Травма и духовность
За всю жизнь, работая с травмированными людьми, я был поражен неразрывной связью, существовавшей между травмой и духовностью. Начиная с самого раннего опыта работы с клиентами, страдающими от устрашающего набора симптомов травмы, мне посчастливилось стать свидетелем глубоких и подлинных преобразований. Казалось бы, из ниоткуда, как в случае с Нэнси из главы 2, которую неожиданно окутали «теплые покалывающие волны», подобные «побочные эффекты» вдруг появлялись по мере того, как люди мало-помалу справлялись с чудовищными симптомами, преследовавшими их на эмоциональном, физическом и психологическом уровнях. Эти удивительные проявления включали экстатическую радость, обретение ясности видения, возвращение способности к концентрации и всеобъемлющее чувство единства с миром. Кроме того, многие из моих клиентов описывали глубокие переживания сострадания, мира в душе и целостности. На самом деле, после такого кардинального внутреннего сдвига и ощущения «внутренней благости», возможно, нет ничего необычного в том, чтобы назвать их работу в процессе терапии «священным опытом». В то время как люди осознавали классические цели, сопутствующие стойким изменениям личности и поведения, эти трансцендентные побочные эффекты были слишком явными, чтобы их можно было не замечать. На протяжении десятилетий я с удивлением и любопытством следил за захватывающими и вместе с тем неуловимыми загадочными явлениями.
Поскольку в начале моей новообретенной одиссеи до официального признания диагноза травмы, внесенного затем в «Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам III» как посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР), оставалось еще более десяти лет, у меня не было признанного и сформулированного набора патологических критериев, которые могли бы меня отвлечь. Поэтому я был свободен в наблюдениях и мог следовать лучшим традициям этологов. Со столь выгодной позиции, в отсутствие официального списка симптомов, я мог наблюдать за телесными реакциями клиентов и анализировать их самоотчеты по мере своего участия в преобразующем процессе их исцеления. Интенсивные физиологические реакции, описанные в предыдущих главах, включая дрожь (когда она была проявлением безопасной разрядки), а также резкие спонтанные изменения температуры, ЧСС и дыхания, помогали восстановить равновесие моих клиентов. Эти реакции приводили к состоянию расслабленной готовности – способности, подобной той, которая культивируется в дзен и боевых искусствах вроде айкидо.
Разбираясь с непроизвольными, энергичными и глубоко волнующими переживаниями, я понял: реакции клиентов были правильными и нормальными, а вовсе не патологическими. Иными словами, они демонстрировали врожденные процессы саморегуляции и самоисцеления. И подобно тому, как животные после подобных реакций возвращались к повседневным делам, мои клиенты возвращались к жизни с новым энтузиазмом, благодарностью и принятием.
В то же время они часто говорили о переживаниях, которые я расценивал как соприкосновение с духовностью: чувство возвращения к жизни, тепла, радости и целостности, как у Нэнси. Продвигаясь к пониманию внутренней взаимосвязи между травмой («грубой, скрытой энергией выживания») и духовностью, я наткнулся на судьбоносную статью Роланда Фишера, опубликованную в престижном журнале Science. Мне открылся удивительный и неожиданный принцип, воспринятый мной с огромным волнением: духовный опыт неразрывно связан с самыми примитивными животными инстинктами.
Трансцендентные состояния
В статье Роланда Фишера, озаглавленной «Картография экстатических и медитативных состояний» (A Cartography of the Ecstatic and Meditative States), описана схема, показывающая связь различных парасимпатических и симпатических (автономно-инстинктивных) действий с мистическими и медитативными переживаниями. Хотя масштаб его работы выходит далеко за рамки этой короткой главы, достаточно сказать: ознакомившись с ней, я предположил, что его взгляд на психофизиологическую подоплеку различных мистических состояний объясняет целый ряд «трансперсональных» переживаний моих клиентов, с которыми они сталкивались в процессе проработки травмы и исцеления от нее.
