Вот что самое трагичное в обиде: она перекрывает канал, по которому любовь могла бы войти в нас, лишает нас ее целительной и восстанавливающей силы. Время от времени многие страдают от той же проблемы, что и Нэнси: «Я не чувствую себя любимой» трансформируется в «Я недостаточно доверяю любви, чтобы впустить ее в свою жизнь». Открыться любви кажется слишком большой угрозой. Последний шаг к добровольному заключению себя в эту «безопасную» коробку – прикрыть свою эмоциональную уязвимость обвинением или осуждением: «Ты на самом деле меня не любишь… Ты не умеешь любить…»
Очевидно, состояние обиды не только ведет к саморазрушению, делая нас закрытыми для любви, но и отталкивает тех, кто является объектом жалоб. Обращаясь с Дэном как с плохим другим, Нэнси провоцировала его собственное внутреннее беспокойство, что он ничего не стоит и не любим. Он испытывал стыд и винил себя, от чего ему было еще труднее открываться ей. В таком напряженном состоянии он тоже мало что мог ей дать. И чем меньше он мог дать, тем больше Нэнси чувствовала себя правой в своей обиде. Вдобавок проекция Дэна на Нэнси как на плохого другого («Она невыносима») мешала ей успокоиться. Вот так обиды становятся самопророчествами.
Американский психиатр Вамик Волкан изучал такой тип мышления в этнических группах и нациях, определяющих себя в терминах идентификации с жертвой, которую в течение всей ее истории притесняли. Волкан использует термин «выбранная травма». Глядя на мир через призму выбранной травмы, такие группы постоянно находятся в поиске опасностей и угроз со стороны другой этнической группы. Это заставляет их действовать оборонительно и агрессивно, что порождает страх и враждебность в другой группе. Другая группа начинает реагировать враждебно, тем самым подтверждая взгляд первой группы на мир как недружелюбное пространство.
Мы все таим внутри травму недополученной любви. Личный сюжет о плохом другом, который причинил зло и обделил нас, порождает страх, подозрительность, обиду, недоверие или агрессию. Это неизбежно отталкивает других и подрывает отношения, укрепляя нас в старой уверенности, что мы не любимы и не можем быть любимы. Мы продолжаем воспроизводить первоначальную любовную травму ребенка и находим все новые доказательства своей обиды: в этом мире нет места любви.
Обида выходит из-под контроля
Одна из самых коварных черт обиды в том, что она живет собственной жизнью и отравляет все вокруг, лишая человека радости и красоты жизни. Болезненная реакция на что-то конкретное превращается в обиду на весь мир.
На примере моей матери можно было изучать разрастание и обобщение обиды. У нее было большое сердце, и в основном она была доброй и великодушной, но ее детство было очень тяжелым. Став взрослой, она сделала обиду своим образом жизни. В последние десятилетия жизни ей всегда было на что пожаловаться: политики, погода, еда, родственники, врачи или квартира, где она жила. В любой момент она могла разразиться длинными, горькими тирадами по любому вопросу. В такие моменты с ней было невозможно спорить, она пресекала любые мои попытки представить более объективный и менее негативный взгляд на вещи.
Ближе к концу жизни, когда о ней на дому заботились медработники, многие из которых были иммигрантами, она возмущалась, как ужасно, что в Америке так много иммигрантов. И все же всякий раз, когда кто-то из них появлялся, чтобы помочь, она была с ними очень добра и мила. Одну женщину с Ямайки моя мать особенно любила и была очень ей благодарна. В моменты личного общения она была чистосердечной и открытой, даже если потом она упоминала этих же людей в контексте своих высказываний против плохого другого. Обида настолько вплелась в ее личность и психику, что зажила собственной жизнью, оставаясь отделенной от ее сознания и даже от ее реального поведения.
Наблюдая за матерью, а также за склонностями, которые я унаследовал от нее, я понял, как обида растет. Не имеет значения, на кого направлено недовольство, объект может меняться в зависимости от обстоятельств; обида становится «подвижной». За несколько лет до высказывания возмущения по поводу мигрантов мать ненавидела геев и лесбиянок, до них были иждивенцы, получающие социальное пособие, а еще раньше – мужчины с длинными волосами. По мере обобщения жалобы обида превращается в недовольство всем устройством мира, Несправедливостью Всего Этого, и в конечном итоге изолирует нас от жизни.
Инвестиции в обиду
Обида наносит тяжелый урон. Что же делает ее такой привлекательной и почему от нее так трудно избавиться? Стремясь изучить тему подробно, я задал этот вопрос студентам из моей группы. Предварительно они целую неделю исследовали, насколько стресс в их жизни был основан на обидах, возникающих из-за старой травмы.
«Мы рассмотрели болезненные и разрушительные последствия недовольства, – констатировал я, – но я бы хотел, чтобы вы проверили еще кое-что. Готовы ли вы отпустить обиду? Пожалуйста, давайте честно. Кто готов сделать это прямо сейчас?» Наступила тишина. Ни один человек не поднял руку! Я сказал: «Хорошо. Спасибо за честность. Прежде чем искать способ отпустить обиды, надо признать, насколько мы к ним привязаны. Нам нужно оценить все свои инвестиции в обиду и точно понять, почему мы так крепко держимся за нее».
