– Прям уж и невероятная? – прищуриваюсь. – Это ты просто не видел, как катаются профессионалы.
– Ты все равно лучше, – обнимает он меня, и я отвечаю ему тем же.
– Ладно, идем за пирожками и шоколадом? – предлагаю. – Потом еще немного покатаемся и поедем домой, да?
– Ага, – соглашается Максимка и первым катится в сторону киосков с едой.
Там мы проводим не так уж и много времени. Замечаю у кромки следующих за нами попятам охранников и кивком предлагаю присоединиться к нам. Тоже устали, наверное – следить за нами. Пусть перекусят. Но те даже не думают двигаться с места, на что я мысленно пожимаю плечами и возвращаю внимание сыну. Тот уже успевает съесть пирожок с картошкой и теперь с блаженным видом пьет свою порцию горячего шоколада, слизывая языком остатки над верхней губой, но только больше размазывает. Достаю из рюкзака за спиной пачку влажных салфеток и аккуратно убираю все лишнее с его личика одной из них.
– Ты не медвежонок, ты самая настоящая хрюня, – комментирую свои действия.
– А вот и нет, – показывает он мне язык. – Я идеальный! – заявляет следом.
– И очень скромный, – усмехаюсь на такое заявление.
– И идеальный! Воспитательница сегодня так и сказала про нас с Лерой. Что мы идеальные дети. Потому что не бегаем и не шумим.
Не сказать, что я считаю такое сравнение с другими детьми правильным, но внутри испытываю материнскую гордость.
– Ладно, идеальный, поехали дальше. Посмотрим, как идеально ты катаешься, – перевожу тему, приглашающе протягивая ребенку руку.
Тот крепко хватается за нее, но ехать не спешит. Смотрит на других отдыхающих. Перед нами парочка из парня и девушки, которые неспешно и легко кружат по льду, и в каждом их движении чувствуется любовь. Глядя на них невольно хочется также. Для себя.
– Красиво катаются, – озвучивает мои мысли Максим. – Вот бы папа здесь был. Вы бы с ним тоже покатались так.
Скептически хмыкаю, но поганое воображение заменяет тех двоих влюбленных на меня и Игната. Дебильные мысли. Абсолютно ненужные. Отгоняю их сразу же, но они все равно продолжают оглушать подсознание своей яркостью.
Гадство!
– Не факт, что папа умеет кататься, – произношу грубее, чем хочется, но уж как получается.
Макс этого и не замечает. Продолжает задумчиво смотреть на пару катающихся.
– Мам, а можно в следующий раз Леру с собой взять? – смотрит на меня с надеждой.
– Ну, если Леру отпустят с нами, то почему нет? – улыбаюсь ему.
Смена темы не радует, но помогает избавиться от навязчивых образов. А следующее предложение сына и вовсе выметает их все из головы.
– Мам, а станцуй, – просит. – Ты так красиво кружишься. Так страшно. Но красиво-красиво.
И опять я не могу сдержать улыбку. Жаль, ненадолго она меня посещает.
– Я попрошу Гришу тебя записать на телефон, и папе потом покажу, – добавляет радостно сын.
И самое противное, что отказаться-то нельзя. То есть можно, но не нужно. Он ведь как лучше хочет. Чтобы папа с мамой были вместе. И не понимает, как все больше своими желаниями связывает меня по рукам и ногам. Привязывает к своему отцу против воли. Поэтому я просто едва заметно хлопаю по его помпону на макушке и качусь вместе с ним в сторону нашей охраны.
– Присмотрите за Максом, – прошу Григория. – А ты чтоб хорошо себя вел и не сбегал от них, понял? – грожу сыну пальцем, на что тот согласно кивает. – Я серьезно, Максим. Иначе больше никогда не приедем на каток, и я не буду танцевать для тебя, – грожусь, снимая с себя куртку и шарф, чтобы не мешались.
Действует. Вижу по синим глазам.
– Только ты очень-очень красиво танцуй, – слышу уже в спину.
Махаю рукой, не глядя, и скольжу в центр катка, ближе к ели.
Вообще для нас с ним это привычная практика, так что нет ничего удивительного, что постоянные отдыхающие тут же отъезжают в сторону, останавливаясь неподалеку в ожидании уличного шоу. А я в такие моменты каждый раз памятью возвращаюсь в свои восемнадцать и ощущаю себя той юной девочкой, верящей в чудеса и в то, что мне все подвластно, стоит только захотеть. Волнующее и приятное ощущение, оседающее щекочущим чувством внизу живота.
В такие моменты хочется обнять весь мир. Раствориться в нем. В том ощущении свободы и волшебства, что дарит фигурное катание. Нет предела. Ничему. Даже совершенству. Ты не скользишь по льду – паришь над ним. Ввинчиваешься в воздух, как стрела, где наконечник – это твоя душа. Вылетает из тела, замирает на то время, что одновременно оглушает своей бесконечностью и длится так мало, а затем резко влетает обратно, возвращая тебе земное притяжение. Но едва ли оно способно удержать надолго. И ты вновь и вновь ищешь способ оторваться от тверди. Взлететь как можно выше. Удержаться в воздухе как можно дольше.
Я никогда не стремилась связать свою жизнь со спортом, но всегда искренне наслаждалась фигурным катанием. В нем я та, кто я есть. Без налета фальши и лжи, в которую вынуждают заворачиваться другие люди. И мир вокруг оживает. Огнем полыхает под моими коньками. Взрывается сверхновой. Слепит своей красотой. И я – весь этот мир. Но ровно до того момента, пока не заканчивается слышная лишь мне одной мелодия творения.
