тмелях. Сидит и смотрит, добродушно и спокойно, с любопытством и легким снисхождением, но все равно – со стороны, не злорадствуя и никому не помогая.
Вообще-то Алера догадывалась, что этот эльф понимает и видит гораздо больше, чем хочет показывать, и уж точно больше, чем хочет обсуждать. Но ведь чтобы понимать, нужно сначала почувствовать и задуматься, а как это связано с Элаем?
Тахар захлопнул книжку, затолкал ее в котомку, потряс руками, разминая кисти. Его отец всегда говорил, что маг никогда не должен забывать о «подвешенных» на руки заклинаниях, а вне Миров Тахар все время забывал об этом, потому никак не ощущал себя «настоящим». А ведь тут – не родной поселок, где никогда ничего не случается, тут – дорога, тут может произойти что попало и в любой вздох – может, медведь выскочит из кустов или какие-нибудь разбойники.
– Ладно, ушастый друг, не упустим же возможности приобщиться к мудрости эльфов-исконцев. Расскажи про обряды, о которых знаешь.
– Отстань от меня, Тахар, ладно? Что сам увидишь – к тому и приобщишься, а про остальное я трепать не буду.
К тому же особенно и не о чем мне рассказывать, в Эллоре все важное делается по весне, а весна там ранняя, потому что зимы почти нет, мы… я в такую рань к ним никогда не езжу, потому как в Ортае еще снег лежит. А они в это время все самое главное и устраивают – строительства там, свадьбы, переезды…
Тахар помолчал, подумал, а потом тихонько спросил:
– Это значит, что ранней весной ты привезешь в Лирму прекрасную эльфийку?
– Это значит, что если ты не будешь смотреть на дорогу, то свалишься с лошади, – буркнул эльф.
Ничего ужасного или удивительного за три дня пути так и не произошло. Всему диковинному и необычному, что подмечали Алера и Тахар за время пути, Элай спокойно и с ленцой давал объяснения, а попутные поселки мало чем были примечательны.
Неподалеку от одного села паслось стадо коз, а на пригорке рядом с пастбищем виднелось что-то вроде глинобитного домика с соломенной крышей – только низенькое и узкое, как раз козе и поместиться.
– А там пастух днем дремлет, – пояснял Элай. – Пригорок удачный, вокруг луга и на прострел далеко видать. Куда б стадо ни повел – сверху его видно будет.
В другом месте, в удалении от всякого жилья, стояла в поле круглая каменная башенка, высокая, выше дома, и по виду совершенно заброшенная, как вся эта местность, – поросшая пыреем низинка, в виду которой не было никакого жилья.
– Тут когда-то был торговый городок, – ответил на вопросы друзей эльф. – Во время войны его снесли подчистую, а башенку потом в память поставили. Кто его разберет, какой толк от такой памяти.
Проезд в Эллор был только один, но и того никогда бы не узнал посторонний. Сначала друзья долго ехали вдоль невысоких лесистых гор, а потом Элай махнул рукой и свернул с дороги. Спешился у родника, обложенного неотесанными булыжниками, взял коня под уздцы и повел прямо в скалистую гору. Алера и Тахар переглянулись, одинаково упрямо поджав губы, и молча согласились друг с другом, что не доставят эльфу удовольствия всякими там вопросами и удивлениями. Тоже спешились и повели коней следом.
Они шли и шли, а скала все не приближалась, под ногами были ямы и топь, но, ступая вслед за Элаем прямо на эти «ямы», они ощущали под ногами твердую землю. Несколько раз из ниоткуда доносились певучие приветственные оклики, и Элай взмахивал в ответ рукой. Потом скала оказалась прямо перед ними, шершавая и высоченная, и эльф, не сбавляя шага, пошел прямо в нее, прикрикивая на упирающуюся лошадь. Шагнул – и пропал.
– Фантом, – одними губами сказал Тахар. – Фантом, закрывающий целый кусок дороги, то есть морок… Нет, я не удивлен. И не восхищен. Понятно?
К эльфийской деревне подъехали на закате.
Она была очень чистенькой и просторной, с домиками, построенными, кажется, из огромных пней, и из их земляных крыш потешно торчали печные трубы. Конечно, тут было великое множество раскидистых деревьев с густой листвой, огромных и старых, всюду заливались трелями птицы и летали маленькие яркие бабочки. По улицам бегали дети, маленькие и шустрые, все эльфы были тонкими и малорослыми, похожими на того, которого Алера видела утром в таверне. Эльфийские мужчины коротко стригли волосы и носили в ушах серьги-петельки, а женщины – бусы и пояса из цветастых камней и речных ракушек. Одеты эллорцы были совершенно обычно, в рубашки и платья, в лен и шерсть. Все приветливо махали приезжим, а те махали в ответ.
– Это вот и есть Эллор? – шепотом спросила Алера. – Вроде не слишком большой!
Элай покачал головой.
– Аль, ты чудовище. Эллор довольно большой, вот смотри: тот морок на дороге – в двадцати переходах восточнее Мошука, и Эллор тянется оттуда до самого моря.
Алера продолжала смотреть непонимающе.
– Ну, Аль, ты никогда карты в руках не держала, что ли?
– Держала, – надулась Алера. – Жрец все время ее совал всем в руки, и ею было удобно от солнца прикрываться.
Тахар прыснул. Элай закатил глаза.
