Разбор несчастного случая с Питером
В качестве последнего примера я вернусь к тому, с чего мы начали, – к произошедшему со мной в тот солнечный, прекрасный день. Я решил подробно рассказать об ужасном происшествии из главы 1, сопроводив его кратким анализом (который будет выделен жирным шрифтом). Это не только обзор произошедшего, но и тщательное изучение факторов, которые помогли мне избежать посттравматического стрессового расстройства (ПТСР). Само происшествие, а именно удар автомобиля, столкновение с лобовым стеклом, полет в воздухе вследствие удара и физические травмы, безусловно, тянет на травмирующее событие. Однако почему травма в результате не развилась?
В тот роковой февральский день я шел в счастливом предвкушении, как мы с дорогим другом Бутчем отпразднуем его шестидесятилетие. Я ступил на пешеходный переход… В следующее мгновение, парализованный и оцепеневший, я лежу на дороге, не в силах пошевелиться или вздохнуть. Я не могу понять, что произошло. Как я сюда попал? Из клубящегося тумана замешательства и неверия ко мне устремляется толпа людей. (1. В моем случае в результате шока у меня буквальным образом перехватило дыхание. При любой травме так или иначе перехватывает дыхание. В момент шока люди на самом деле не понимают, что произошло; у них перехватывает дыхание вследствие потери внутренней и внешней ориентации.) Прохожие останавливаются в ужасе. Внезапно нависают надо мной, образуя плотное кольцо, взгляды вытаращенных глаз прикованы к моему обмякшему и скрюченному телу. С моей беспомощной точки зрения, они выглядят как стая плотоядных воронов, пикирующих на раненую добычу – меня. Медленно я ориентируюсь и опознаю реальную сторону нападения. Как на старомодной фотографии со вспышкой, вижу нависающий бежевый автомобиль, оскалившийся решеткой радиатора, с разбитым лобовым стеклом. (2. В состоянии шока картинка становится разрозненной и фрагментарной, фокус остается исключительно на наиболее заметных признаках угрозы.) Дверь машины внезапно распахивается. Из нее вываливается наружу подросток с широко раскрытыми глазами. Она смотрит на меня в ужасе. Странным образом я одновременно и знаю и не знаю, что случилось. (3. Один из парадоксов травмы заключается в том, что у травмированных людей раздваивается восприятие/рецепция. С одной стороны, они работают на автопилоте и действуют спокойно. С другой – также погружаются в состояние, сходное со сном/кошмаром, от которого никак не могут очнуться.) Когда фрагменты начинают складываться, они образуют ужасающую реальность: должно быть, меня сбила эта машина, когда я шел по пешеходному переходу. В растерянности, не веря произошедшему, снова погружаюсь в туманные сумерки. Я обнаруживаю, что не в состоянии ясно мыслить или заставить себя очнуться от кошмара.
Ко мне бросается мужчина, падает на колени. Говорит, что он – дежурный парамедик. Когда я пытаюсь понять, откуда доносится голос (4. Это автоматическая, врожденная биологическая реакция ориентации.), он строго приказывает: «Не двигайте головой». (5. Теперь я нахожусь в двойственном положении, вынужденный подчиняться двум противоречащим друг другу командам: одна из них – врожденное стремление сориентироваться; другая – прозвучавшее требование не следовать естественному инстинкту. В результате происходит столкновение противоположных импульсов. Это приводит к подавлению биологической ориентировочно-исследовательской реакции. Так же было и с Винсом, пожарным с неподвижным плечом в главе 8.) Противоречие между резким тоном и естественным желанием тела – повернуться на его голос – пугает и оглушает меня до состояния своего рода паралича. Сознание странным образом расщепляется, и я испытываю странное ощущение «дислокации». Я будто парю над собственным телом, глядя сверху на разворачивающуюся подо мной сцену. (6. Здесь описано классическое проявление диссоциации. Однако она может принимать различные формы, включая психологическую фрагментацию, а также физические симптомы, которые могут возникнуть через некоторое время после травмирующего инцидента.)