Травма представляет собой сильно сжатую энергию «выживания», которая не смогла реализоваться в процессе целенаправленного действия. Когда во время терапевтического сеанса она постепенно высвобождается, или титруется (см. Шаг 4 в главе 5), а затем перенаправляется с симптоматического обходного пути в естественное русло, можно наблюдать (в более мягкой и менее пугающей форме) те реакции, что я наблюдал у Нэнси. В то же время трансцендентные качества переживаний изящно, автоматически и последовательно интегрировались в структуру личности. От способности осуществить ритмичное высвобождение этой связанной, сжатой энергии зависит, разрушит она нас или оживит.
Примитивные реакции выживания требуют экстраординарной сосредоточенности и эффективных действий. Мать, поднимающая машину, чтобы высвободить из-под нее ребенка, мобилизует огромную (почти сверхчеловеческую) энергию выживания. Та же энергия, когда ощущается через титрованное телесное восприятие, может приводить к ощущениям особой сосредоточенности, экстаза и блаженства. Обладание этими первобытными «океаноподобными» ощущениями энергетических потоков способствует воплощенной трансформации и (как показано в картографии Фишера) переживанию «вневременности» и «присутствия», известного в медитации как «вечное сейчас». Кроме того, оказывается, мозговые структуры, играющие центральную роль в преодолении травмы, играют ключевую роль и в переживании различных «мистических» и «духовных» состояний.
На Востоке давно известно: пробуждение Кундалини в первой чакре (или центре выживания) – средство для инициации экстатической трансформации. При травме происходит аналогичная активация, но с такой скоростью и интенсивностью, что перегружает организм. Если сможем получать постепенный доступ к этой энергии, реинтегрируя ее в нервную систему и психические структуры, реакция выживания, заложенная в травме, может стать катализатором подлинной духовной трансформации.
Когда я начал исследовать взаимосвязь между трансформацией травмы и опытом пробуждения Кундалини, я искал подтверждения данной связи. Примерно в то время (середина 1970-х) я познакомился с врачом по имени Ли Саннелла из Беркли, Калифорния. Он поделился со мной обширной подборкой своих записей о людях, которые испытывали те или иные реакции в результате спонтанного пробуждения Кундалини. Я был заинтригован тем, насколько многие похожи на реакции моих первых клиентов. Записи Саннеллы легли в основу его ценной книги «Переживание Кундалини, психоз или трансцендентность?» (The Kundalini Experience, Psychosis or Transcendence?). Этот феномен был описан и великими современными адептами, такими как Гопи Кришна. Кроме того, книга К. Г. Юнга «Психология Кундалини-йоги» (основанная на его семинарах 1932 года) весьма грамотно излагает материал, но, по иронии судьбы, содержит вывод, что вряд ли кто-либо когда-либо сможет испытать опыт пробуждения Кундалини на Западе. При этом Юнг продолжает: «Жизнь чувств – это та примордиальная область психики, которая наиболее чувствительна к религиозным переживаниям. Вера или разум сами по себе не способны тронуть душу: без чувства религиозный смысл становится пустым интеллектуальным упражнением. Вот почему самые яркие духовные моменты наполнены эмоциями». Суть религиозного опыта заключается в ощущении животворящей силы – spiritus, присутствующей в нем. Когда клиенты испытывали élan vital – жизненный импульс, исходящий изнутри, неудивительно, что они ощущали и нечто сходное с религиозным благоговением.
На протяжении многих лет у меня были возможности показать несколько видеозаписей сеансов моих клиентов учителям Кундалини-йоги из Индии. Это оказался замечательный обмен мнениями. Мастера йоги с искренним и обезоруживающим смирением интересовались моими наблюдениями так же, как я их обширными знаниями.
«Симптомы», часто описываемые при пробуждении Кундалини, могут включать любое из следующего: непроизвольные движения тела, боль, щекотка, зуд, вибрация, дрожь, чередование ощущений жара и холода, изменение характера дыхания, временная обездвиженность, сильное давление, бессонница, повышенная чувствительность к свету и звуку, синестезия, необычные или экстремальные эмоциональные состояния, усиление сексуального влечения, ощущение физического расширения, диссоциация и внетелесные переживания, а также слышание «внутренних звуков», таких как рев, свист и щебетание.