– Мы сей вздох – в западной части Эллора, а чуть выше этой деревни, по лесу, проходит дорога, которой ездят в остальной Ортай торговцы, ну и прочие, кому туда надо.
Алера угукнула и отвернулась, стала разглядывать деревья. Они были здоровенные, широченные и зеленые, с густыми-густыми кронами. Ни одного сухого, мелкого или чахлого. Под ними стелились листья лопуха, а во дворах, отделенных друг от друга небольшими плетеными оградами, виднелись кусты бузины и плодовые деревья, не огромные, а самые обычные.
Дорога привела путников к высокому дому, выстроенному из обтесанных блоков диковинного белого камня. Ограды вокруг него не было, зато были стражи с луками, которые стояли в десяти шагах и всячески давали понять, что ближе подходить не надо.
Элай спешился как раз в тот вздох, когда из дома вышла пожилая эльфийка в чем-то длинном и струящемся – как догадались Алера и Тахар, это и была «Имэль, Старшая Эллора, она вещунья, всехняя мама и очень мудрая тетка, ее надо уважать».
Алера неуклюже сползла с лошади, встала около эльфа.
– Элай, – шепнул Тахар.
– М?
– Как называется эта деревня?
– Гаэлиакайэнь. Не пытайся повторить. И меня не проси.
Глава 8
Если бы любой уважающий себя ортайский художник попал в Эллор, он бы непременно сделал две вещи: дрожа от восторга, перенес на холст эллорское утро и незамедлительно умер счастливым, потому что ничего лучшего создать бы уже не смог никогда, и будущее для него потеряло бы всякий смысл. Потому что утро в Эллоре было переливчато-солнечным, травянистоярким, пронзительно-небесным, все это сияло и перемешивалось, грело и умиротворяло, звучало птичьими песнями, ласкало легким ветерком.
Это было невероятное утро, волшебное, безупречное, и Алера его возненавидела.
Во всех низеньких плетеных оградах были распахнуты настежь воротца, во дворах горели костры, вокруг сидели и ходили эльфы, весело перешучивались, перекрикивались, хохотали, напевали и подбрасывали в котелки листья: смородиновые, липовые, малиновые. Алера смотрела на эльфов с подозрением: по неуемному веселью можно было подумать, что вовсе не листья они там варят, но запах от котелков шел самый обычный, ароматно-травяной.
«Они готовят отвар, – думала Алера, медленно бредя вдоль улицы. – Эльфы собираются, готовят отвар, пьют его и веселятся. Похоже, они так делают часто. Похоже, они безумны».
Если у какого-нибудь двора ей случалось замедлить шаг или слишком внимательно посмотреть на собравшихся – оживление стихало. Эльфы глядели на Алеру настороженно, как в любой деревне глядят на чужака, даже когда знают, кто он и откуда взялся, и ожидающе, молчаливо спрашивая: как нам вести себя с тобой? Кислое лицо Алеры отвечало, что с ней никак себя не нужно вести, а лучше бы держаться от нее подальше и даже еще дальше.
Они были совсем другими, эти эльфы. Такие солнечные, такие сияющие. Довольные непонятно чем. Звонкие и веселые. Невыносимо просто быть с ними рядом, когда тебе вовсе не солнечно и не весело. Невыносимо думать, что всякий раз, когда Элай и Рань приезжали сюда, они ходили по этим улицам, улыбались этим эльфам… и эльфийкам! – и разговаривали с ними, и пили отвар, и вообще имели бесстыжесть находиться в этой звонкой солнечности, когда в Лирме по ним скучали друзья.
Алера угрюмой грозовой тучей проплыла по деревне и пошла дальше по тропе.
Лес, который начинался сразу за околицей, тоже был сияющим, волшебным и солнечным, но лес не раздражал так, как эльфы, и уж подавно не так, как эльфийки. Их переливчатый смех все звучал и звучал в ушах, звенел и заливался, и Алера во всем этом празднично-солнечном великолепии ощущала себя несчастным неловким поросенком, а рядом даже не было Тахара, чтобы привычно выхрюкаться ему в плечо.
Сумрачно бултыхаясь в осознании собственной неуместности, Алера добрела до небольшого пруда, оперлась спиной о ближайший ясень и грустно уставилась на рыбок, которые задорно плескались в изумительно прозрачной воде. Рыбки, конечно же, были безупречны. И вода была безупречна. Алера выругалась.
– Ты расстроена? – спросил нежный голос.
Разумеется, он был восхитителен, как весенний рассвет. Алера выругалась еще раз.
– Совершенно напрасно, – заявила Имэль. – Мы просто разные, и в этом нет ничего, что принижало бы тебя.
– Это вы так ласково сказали, что я всего лишь человек? – вкрадчиво уточнила Алера.
Старшая подошла – маленькая, тоненькая, свежая, как роса на цветке златочника. Седые волосы уложены причудливыми кренделями, поблескивают бусы из диковинных цветных стеклышек, по-доброму улыбаются большие карие глаза, окруженные солнышками морщинок.
– Это я так ласково сказала, что не нужно завидовать эльфийкам.
– Я не завидую, – буркнула Алера. – Я вовсе не хочу быть такой заливистой бабочкой, как ваши драгоценные девы. Просто они…
– Раздражают, – подсказала Имэль и подняла безупречную бровь.