Я вновь резко оказываюсь в теле, когда он грубо хватает меня за запястье и щупает пульс. Затем меняет положение, оказываясь прямо надо мной. Он обхватывает мою голову обеими руками, удерживая ее и не давая двигаться. Резкие действия и режущий тон команд пугают меня; они еще больше обездвиживают. (7. Этот конфликт углубляет конфликт между реакциями и усиливает неподвижность, вызывая еще больший страх. Это приводит к неподвижности, потенцированной страхом.) Страх проникает в мое ошеломленное, затуманенное сознание. «Может, у меня сломана шея», – думаю я. (8. Страх и беспомощность увеличивают степень и продолжительность неподвижности.) У меня возникает непреодолимое желание найти кого-нибудь другого, на ком можно сосредоточиться. (9. Потребность в контакте с человеком в ситуации угрозы – инстинкт выживания млекопитающих – см. главу 6.) Мне нужен чей-то утешающий взгляд, спасательный круг, за который можно ухватиться. Но я слишком напуган, чтобы пошевелиться, и застываю в беспомощности. (10. Сила шока и реакция неподвижности снижают способность человека просить о помощи, то есть задействовать инстинкт социального выживания, развившийся у млекопитающих совсем недавно.)
Добрый самаритянин быстро задает вопросы: «Как вас зовут? Где вы находитесь? Куда направлялись? Какое сегодня число?» Но я не могу пошевелить губами, не могу произнести ни слова. У меня нет сил отвечать на вопросы. Его манера задавать их заставляет меня чувствовать себя еще более дезориентированным и совершенно сбитым с толку. Наконец, удается подобрать слова и заговорить. Мой голос звучит глухо и натужно. (11. Безмолвный ужас является частью реакции неподвижности и наблюдается у всех видов животных, способных к звукоизвлечению.) Я прошу его, жестом и словами: «Пожалуйста, отойдите». (12. Это первый раз, когда я могу мобилизовать эффективную защиту от вторжения в мои личные границы и начать их вновь устанавливать.) Он подчиняется. Словно нейтральный наблюдатель, говорящий о человеке, распростертом на асфальте, я заверяю, что понимаю, что нельзя двигать головой, и отвечу на его вопросы позже. (13. По мере того как шок уменьшается благодаря созданию эффективной границы, центры коммуникации в моем мозгу – центр Брока – начинают включаться, чтобы еще больше очертить и четко артикулировать мою границу.)
Силы доброты
Через несколько минут ко мне тихо подходит женщина и садится рядом. «Я врач, педиатр, – говорит она. – Могу я чем-нибудь вам помочь?»
«Пожалуйста, просто побудьте рядом», – отвечаю я. Ее простое, доброе лицо, кажется, лучится поддержкой и спокойной озабоченностью. Она берет мою руку в свою, и я сжимаю ее. Она нежно отвечает на пожатие. (14. Манера общения и физические прикосновения служат источником ориентации и помогают восстановить утраченную способность к социальному взаимодействию. Активация вентральной вагальной системы – см. главу 6 —помогает избежать затягивания в черную дыру травмы.) Когда мой взгляд встречается с ее, я чувствую, как на глаза наворачиваются слезы. (15. Контакт «глаза в глаза», равно как и прикосновение, являются неотъемлемой частью системы социальной вовлеченности. Этот физиологический обмен, посредством которого мы становимся участниками нервной системы друг друга, приводит к стабилизации и облегчению.) Нежный и странно знакомый аромат духов говорит, что я не одинок. Я ощущаю эмоциональную поддержку от ее ободряющего присутствия. (16. Обоняние имеет прямой доступ к лимбической системе, которая именно по этой причине раньше называлась «обонятельный мозг».) По телу вдруг прокатывается волна трепета, высвобождающая меня из оцепенения, и я делаю первый глубокий вдох. (17. Этот значимый момент – первое проявление физиологической разрядки и саморегуляции.) Затем по телу резко пробегает дрожь ужаса. Теперь из глаз текут слезы. В голове слышу слова: «Я не могу поверить, что это случилось со мной; это невозможно; это вовсе не то, что я планировал сегодня на день рождения Бутча». (18. Признание моего собственного отрицания.) Накатывается прилив глубокого, невыразимого сожаления. (19. В данный момент я соприкасаюсь с глубокой эмоциональной истиной, признавая потерю. В терапии это, как правило, происходит постепенно, с течением времени.) Тело продолжает содрогаться. На меня наваливается реальность.