Эти ощущения, связанные с пробуждением Кундалини, часто бывают более сильными и взрывоопасными, чем те, которые я наблюдал у клиентов. Разрабатывая свою методику, я научился помогать клиентам постепенно проникать в их телесно-энергетические ощущения, чтобы те их не напугали и не подавили. В целом сосредоточенность на себе и любопытство к внутренним ощущениям позволяют человеку ощутить тонкий внутренний сдвиг – легкое сжатие, вибрацию, покалывание, расслабление или чувство открытости. Я назвал этот переход от чувства страха, ярости или иных состояний, которые человек предпочитает избегать, к «дружбе» с внутренними ощущениями – маятникообразным колебанием, внутренним ритмом, пульсирующим между ощущаемыми полярностями сжатия и расширения/открытости (Шаг 3 в главе 5). Как только человек научается получать доступ к внутреннему ритмичному потоку, «бесконечная» эмоциональная боль начинает казаться управляемой и конечной. Это позволяет изменить настрой клиента со страха и беспомощности на любопытство и желание исследовать.
В мистическом герметическом трактате «Кибалион» говорится: «Все течет, вовне и вовнутрь; все имеет приливы и отливы; все поднимается и падает; качание маятника проявляется во всем; мера качания вправо равна мере качания влево; ритм как компенсация». Применение этой вечной философии к травме – тот самый принцип, который позволяет в настоящем времени переработать и трансформировать ощущения и переживания, ранее невыносимые для человека. Можно сказать, что трансформация травмы соотносится с каббалистической философией.
Травма, смерть и страдания
Если я пойду и долиною смертной тени, Не убоюсь зла.
Было бы ошибкой отождествлять травму со страданием, а страдание, в свою очередь, объявлять условием трансформации. В то же время практически в каждой духовной традиции страдание понимается как путь к духовному пробуждению. На Западе эту связь можно увидеть в библейской истории об Иове, и особенно в средневековом мистицизме страдание описывается как темная ночь души и, разумеется, во всю силу проявляется в страстях Христовых. В буддизме проводится важное различие между страданием как таковым и ненужным страданием. Согласно Будде, «когда боль коснется обычного человека, он начинает жаловаться… впадает в отчаяние… сжимается… при этом он испытывает две боли… это похоже на то, как если бы в человека всадили стрелу, а сразу после этого всадили в него другую… чтобы он почувствовал боль от двух стрел…». Люди, пережившие травму, настолько напуганы телесными ощущениями, что избегают их. Они словно верят, что, почувствовав их, будут уничтожены или, как самое меньшее, ситуация ухудшится. Поэтому остаются в тупике и таким образом пускают в себя вторую стрелу – «страх перед самим страхом», по выражению Рузвельта. Однако при поддержке и должном руководстве могут постепенно научиться дружить со своими ощущениями, вызванными травмой, и трансформировать их.
Как в буддийской, так и в даосской традициях говорится о четырех путях, ведущих к духовному пробуждению. Первый – смерть. Второй путь к освобождению от ненужных человеческих страданий – многолетнее строгое медитативное созерцание. Третий путь лежит через особые формы (тантрического) сексуального экстаза. А четвертым, согласно этим традициям, является травма. Четыре великих пути – смерть, медитация, секс и травма – имеют общий элемент. Все они потенциальные катализаторы абсолютного отречения.
Способность чувствовать физические ощущения неподвижности (не впадая при этом в ступор) и отдаться им – ключ к трансформации травмы. Когда, вместо того чтобы отшатнуться от нее, мы можем прикоснуться к этой похожей на смерть пустоте, хоть и ненадолго, обездвиженность проходит. Таким образом, устраняется вторая стрела ненужных страданий. «Отстранение» от страха позволяет человеку освободиться от удушающей травмы. Когда человек может «вчувствоваться» в ограниченные по времени ощущения паралича (за минусом страха), он соприкасается с «мини-смертью», заключенной в эпицентре урагана, в самом сердце травмы. Подобное прикосновение есть возможность проникнуть в богатые возможности портала смерти. Хорошо известно, что многие люди, пережившие околосмертный опыт, претерпевают затем позитивные личностные изменения. В подходящий момент травмированного человека, при соответствующей поддержке, поощряют, чтобы он почувствовал и без сопротивления погрузился в состояния неподвижности/околосмертного опыта, высвобождая эти примордиальные, архетипические энергии и интегрируя их в сознание.
