– Я люблю послушных девочек. Ты ведь будешь и дальше такой же послушной для меня? – шепчет мне на ухо, тоном коварного искусителя.
Моей реакции не дожидается. Пальцы на моем горле знакомо ласково и нежно скользят ниже, обводят линию груди, слегка дразнят, задевая поочередно соски, и еще ниже, умещаясь на живот, вынуждая приподнять бедра. И одного этого достаточно, чтобы у меня окончательно помутился разум. Я сама вытягиваюсь вперед, прогибаясь в спине, пряча лицо в мягком ворсе ковра, зарываясь в него пальцами глубже, когда его член одним резким толчком наполняет и растягивает, вынуждая тихонько хныкать от последующего бездействия.
– Не слышу ответ, – напоминает о своих словах.
– Да… – выдыхаю со стоном. – Пожалуйста… – уже откровенно прошу.
– Громче, моя послушная девочка, – откровенно требует, начиная медленно выходить из меня. – Громче.
– Да! Чтоб тебя! – делаю, как он требует, подаваясь назад бедрами в стремлении избавиться от этого сводящего с ума бездействия.
Наградой мне становится новый толчок. И еще один. И еще. Он не останавливается. Задает частый, немного грубый темп. Вбивается в меня снова и снова, сталкивая в пропасть ярчайшего наслаждения. Меня слепит и оглушает им, наизнанку выворачивает, оголяя душу, даруя ей свободу и крылья.
Прихожу в себя не скоро. Мне совсем не хочется возвращаться туда, где снова будет властвовать разум. Здесь и сейчас хорошо. Рядом с тем, кто подарил немало приятных мгновений. От него исходит столько тепла сейчас, что я, не скрываясь, жмурюсь от удовольствия, прижимаясь к нему вплотную всем телом. Правда, то длится недолго. Игнат отстраняется. Я едва сдерживаю вздох разочарования. Хотя эта эмоция тоже недолговечна. Успеваю надеть платье, когда мужчина возвращается с бутылкой вина и парой бокалов. Устраивается все там же, меня и вовсе перетаскивает к себе на колени, после чего, как ни в чем не бывало, разливает по бокалам вино. Один протягивает мне. Беру его с мыслью, будто так всегда и было, и это не первый наш совместный вечер подобного рода.
– Спасибо, – благодарю.
Не только за вино. За этот самый вечер – тоже.
Игнат добродушно улыбается, с легким кивком. Ощущение его пальцев на моих, прежде чем я забираю свою порцию терпкого полусладкого напитка, как никогда кажется правильным и обыденным. Это чувство змейкой пробирается через них к самому сердцу, даруя ощущение чего-то светлого и безмятежного, вызывая на моих губах ответную улыбку.
Правда, делаю я всего лишь полглотка. В тот же момент мой взгляд падает на лежащую в стороне выпавшую из кармана пачку презервативов, и я замираю с бокалом у губ. Мысленно вовсе стону.
Нет, ну это же нужно снова так забыться!
Уже в третий раз, между прочим!
Это нормально вообще? Так разве бывает?
Глупые вопросы, с учетом произошедшего.
– Кажется, это все-таки мой последний бокал вина, – комментирую уже вслух с тяжким вздохом, дотягиваюсь до упаковки, верчу ее в руках и откидываю обратно в сторону, плотнее прижимаясь к груди Игната.
Смысла в них уже все равно нет. После всех наших приключений. В истерике – тоже. Поздно. Сама виновата. Головой больше думать надо.
– Как скажешь, – соглашается со мной мужчина и в этом, делая вид, что не заметил моего жеста.
Я же вспоминаю об ином.
– И вообще, я для тебя кое-что тут приготовила, вроде как, – смотрю в сторону ноутбука с погасшим экраном.
– Да? – заинтересовывается Игнат.
– Да, – киваю. – По крайней мере, так было до твоих поползновений в мою сторону, – дополняю с ехидством, выискивая мышку.
Та обнаруживается на диване.
– До моих поползновений? – с самым искренним изумлением отзывается Орлов, а на его губах расползается новая насмешка.
– А кто руки распускать начал первым? – парирую, прерывая нашу идиллию.
Встать собираюсь. Надо же все-таки переходить к главному блюду этого вечера. Да и расстояние между нами стоит увеличить. А то его полуголый вид снова вынуждает думать не о том.
– Ну, надо же было их куда-то девать, – беззаботно пожимает плечами мужчина. – К тому же, не я первый с поцелуями полез к тебе, – нагло отмазывается.
А у самого в глазах смешинки пляшут.
– Вот именно! – тычу пальцем ему в грудь. – Я только полезла целоваться, а ты сразу на пол утащил! – делаю вид, что возмущена до глубины души, на деле едва получается сдерживать улыбку.
– Рефлекс, что поделать, – опять отнекивается от своей ответственности за содеянное собеседник.
– Ну, я так и подумала, – все же фыркаю, больше не скрывая своего веселья. – Ладно, не буду больше с тобой спорить. Ты же у нас так любишь послушных девочек! – язвлю.
И вот зря я об этом думать начинаю. Ибо мне снова хочется что-нибудь сломать, разбить или еще как-то уничтожить все, что под руку попадется. Ударить сидящего рядом тоже хочется невыносимо. Желательно чем потяжелее и побольнее. Чтобы выбить у него вообще все мысли о других «послушных девочках».
– Верно. Люблю, – совсем не отрицает Орлов.