Через некоторое время резкие конвульсии начинают сменяться более мягкой дрожью. Я чувствую, как чередуются волны страха и печали. (20. Эта разрядка, происходящая волнами, позволяет случиться естественному процессу маятникообразного колебания – расширение/сжатие, как описано в Шаге 3 в главе 5, – и приводит к облегчению чувства печали и страха.) Мне приходит в голову, что я мог получить серьезную травму. (21. Сканирование тела и оценка характера и степени повреждения являются частью реакции млекопитающих на физическую травму.) Возможно, я окажусь в инвалидном кресле, калекой, полностью зависимым от других. И вновь меня захлестывают глубокие волны горя. Я боюсь, что они меня поглотят, и я опять ищу взгляд этой женщины. (22. Сейчас я активно привлекаю женщину-педиатра в качестве ресурса.) Медленный вдох доносит до меня аромат ее духов. Она здесь, ее присутствие поддерживает меня. По мере того как потрясение проходит, страх смягчается и начинает отступать. Я чувствую проблеск надежды, а затем накатывающую волну горячечной ярости. (23. Ярость – очень сильная защитная реакция, она связана с желанием убить! Поэтому люди приходят в ужас от этого порыва и стараются подавить его. Женщина-педиатр помогает мне сдерживать ее и не поддаваться.) Тело продолжает трясти. Меня попеременно бросает то в леденящий холод, то в жар. (24. Это свидетельствует о продолжении сильной разрядки.) Жгучая красная ярость вырывается из самого нутра: как мог этот глупый ребенок сбить меня на пешеходном переходе? Неужели она не обратила внимания? Черт бы ее побрал!!(25. Усиление гнева сопровождается обусловленной неокортексом склонностью человека обвинять.)
Пронзительный вой сирен и мигающие красные огни заполняют все вокруг. Живот сжимается, и взгляд вновь устремляется к доброму взгляду женщины. Я сжимаю ее руку, она отвечает, и узел в животе ослабевает.
Я слышу, как рвется рубашка. Я вздрагиваю и снова оказываюсь в позиции наблюдателя, парящего над собственным раскинувшимся телом. (26. Резкость, с которой с меня снимается рубашка, рестимулирует диссоциацию.) Я наблюдаю, как незнакомцы в спецодежде методично прикрепляют электроды к груди. Парамедик – добрый самаритянин – сообщает кому-то, что мой пульс 170. Я слышу, как рубашка рвется еще сильнее. (27. Когда замечаю, что диссоциирую, мне удается вернуть себя в тело.) Я вижу, как спасатели надевают на шею шину-воротник, а затем осторожно опускают меня на доску. Пока они застегивают ремни, слышу помехи радиосвязи. Парамедики запрашивают полную травматологическую бригаду. Меня охватывает тревога. Я прошу отвезти меня в ближайшую больницу всего в 1,5 км отсюда, но мне говорят, что характер травм требует направления в главный травматологический центр в Ла-Хойе, примерно в 50 км от места происшествия. Сердце замирает. Удивительно, но страх быстро проходит. (28. Нарастание и спад эмоционального возбуждения свидетельствует об углублении саморегуляции.) Когда меня поднимают в машину «Скорой помощи», я впервые закрываю глаза. До меня доносится слабый аромат женских духов, в памяти остается взгляд спокойных, добрых глаз женщины-педиатра. И снова возникает умиротворяющее чувство, что ее присутствие удерживает меня здесь.