Кроме того, эти ужасные состояния – awful states[132], – по-видимому, связаны с такими трансформирующими, «полными благоговения» состояниями, как собственно благоговение, присутствие, вневременность и экстаз. Они имеют общие психофизиологические и феноменологические корни. Так, стимуляция миндалевидного тела («детектора дыма» головного мозга, сигнализирующего об опасности и гневе) может вызывать ощущение экстаза и блаженства. Это, по-видимому, подтверждает мысль, что человек, проходя через «ужасные» (awful) чувства страха и ужаса, в результате испытывает чувства радости, добра и благоговейного трепета (awe).
Эндрю Ньюберг и его коллеги в знаковой книге «Почему Бог никуда не уйдет»[133] (Why God Won’t Go Away) собрали воедино огромное количество исследований мозговых структур, лежащих в основе множества различных духовных переживаний. Применение этого типа исследований мозга для трансформации травмы – богатая область, заслуживающая дальнейших исследований.
Регуляция и самость
Что вверху, то и внизу.
Вкратце: Вегетативная нервная система (ВНС)[134] получила свое название из-за того, что является относительно автономной ветвью нервной системы. Ее основная, но высокоинтегрированная функция связана с регулированием энергетических состояний организма и поддержанием гомеостаза. ВНС состоит из двух совершенно самостоятельных ветвей[135]. Ее симпатическая ветвь поддерживает общую мобилизацию энергии. Если вам физически холодно, вы чувствуете угрозу или испытываете сексуальное возбуждение, симпатическая нервная система ускоряет обмен веществ и подготавливает вас к действию. Парасимпатическая система, в свою очередь, способствует отдыху, расслаблению, вынашиванию плода, питанию и восстановлению функций тканей и клеток.
Когда уровень активации симпатической ветви вегетативной нервной системы очень низок, мы склонны чувствовать некоторую вялость. При умеренном уровне симпатической активности мы, как правило, готовимся делать или делаем что-то активное. Этот уровень возбуждения обычно ощущается как состояние готовности или приятное возбуждение. В этой зоне, как правило, происходит плавное переключение между умеренными уровнями симпатической и парасимпатической активности, что поддерживает сбалансированное физиологическое состояние организма, называемое гомеостазом. Я называю это диапазоном гибкости, плавного колебания и переключения возбуждения, динамического равновесия и расслабленной бдительности, который характеризуется ощущением энергичности, энтузиазма и сосредоточенности.
У млекопитающих способность к саморегуляции очень важна. Она наделяет животное способностью плавно изменять внутреннее состояние организма в соответствии с изменениями во внешней среде. Животные с развитой орбитофронтальной корой выработали способность переключаться между различными эмоциональными состояниями. Данная способность (известная как «регуляция аффекта») позволяет животным менять эмоции в соответствии с требованиями окружающей среды. У людей, согласно Шору и другим, эта высокоразвитая адаптивная функция является основой самоощущения. Те же контуры в орбитофронтальной коре головного мозга получают информацию от мышц, суставов и внутренних органов. Ощущения, формирующие внутренний ландшафт тела, отображаются в орбитофронтальных отделах мозга. Следовательно, поскольку мы способны менять ощущения в теле, мы меняем и высшую функцию мозга. Эмоциональная регуляция, наш путеводитель по жизни, осуществляется через телесную проявленность, или воплощенность.
Воплощенность и совершенствование
И я во плоти моей узрю Бога.
Будь проклят разум, витающий в облаках в поисках
мифических королей; только мистические вещи,
мистические вещи взывают к душе,
которая не хочет принять тело равным себе,
и я так и не научился по-настоящему прикасаться
к тому, что там, там, там в глубине
чувствуют игуаны.
