Но как приходит, так и остается при мне.
– Равноценный обмен, – соглашаюсь.
Она как открывает рот, так и не закрывает.
– Серьезно? – неверяще глядит на меня во все глаза.
– Наименее затратный для меня, – отмазываюсь. – А то ты ж у меня бесценная, вдруг бюджет для расплаты не потяну? А так чем не выход из ситуации? – подмигиваю нахально.
Тая тоже теряется недолго.
– Ну, ты же хотел вспомнить меня. Вот… вспоминай на здоровье.
– Обязательно, – киваю в подтверждение. – В другой раз.
В этот у нас есть занятия понасущнее. Но сперва стоит завершить с водными процедурами. Занимает еще минут двадцать нашего времени. А вот после того, как оба выбираемся из ванной комнаты, расположившись в спальне…
– Листай, – бросаю рядом с Таей свой телефон, на экране которого светится социальная страница Полонского. – Если третий входит в его окружение, то скорее всего и фотка его тут есть.
Девушка не спешит брать гаджет в руки. Смотрит на него, как на ядовитую змею. И руки снова начинают слегка подрагивать, отчего она их до побеления сжимает в маленькие кулачки. Зажмуривается, глубоко вдыхает, и только после этого, наконец, берет его в руки. Листает тоже медленно, каждый раз почти уговаривая себя перейти на новую фотографию. Пока не замирает на одной из них. Смотрит долго, не мигая, тяжело дыша. Долго соображать не обязательно, она попросту вновь погружается в воспоминания, учитывая, что произошло на праздновании свадьбы. Правда тогда я решил, что виной тому ее папаша-прокурор.
– Все. Хватит, – забираю телефон, запоминая и узнавая изображение. – Не смотри больше. На меня смотри, – фактически приказываю, поддевая сгибом указательного пальца за подбородок.
Не сразу, но все же ее влажный от слез и ужаса взгляд фокусируется на мне. Дрожащие губы расплываются в подобие улыбки.
– Спасибо, – шепчет едва слышно. – За то, что пошел тогда за мной.
Рука, касающаяся ее подбородка, скользит выше, подбирая первую скатившуюся слезу.
– В накладе не остался. Ты же теперь мой бесценный эксклюзив, – отшучиваюсь, опускаясь перед ней на корточки.
Отвлекаюсь лишь на несколько секунд. Одного сообщения с нужной фамилией вполне достаточно. Остальное уладит Семен. Инструкции и порядок он знает, без меня сам справится. К тому же:
– А ты мой. Самый лучший. И любимый… – слышится хриплое и тихое от Таи.
Телефон откладываю. К ней свое внимание возвращаю. Замираю, разглядывая ее заплаканное личико по-новой. Заодно раздумываю о том, пора ли мне слуховой аппарат ставить, или это ее от переизбытка эмоций так нехило накрывает.
– Конечно, самый лучший. Других-то у тебя не было. Сравнивать не с кем, – иначе и не объяснишь.
Вся видимая беззащитность, как шелуха слезает с нее. Тая выпрямляется в спине и тут же задирает подбородок повыше, пока мягкость в голубом взоре сменяется воинственным блеском.
– С чего ты так решил? – выгибает бровь вопросительно, строя из себя мисс Невозмутимость, чем веселит еще больше.
Все-таки забавная она временами.
– Твоя соседка тебя сдала. И сын. Забыла?
– Если я не выставляла свои отношения напоказ – не значит, что их не было, не думал о таком? – совсем мрачнеет и поднимается с постели.
Поднимаюсь на ноги вслед за ней, скрещиваю руки на груди.
– В принципе, вариант, где я лучше, чем непонятно кто, тоже не так уж и плох, – не ведусь. – Но ты еще подумай, сделай переоценку своих воспоминаний. Вдруг ошиблась? Тем более, раз уж в действительности есть, с кем сравнивать.
Семен присылает ответное сообщение. И совершенно зря я на его прочтение отвлекаюсь. Пропускаю ее реакцию, а ответом мне становится… хлесткая пощечина. Обжигает физиономию похлеще братского удара. От неожиданности, вероятно. А может и нет. Я буквально в ступор впадаю. На мгновение.
– А ты и правда полный придурок, Игнат Орлов! И я действительно ошиблась, а не вдруг! – срывается девчонка.
Во второй раз удар я не пропускаю. Ловлю маленькую ладошку в считанных сантиметрах от своего лица. Сжимаю крепко. И эту, и другую. На всякий случай.
– Не повезло тебе, Тая Орлова, – намеренно подчеркиваю фамильное сходство, разводя ее руки в стороны.
– Вот именно, дурья твоя башка! – снова ругается, дернувшись в моих руках в попытке освободиться. – Орлова! И как думаешь, с чего вдруг я согласилась ею стать? – переходит на свой любимый язвительный тон.
– Я не оставил тебе выбора? – вопрос, он же ответ.
Ответом становится еще одна попытка меня покалечить. На этот раз ногой. Пресекаю. А чтоб в процессе себя не покалечила, скручиваю, разворачивая ее к себе спиной, пока она брыкается и обиженно пыхтит, не оставляя новых попыток до меня дотянуться.
– Точно идиот! – шипит сквозь зубы, которые тоже решает пустить в ход, раз уж иначе не получается выпутаться из моих рук. – Да захоти я уйти от тебя, изначально никуда с тобой не поехала!
Все-таки кусает. И опять брыкается, рассчитывает, что ослабляет меня. Не тут-то было. Но позу приходится менять. Девчонка завалена частично на кровать – грудью, лицом вниз, частично на пол – на колени. Придавливаю сверху своим весом.