Открыв глаза в машине «Скорой помощи», я чувствую повышенную бдительность и готовность к действию, словно меня накачали адреналином. (29. Сейчас у меня достаточно ресурсов – достаточно, чтобы закрыть глаза и спокойно ощущать гипервозбуждение в теле; оставшийся аромат женских духов помогает успокоить лимбическую систему и тело, обеспечивая дополнительную поддержку для изучения того, что происходит внутри.) Несмотря на интенсивность, это чувство не переполняет меня. Глазам хочется метаться по сторонам, осматривая незнакомую и вызывающую дурные предчувствия обстановку, однако я сознательно концентрируюсь внутри себя. (30. Ощущение опасности, что жизни что-то угрожает, отступает, возможность доступа к телу возрастает.) Начинаю анализировать телесные ощущения, и внимание приковывается к интенсивному и неприятному жужжанию во всем теле.
На фоне этого замечаю своеобразное напряжение в левой руке. Я позволяю ему выйти на передний план сознания и отслеживаю, как оно нарастает. Постепенно осознаю: рука хочет согнуться и двигаться вверх. (31. Теперь я могу отслеживать физические ощущения. Я способен различать в «шумах» и жужжании возбуждения целенаправленное напряжение. Это мое любопытство помогает восстановить ориентацию в настоящем времени; травма и любопытство – противоположные психофизиологические функции и не могут сосуществовать одновременно.) (32. По мере того как развивается внутренний импульс к движению, я замечаю, что тыльная сторона ладони тоже хочет вращаться. Я улавливаю ее едва заметное движение к левой стороне лица – словно для защиты от удара.) Внезапно перед глазами мелькает изображение окна бежевой машины, и снова – как на снимке со вспышкой – пустые глаза смотрят из-за паутины разбитого лобового стекла. (33. Этот образ, связанный с первоначальной угрозой, появляется снова.) Слышу секундный «звенящий» удар левого плеча, разбивающего лобовое стекло. (34. Чувственные впечатления или образы, о которых говорилось в главе 7 в связи с моделью SIBAM, теперь расширяются и включают слуховой компонент инцидента, а не только визуальный.)
Затем, неожиданно, меня обволакивает чувство облегчения. Я чувствую, что возвращаюсь в тело. Электрическое жужжание отступило. Образ пустых глаз и разбитого лобового стекла уходит и словно растворяется. На его месте появляется картинка, как я выхожу из дома, ощущая мягкое теплое солнце на лице, и меня переполняет радость от ожидания встречи с Бутчем. Даю глазам расслабиться, сосредотачиваясь на внешнем окружении. Когда осматриваю машину «Скорой помощи», она почему-то уже не кажется такой чужой и зловещей. Я вижу яснее и «мягче». У меня возникает глубоко умиротворяющее чувство, что я больше не заморожен, что время начало двигаться вперед, что я пробуждаюсь от кошмара. (35. Картинка продолжает расширяться, позволяя достичь более глубокого уровня осознания инцидента с детальной увязкой всех визуальных и слуховых элементов. Я прошел момент столкновения, t = 0. Я прошел путь от t –1 (момент перед ударом) до t = 0 (момент удара) и далее до t +1, момента времени сразу после t = 0, и вышел из эпицентра шока – см. рис. 9.1. Я прошел через «игольное ушко», вернувшись в настоящее время и ориентируясь в нем, а также получив доступ к воспоминаниям о том прекрасном зимнем утре.) Я смотрю на фельдшера, сидящего рядом. Ее спокойствие действует умиротворяюще. (36. Эта поддержка укрепляет ощущение, что я очнулся от кошмара и могу расширить ресурсную базу поддержки, включив в нее женщину в машине «Скорой помощи».)
Рис. 9.1. Здесь показано движение к основному моменту шока и прохождение через него. Это устраняет обездвиженность.