Так и не удается мне подняться на ноги. Едва отворачиваюсь, как сильная рука заново прижимает к себе, сгибом локтя за шею, не позволяя отстраниться.
– И раз уж с некоторых пор моя послушная девочка – это ты, то теперь буду тебя любить, – произносит вкрадчивым полушепотом, задевая губами мой висок в подобии поцелуя.
Сердце делает кульбит, как только до моего сознания доходит, что именно он говорит. Очень хочется верить в то, что все будет именно так. Но однажды я от него уже слышала нечто подобное, итог известен. Поэтому стараюсь не зацикливаться на услышанном.
– Учти, тебя за язык никто не тянул, – вопреки всему говорю ему все тем же шутливым тоном. – Если что, я потом тебе все-все припомню.
– От тебя зависит, будут ли другие. Или нет.
Так, значит…
– Не будут, – говорю тоном, полным обещания. – Если только ты, конечно, не страдаешь некрофилией, – усмехаюсь.
На такое откровение он явно не рассчитывает. Но удивление, мелькнувшее в синих глазах, мужчина прячет довольно быстро.
– А справишься? – зеркалит мою усмешку, выдерживает небольшую паузу, а последующее звучит совсем тихо: – Со мной.
Молчу. Только улыбаюсь еще шире. Сказать мне нечего, потому что… кто знает, что и как будет? Я сама не уверена до конца, на что подписываюсь. Вот и перевожу тему на изначальное.
– Сюрприз! – напоминаю ему, но на этот раз терпеливо жду, когда он сам меня отпустит.
А то у него, похоже, рефлекс не только на поцелуи, но и на побег женский. Не сразу, но я свободна. Чем и пользуюсь, поскорее увеличивая нашу дистанцию. На диван обратно усаживаюсь, с помощью мышки вывожу ноут из спящего режима и загружаю нужное видео. На нем запись с моего первого УЗИ.
– Кто снимал?
– Марина Семеновна. Она работала преподавателем психологии в университете, где я училась, и приютила, когда узнала, что я ушла из дома, – поясняю, делая новый глоток вина. – Экран немного дрожит, потому что она слегка переволновалась. Даже больше моего, кажется, – улыбаюсь тепло, вспоминая тот день. – Здесь Максу четырнадцать недель. Я поздно встала на учет из-за смены фамилии и паспорта, поэтому первое УЗИ тоже получилось запоздалым.
– Из-за смены паспорта и фамилии? – уточняет Игнат, тоже неспешно потягивая свою порцию терпкого напитка. – После того, как разругалась с отцом… – предполагает следом.
Правильно предполагает, поэтому просто пожимаю плечами.
– Излишне гордая была и упрямая, – говорю, глядя исключительно на экран телевизора, на котором транслируется картинка с ноута. – Отец сказал, либо называю имя отца ребенка, либо ухожу, раз вся такая самостоятельная. Я выбрала уйти.
Сперва говорю, потом уже задумываюсь, что зря так откровенничаю. Ни к чему это. Но сказанного не вернешь. Да и все равно рано или поздно коснемся этой темы вновь. А тут и момент, вроде как, подходящий. Но дыхание задерживаю в ожидании ответа. А он все не наступает и не наступает. Хотя мои слова Игнат явно воспринимает, и даже как нечто близкое, задумчиво пялясь в экран, и вместе с тем глядя в никуда. Слишком много напряжения я замечаю в его руке, медленно разжимающейся и сжимающейся в кулак, отчего вены проступают.
– А что потом? – все же нарушает затянувшуюся паузу.
Не удерживаюсь и возвращаюсь к нему, усаживаюсь рядом и накрываю его ладонь своей, мягко улыбаясь.
– Потом… первые дни ночевала у подруг, затем стало уже как-то неудобно. Нашла работу. Днем училась, а вечерами и ночами подрабатывала официанткой и уборщицей, чтобы накопить на съем собственной квартиры, пока как-то вечером в университете не столкнулась с Мариной Семеновной.
О том, что ночевала в те дни где придется, не признаюсь. Не нужно ему знать всех аспектов моей жизни.
– Почему ко мне не пришла? – сам же спрашивает и сам же прекрасно знает ответ. – Ах, да. Гордая и упрямая.
Снова улыбаюсь и пожимаю плечами.
– На самом деле просто побоялась, что ты отправишь меня на аборт, – признаюсь с тяжелым вздохом, залпом допивая свою порцию вина и отставляя бокал в сторону.
Видео заканчивается, и я включаю другое. На нем я с неприкрытым животиком лежу на кровати в окружении конспектов, жую огурец с медом и наблюдаю, как то тут то там появляется отпечаток детской ножки или ручки.
Умилительные кадры. Но черты лица наблюдающего за всем этим становятся жестче, рука под моей снова сжата в кулак.
– И правильно сделала.
Вздрагиваю. Все же одно дело предполагать, другое – знать. Но ладонь от его не убираю. Наоборот, сжимаю крепче. И не отвечаю ничего. Снова переключаю видео.
На этот раз я сижу на пуфике и под смех Марины Семеновны сетую на то, что стала совсем толстой и неуклюжей. Мой животик и правда уже довольно внушительных размеров. Мне трудно наклоняться, садиться и вставать. Что Игнат прекрасно наблюдает, пока я одеваюсь. Дальше сцена сменяется стенами знакомого кабинета УЗИ и картинкой монитора медицинского прибора.
– Здесь уже тридцать две недели беременности, – поясняю и, чуть подумав, все же устраиваюсь удобнее рядом с ним, кладя голову ему на плечо.