– Пусти меня, гад! Пусти, кому говорю!
На этот раз мне в бок прилетает локоть.
– Надо было подумать о том, чтобы я тебя отпустил, до того, как ты сказала мне «Да». В первый раз. Не только сегодня, – задеваю губами раскрасневшееся ушко.
Хотя и тогда бы не отпустил. Мы оба это знаем.
– В первый раз я знать не знала, кто ты такой! Так что не смей меня в это сейчас тыкать! И я как раз думала! Это ты… идиот!
Снова начинает выкручиваться из моих импровизированных объятий. Усиливаю хватку. И на что надеется? Без вариантов.
– Оскорбишь меня еще раз, отшлепаю, – предупреждаю, не отличаясь терпением для того, чтобы дождаться ее реакции.
Сразу задираю выше полотенце, в которое она укутана, оголяя упругие ягодицы. Тая замирает. Оборачивается и смотрит на меня совсем уж изумленно.
– Даже не вздумай! – опять переходит на шипение, пытаясь полностью развернуться ко мне лицом, чтобы спрятаться от возможных последствий. – Сам себя шлепай, извращенец! А меня не смей трогать! Вообще никак!
– И что меня остановит? – усмехаюсь в ответ, в доказательство своих намерений опуская ладонь между ягодиц, слегка надавливая, ведя сверху-вниз. – Или кто? Ты? – смотрю ей прямо в глаза, раз уж она теперь ко мне вполоборота. – Совести у меня нет, если вдруг забыла. Благородством я тоже не страдаю. Хотя в одном ты права: я однозначно извращенец, раз уж умудрился засунуть свой член в такую тихоню и милашку, как ты, а потом еще и свои гены в тебя спустить.
– Что? – окончательно выходит из себя Тая. – Хочешь сказать, что я тебе еще и не подхожу? Тогда нахрена ты на мне женился, такой тихоне и милашке, если тебя такая не устраивает? Шел бы, да другую себе искал, более подходящую!
Вот тут мне требуется пауза. Чтоб иначе перехватить начинающую слишком успешно вырываться девчонку. И чтоб снова быть к ней максимально близко. Так, что почти кожа к коже.
– Это я тебе не подхожу, глупая, – утыкаюсь носом ей в затылок и глубоко вдыхаю ее запах.
Не подхожу, да. Но и отпустить не могу. Она – часть меня. Вот такая вот «тихоня и милашка», отчаянно, раз за разом пробуждающая зачатки совести, которая сдохла во мне еще в дошкольные времена. Полнейшая противоположность. И все то, кем я быть не могу. При том, что все равно неотделима.
Тая повторно замирает, а через паузу шумно выдыхает.
– Нет, ты точно дурак, – произносит тоскливо.
Пауза. И звонкий шлепок. Обещал же.
– Ай! – тут же реагирует она. – Сказала же, не смей меня шлепать, извращенец! А не то…
Не договаривает. Комнату заполняет звуком нового шлепка.
– А не то – что? – интересуюсь ехидно.
– Напою до беспамятства и перманентный макияж сделаю, – отвечает в том же тоне.
Задумываюсь. Угроза обстоятельная. Хоть и смешная.
– А не опасаешься, что я по-пьяни еще кому-нибудь ребенка заделаю? – не удерживаюсь от вопроса.
Чувствую, как она напрягается всем телом, явно представляя мою угрозу в действии. Снова глажу ягодицы.
– Только попробуй! Сделаешь так, и можешь забыть о нас с Максом навсегда уже точно. И плевать мне, насколько ты опасен в гневе. Уйду и не найдешь, хоть всю планету вспахай и наизнанку выверни.
Голос – тихий, серьезный. Взгляд – острый и колкий. Но и в том и другом ярко заметны нотки непонятной мне эмоции, так похожие на… обиду и боль? Тоже смотрю на нее, не отвожу взгляда, не отворачиваюсь. И отвечаю вполне себе честно:
– Не уйдешь. Потому что ты моя. Моя жена. Мать моего сына. Просто моя. Вся моя. С потрохами, – отпускаю тонкие запястья, кладу освободившуюся ладонь на лопатки, слегка надавливая и веду вдоль позвонков. – Но ты всегда можешь попытаться, да. Если любишь приключения. И смертница.
– Да? А как же это твое «я тебе не подхожу»? Все, передумал?
Все еще напряжена, как натянутая тетива лука. Да и в глазах никакой мягкости. Лишь твердость и сталь.
– То, что я тебе не подхожу, еще не значит, что я тебя освобожу. Как и говорил прежде, не повезло тебе со мной. Раньше думать надо было. Теперь поздно. Можешь ненавидеть и презирать меня, сколько угодно. Дороги назад нет. Ты – моя.
Вздох. Тяжелый. Шумный. Продолжительный. Не помню, какой по счету за время нашего диалога. И на меня теперь смотрит, как на настоящего идиота.
– Я похожа на ту, кто ненавидит и презирает тебя? – вопросительно выгибает бровь. – Или на ту, кто с тобой из-за отчаяния и страха? Слушай, а сплю я с тобой… ммм… тоже от страха и презрения, получается, да? И второго ребенка согласилась родить тоже поэтому же? – усмехается и качает головой. – Пожалуй, это тогда не мне, а тебе не повезло.
И кто скажет, что в ее словах вдруг находится такого, что в мои мозги снова ментальный кусок раскаленного железа ввинчивается? И сам не знаю. Ведь ничего существенного, по сути, не сообщила. Ничего нового, по крайней мере. Но я все равно отстраняюсь, поднимаюсь на ноги. Даю больше воздуха нам обоим. И возможность остыть.