После нескольких ухабистых километров я чувствую еще один очаг сильного напряжения – область позвоночника в верхней части спины. Правая рука хочет вытянуться вперед; мгновенная вспышка: вижу, как черная асфальтовая дорога мчится навстречу. Я слышу, как рука ударяется об асфальт, чувствую острое жжение в ладони правой руки. Я ассоциирую это с тем, что она вытягивается вперед, чтобы защитить голову от удара о дорогу. Испытываю огромное облегчение, наряду с глубоким чувством благодарности телу за то, что оно не подвело, точно зная, что нужно сделать, чтобы уберечь хрупкий мозг от потенциально смертельной травмы. (37. Сейчас я начинаю последовательно анализировать произошедшее, от t –1 до t +1, и у меня растет уверенность в способности тела защитить меня.) Продолжая слегка дрожать, я ощущаю теплую, покалывающую волну одновременно с внутренней силой, поднимающейся откуда-то из глубины.
Под пронзительный вой сирены парамедик в «Скорой помощи» измеряет мне кровяное давление и снимает ЭКГ. Когда я прошу ее сообщить мне жизненные показатели, она мягко и профессионально сообщает, что не может предоставить эту информацию. Я чувствую едва уловимое желание расширить контакт, взаимодействовать с ней как с личностью. Спокойно говорю, что я врач (полуправда). (38. Такого рода игривое общение возможно только тогда, когда вентральная вагальная система, о которой говорилось в главе 6, функционирует.) Она возится с приборами, а затем замечает, что это могут быть не совсем корректные показания. Минуту или две спустя сообщает, что мой пульс 74, а кровяное давление – 125/70.
«Какие были показатели, когда вы впервые подключили меня?» – спрашиваю я.
«Ну, ЧСС была 150. Парень, который измерял ее до того, как мы приехали, сказал, что пульс был около 170».
Я глубоко и с облегчением вздыхаю. «Спасибо, – говорю я и затем добавляю: – Слава богу, у меня не будет ПТСР».
«Что вы имеете в виду?» – спрашивает она с неподдельным любопытством.
«Ну, я имею в виду, что у меня, скорее всего, не будет посттравматического стрессового расстройства». Она все еще выглядит озадаченной, и я объясняю, как моя дрожь и следование защитным реакциям помогли «перезагрузить» нервную систему и вернули меня в мое тело.
«Таким образом, – продолжаю я, – удалось выйти из защитного режима «бей или беги»».
«Хм, – комментирует она, – так вот почему жертвы несчастных случаев иногда борются с нами – все еще находятся в состоянии «бей или беги»?»
«Да, верно».
«Вы знаете, – добавляет она, – я заметила, что у людей часто намеренно стараются остановить дрожь, когда мы везем их в больницу. Иногда их крепко привязывают ремнями или делают укол валиума. Может, это не так уж хорошо?»
«Да, это нехорошо, – подтверждает учитель во мне. – Это может дать временное облегчение, но удерживает человека в замороженном состоянии, и он застревает в произошедшем».
Она рассказывает, что недавно прошла курс «оказания первой помощи при травмах» под названием «Разбор критических инцидентов». «Они опробовали, как это работает, на нас в больнице. Пришлось говорить о том, что мы чувствовали после несчастного случая. Но от разговоров мне и другим парамедикам стало лишь хуже. Я не могла заснуть после. Но вы же совсем не говорили о том, что произошло. Вас, как мне кажется, просто трясло. И это то, что снизило пульс и кровяное давление?»
«Да», – ответил я и добавил, что это также спонтанные защитные микродвижения, которые совершали мои руки.
«Держу пари, – размышляла она, – если бы дрожь, нередко возникающую после операции, не подавляли, а дали ей пройти естественным путем, выздоровление пациента произошло бы быстрее и, возможно, даже послеоперационная боль уменьшилась бы».
«Верно», – говорю я, улыбаясь в знак согласия. (39. Испытываю облегчение от восстановления интеллектуальных способностей и «резервного потенциала».)
И здесь, дорогой читатель, оставляю вас еще раз поразмышлять над мудрым советом из древней китайской «Книги перемен»:
Познавший в своем сердце страх и трепет
защищен против любого ужаса,
производимого влияниями извне.
Человек не познает себя, пока не увидит свое отражение в глазах другого человека.