Я попросил студентов разбиться на пары и обсудить друг с другом, что хорошего в удержании обид. Какой цели служат обиды, какую выгоду дают и что получают люди взамен? Приведу некоторые из ответов.
«Обида дает мне ощущение силы, которое защищает от чувства уязвимости. Это способ постоять за себя и защититься от новой обиды, разочарования или пренебрежения мной. Это помогает мне быть бдительным и предотвращать повторное причинение вреда».
«Затаив обиду, я чувствую себя правым и праведным, как будто веду личный джихад. Отказаться от ненависти все равно что отпустить врагов, которые сделали мне больно, и позволить им снова топтаться по мне».
«Обида укрепляет ощущение собственного „я“ – таким я себя знаю. Она дает мне чувство идентичности. На самом деле это не очень приятное чувство, и все-таки я бы предпочел жить с привычным дискомфортом в душе, чем отпустить обиду и испытывать дискомфорт от шага в неизвестность. Отпустить обиду означало бы разрушить всю мою личность».
«Это способ сказать „бедный я, несчастный!“ и пожалеть себя. То есть это попытка вызвать хоть какое-то сочувствие. Это крик о помощи».
«Цепляться за обиду – способ позаботиться о себе, успокоить себя, отвлекая внимание от самой травмы. В этом смысле обида помогает самоутвердиться».
«Это способ сблизиться с членами моей семьи, где у всех есть какие-то претензии к миру. Моя семья – семья мигрантов. На протяжении многих поколений она терпела лишения в Европе, и первые годы в Америке тоже были трудными. Проговаривание обид – наш способ зализывать раны вместе. Быть жертвой – значит получить членский билет в семью».
«Обида создает организационную базу. Общая история об эксплуатации и угнетении, имущие против неимущих, отстаивание своих прав – вот что формирует мое мировоззрение и понимание, за что надо бороться. Это создает порядок и целеполагание посреди хаоса».
«Моя обида связана с чувством отверженности: отец бросил семью, когда я был маленьким. Как ни странно, обида помогает мне поддерживать эмоциональную связь с ним. Я понимаю, что мои гнев и обида – лишь способ его удержать».
«Перекладывание вины на других позволяет мне избегать ответственности за свои проблемы».
Не удивительно, что человеку так трудно отпустить обиды и простить. Приведенные утверждения показывают, какие мощные функции обида выполняет в психике. Претензия может защитить от чувства уязвимости. Мы можем избежать ситуации, подобной той, что изначально причинила боль. Жесткая позиция по сохранению обид дает чувство очевидной правоты и силы: «Я покажу, как со мной связываться. Я докажу, что со мной надо считаться». Обида как бы дает точку опоры.
Более того, назначить другого плохим или неправым – отличный способ начать лучше относиться к себе. Вот почему моя мать позволяла себе жаловаться на людей, которые ей на самом деле нравились. Жалоба на плохого другого позволяла ей чувствовать свою правоту и, следовательно, хорошо относиться к себе. Критикуя чужие недостатки, она могла ощутить хоть какой-то прилив силы, чтобы компенсировать, какой маленькой и беспомощной она чувствовала себя внутри. Мать становилась хоть кем-то в этом мире, хотя внутри была растеряна, как утопающая в море.
Вот почему так трудно позволить себе любить, даже когда любовь доступна. Чтобы впустить любовь в жизнь, нам сначала надо оттаять – растопить свою застывшую броню и снять охрану. Получать любовь опаснее, чем отдавать: восприимчивость требует открытости, а та в свою очередь порождает ощущение уязвимости.
Даже если мы вслух требуем любви, когда любовь доступна, как это было у Нэнси с Дэном, мы часто сами саботируем отношения, замыкаемся в страхе или провоцируем конфликт, который подтверждает обиду. Тогда мы снова чувствуем себя в безопасности, оправдывая самоизоляцию защитой от плохого другого.
Не удивительно, что народы требуют око за око и начинают войны, чтобы урегулировать споры. Если каждый по отдельности не готов отказаться от личных обид, какой смысл осуждать политических лидеров за войны? Все мы растим в себе гроздья гнева. В той мере, насколько мы отдаемся обиде, каждый из нас вовлекается в борьбу, охватившую всю планету.
Наставление Иисуса подставлять другую щеку исключительно важно: оно поражает обиду в самую суть, самое ядро защитного эго, вокруг которого строится наше чувство идентичности и безопасности.
Когда я излагаю эти мысли об обиде на семинарах, люди часто спрашивают: «А как насчет законных жалоб, требующих реакции общества: социальная несправедливость, угнетение или сексуальные домогательства?» Конечно, существуют реальные правонарушения и несправедливость, которые требуют внимания и ответных действий. Но если мы отталкиваемся только от обиды, настаивая на своей добродетели и осуждая порочность обидчика, мы вряд ли решим проблему конструктивно и достигнем примирения и справедливости.