Многочисленные аплодисменты вынуждают вынырнуть из мира грез и смущенно улыбнуться благодарным зрителям. Да, я снова буду звездой социальных сетей в ближайшее время, но да ладно. Восхищение, что читается на личике моего любимого мужчины, стоит всего этого.
– Все? Доволен? – уточняю у Максимки, когда оказываюсь рядом с ним.
– Да, – кивает он, широко улыбаясь. – Ты самая классная мама в мире, – выдает, обнимая мои ноги. – Папа тоже так считает. Правда, пап? – заглядывает мне за спину.
– А то, – отзывается голос позади с оттенком усмешки.
Забываю, как надо дышать. Замираю, не оборачиваясь.
Боже!
Убейте меня кто-нибудь, а?!
Только Игната мне для полного счастья и не хватает сейчас.
Откуда он вообще здесь взялся?
В следующее мгновение во мне пробуждается любопытство. Интересно, реально на коньках? И при этом в своем любимом костюмчике?
Я все-таки оборачиваюсь. Не до конца. Всего лишь полубоком. Но этого хватает, чтобы разглядеть его от и до. И да, Игнат действительно в костюме, что скрыт зимним пальто. И на коньках! Но выглядит при этом, надо сказать, совсем не нелепо, а очень даже гармонично. Или может все дело в том, как он преподносит себя? Ровная осанка, насмешливый взгляд, ироничная ухмылка – и уже я ощущаю себя не к месту на катке. Вот и поворачиваюсь обратно к нему спиной.
– Ладно, я тебе станцевала, поехали домой, – говорю сыну, глядя при этом на Гришу с ожиданием, когда тот вернет мне мою куртку с шарфом.
Ни того, ни другого я не получаю. Просто не успеваю забрать. Макс никак не желает сдаваться.
– А как же с папой покататься?
Хочется побиться лбом о ближайшее дерево.
Этот ребенок точно сведет меня с ума скоро такими темпами!
Родила на свою голову…
– Сомневаюсь, что твой папа увлекается чем-то подобным, – отвечаю как можно мягче. – Ему такое не интересно. Так что ноги в руки и на выход из парка, – подталкиваю сына в нужную сторону.
Правда, покинуть каток все равно не выходит.
– А что, у меня надпись на лбу о чем-то подобном, или объявление на спине висит, а я не в курсе? – язвит встречно Игнат, оказываясь в считанные мгновения рядом, перекрывая собой путь.
Серьезно?
Я тут жизнь нам обоим пытаюсь облегчить, а он…
Вот и смотрю на него как можно выразительней.
Не спасает.
Вообще ни разу.
Ответом мне становится протянутая в пригласительном жесте ладонь. Которую я не спешу принимать.
Реально собирается устроить публичное парное катание в нашем исполнении?
– Все еще сомневаешься во мне, да, Тая? – вкрадчиво проговаривает Игнат, сам же берет за руку, крепко сжимая, и резко тянет на себя. – Я же тебе говорил, Макс, твоя мама – жутко вредная. Вот, видишь? Опять вредничает, – на его губах расползается легкая усмешка.
И хоть обращается к ребенку, но смотрит по-прежнему исключительно на меня. Пристально. В явной провокации. На которую я, проклиная себя, ведусь.
– Всего лишь забочусь о тебе, – улыбаюсь наигранно широко и открыто. – Но если ты так ставишь вопрос, то почему бы еще немного не развлечься? – пожимаю плечами в деланом безразличии, вновь ощущая себя героиней какой-нибудь трагикомедии.
Зато сын просто счастлив. Замечаю краем глаза, как он нетерпеливо подпрыгивает на месте, глядя на нас с присущим ему детским восторгом.
– Из нас двоих заботиться о нас – моя задача, не твоя, – зеркалит мои эмоции мужчина, притискивая к себе еще ближе, шепча уже на ухо.
Его свободная ладонь аккуратно скользит с моей талии к пояснице. И это ощущение настолько яркое, почти обжигающее, что я не сразу нахожусь с ответом, а затем и вовсе поздно становится что-либо отвечать – Игнат увлекает нас обоих к месту, где еще недавно танцевала я. Послушно скольжу за ним, а в ушах все еще звучит его тихий голос, рождая на моей коже бесконечное множество мурашек. И я крепко цепляюсь незанятой рукой за мужское плечо.
Будто это способно удержать меня в реальности!
Она привычно меняет свои очертания рядом с ним. И чем дольше я смотрю в синие глаза, тем больше размываются границы моего восприятия, оставляя нас парить в пустоте и невесомости, сотканной из его запаха и невидимой силы. Потому, наверное, я не сразу понимаю, что Игнат уже не просто скользит по льду, а выводит знакомые фигуры вальса. И что самое удивительное, я, оказывается, уже давно неосознанно подстроилась под него. Он настолько легко и плавно двигается, что впору самой себе завидовать. Любая фигуристка убила бы за такого партнера. Когда не думаешь, а просто следуешь за ним, наслаждаясь каждым новым витком вашего танца.
– Не думала, что ты, правда, так умеешь, – бормочу растерянно, все еще оглушенная подобным открытием.
Вместо ответа меня кружат на месте, а затем прижимают обратно к себе, но уже спиной. Висок обжигает чужим дыханием.