Травмированные люди становятся фрагментарными, теряют проявленность в теле. Подавленные чувства лишают мир оттенков и фактур, превращая все в хорошее или плохое, черное или белое, за нас или против. Это бессловесный ад травматизации. Для того чтобы знать, кто мы и где находимся в пространстве, чувствовать, что мы – живые и значимые существа, необходимы оттенки. Более того, теряют проявленность в теле, т. е. развоплощаются, не только тяжело травмированные люди; большинство жителей Запада испытывают менее драматичную, и все же пагубную оторванность от внутренних чувственных ориентиров. Учитывая масштабы первобытной и необузданной силы инстинктов, историческая роль церкви и других культурных институтов в усмирении плоти, т. е. нашего тела, не вызывает удивления.
В противоположность им, различные духовные традиции, работающие с воплощенностью, не считают «низменные инстинкты» чем-то таким, что подлежит искоренению, а рассматривают их скорее как силу, которая нуждается в трансформации и доступна для нее. В медитации випассана и различных традициях тантрического буддизма (таких как Кум Нье) цель – «проявить истинно человеческие духовные качества, такие как всеобщая доброжелательность, доброта, смирение, любовь, бесстрастие и так далее». Эти традиции, вместо того чтобы отказываться от тела, используют его как способ «очищать» инстинкты. Суть воплощенности не в отречении, а в том, чтобы проживать инстинкты в танце «энергий тела» и в то же время использовать изначальные необузданные энергии для развития все более утонченных переживаний собственного опыта.
Как говорится в песне Дори Превина, мистические переживания, которые не ощущаются в теле, просто не «закрепляются». Люди, пережившие травму, живут в мире хронической диссоциации. Это постоянное состояние развоплощения, непроявленности в теле дезориентирует их и лишает возможности жить здесь и сейчас. Однако, как упоминалось ранее, люди, пережившие травму, не одиноки в своем развоплощении; в современной культуре широко распространено разделение между телом и разумом на более низком уровне, и это в некоторой степени затрагивает всех нас.
Вспомните различие, существующее в немецком языке между словом Körper, означающим физическое тело, и словом Leib, которое переводится на английский как «живое тело». Слово Leib имеет гораздо более глубокое генеративное значение, чем чисто физическое Körper, которое мало чем отличается от английского слова corpse, что значит «труп». Дар исцеления от травмы – это заново открытое живое, чувствующее, знающее тело. Поэт и писатель Д. Х. Лоуренс вдохновляет своими размышлениями о живом и познающем теле:
Я верю в то, что кровь и плоть мудрее интеллекта. В телесном бессознательном внутри нас бурлит жизнь. Именно благодаря ему мы узнаем, что живы, живы до глубины души и соприкасаемся где-то там с яркими просторами космоса.
Люди, пережившие травму, на своем пути исцеления учатся разрушать собственные закостеневшие защитные механизмы. В процессе отречения они сначала мягко оттаивают от заледенелой неподвижности, а затем становятся свободным потоком. Исцеляя разбитое на множество осколков «Я» от привычного существования в режиме диссоциации, они переходят от фрагментации к целостности. Возвращая себе телесную воплощенность, они возвращаются из долгого изгнания. Они возвращаются домой, в свои тела, будто впервые познавая жизнь в них. Хотя травма – это ад на земле, исцеление от нее может ощущаться даром богов.
Джек Лондон описывает просветление, которое дает встреча с травмой и ее трансформацией. В «Зове предков» он пишет: «Есть экстаз, знаменующий собою вершину жизни, выше которого уже не подняться. И парадоксально то, что экстаз этот, приходя в момент ощущения всей полноты жизни, одновременно проявляет себя как полное забвение себя и всего окружающего». Это пробуждение нашей жизненной силы, превращенной из необходимости выживания в экстатическую жизнестойкость, – поистине неотъемлемый дар, лежащий у наших ног в ожидании, когда мы откроем его в этом сладостном погружении в чувственный внутренний мир, независимо от того, пережили мы травму или просто стали жертвами западной культуры.