«Мы едем в Эллор с Элаем. Мы едем в Эллор вместо Раня. Теперь мы окончательно заняли его место. Мы. Живем. Вместо. Него».
Первые несколько переходов дорога была ровной и пустой. Затем там и сям стали попадаться развилки, иногда мелькали вдали поселения, изредка встречались телеги. Элай молча указывал направление, всем своим видом давая понять, что ни к каким беседам не расположен. Однако вид у эльфа был скорее просто уставшим и сонным, чем убитым горем.
«Да-а, то, что способно вышибить его из себя, должно быть размером с дракона», – уверился Тахар.
– Иссила, – представил эльф друзьям небольшой поселок, погружавшийся в вечерние сумерки. Не светилось ни единого окошка, только на площади весело мерцал неровный круг, образованный десятками свечей и плошек с салом. Элай покосился на это пятно света, презрительно хмыкнул: – Останавливаться не будем: через несколько переходов Ветла, там заночуем.
– Ветла? – переспросила Алера. – Мы будем спать на дереве?
– Если пожелаешь. А так-то Ветла – поселок, довольно большой, и я точно знаю, что лучше остановиться на постоялом дворе там, чем в общинной избе – здесь.
Алера вяло повела плечами и зевнула. Она так устала, что согласилась бы свернуться клубочком прямо на спине у лошади. Мерная качка, невозможность сменить позу, размять ноги, увидеть что-нибудь помимо дороги, неба, полей, редких лесочков между ними и мелькающих там-сям поселений…
Ближе к вечеру они сделали короткий привал у ручья, наскоро перекусили, напоили коней и снова отправились в путь. Алера все поглядывала по сторонам, ожидая, когда уже начнут приключаться те чудеса и опасности, которые непременно должны встретиться в пути, однако не происходило ровным счетом ничего.
Про Раня все так же никто не говорил. Чем дальше от дома они удалялись, тем сложнее было понять, что его больше нет, хотя и ехала при седле Элая страшная котомка, но…
Словно привиделась эта ночь. Словно они просто отправились втроем в дорогу, а Рань и ни при чем вовсе.
Может, и дома они бы не замечали отсутствия Раня. Все-таки отдалились они в последнее время – точнее, Рань отдалился, расстроенный, что друзья не разделяют его сумбурных стремлений, а зачастую еще и подшучивают над ними – пусть без злобы, но неизменно и дружно. Постепенно, шажок за шажочком, они отходили друг от друга все дальше, и теперь даже удивительно было вспоминать, что семь лет назад они всегда и всюду могли быть только вчетвером.
То, что день назад ударило крышкой погреба по голове, нынче словно болталось само по себе в воздухе, дожидаясь, пока на него обратят внимание. А путники старательно глядели в сторону, не желая задаваться неудобными для себя вопросами и искать на них ответы – тоже не больно приятные.
Было обидно за глупо погибшего эльфа, было жаль его, и еще вязко плескалась в горле растерянность – первая во взрослой жизни потеря близкого человека, да такая, что заставила задуматься: а насколько близок он был? В самом ли деле нужен – или больше по привычке?
И еще колко ворочалась стыдливая мыслишка, что если уж кто из четверых должен был полезть к тому ларцу, то…
– А кто это визжит? – спросил Тахар.
– Жрец, – не сразу ответил Элай, погруженный в какие-то думы. – Он все время орет, а поселяне его все время слушают. Он тут вроде дудочника из байки, куда подудит, туда селяне и прутся, каждый вечер – сборище, каждый день – наставления. Он им Предания читает без края и конца, еще они всей кучей молятся безостановочно, ну, словом… И когда успевают делами заниматься – не представляю: сколько мимо еду – столько они гусятами ходят за жрецом, а он визжит. Как можно все время ходить и визжать? Может, он – викса?
Алера с интересом прислушалась. Жрец Лирмы не надрывался рассказывать про Предания, ну разве только любил по вечерам ошиваться у таверны, поминая реки медовые и страшные кары за питие сверх меры. Ну и на посевную он непременно выползал, чтобы попросить доброго урожая у Божини. Младенцев благословлял, покойных на небесную дорогу провожал. Приходил окуривать ромашковым духом новые дома. Но взбреди ему в голову встать у колодца и приняться визжать про Предания – жители бы только посмеялись, а если бы кто вздумал стоять и слушать целыми днями, отлынивая от работы – Хобур бы живо всыпал и жрецу, и селянам.
И почему жрец Иссилы говорит лишь о Преданиях? Ведь его назначение – не только нести слово Божини! Уж если ему так охота вещать, так наверняка он, самый ученый человек в поселке, может рассказать много других любопытных и нужных вещей – про минувшие времена, про растения и зверей, про орков и дриад, про то, как увязано все вокруг друг с другом. Вот лирмский жрец – уж на что ворчун и брюзга, а если в настроении – так заслушаешься, сколько всего интересного он может рассказать! А здешний жрец, небось, и детей не учит ничему другому, тоже только о Божине им и твердит – оно, конечно, нужное дело и правильное, но кто тогда учит малявок счету, письму, чтению, травоведению, картознанию, живологии?.. Это что выходит, тут целый безграмотный поселок стоит прямо среди света белого и не проваливается под землю от стыда перед своим н