Зачем сделали чучело? Тренироваться в стрельбе? Странно.
Полукруглое крыльцо в четыре облицованных плиткой ступеньки подняло его к узкой двери. Год, наверное, не мытое боковое окно-амбразура предъявило смутный силуэт.
Его собственный.
Виктор отжал ручку. Внутри участка было пыльно, пусто и сумрачно. Рассохшиеся деревянные полы заскрипели под подошвами. Виктор прошел мимо длинной загородки из железных прутьев, мимо конторки дежурного, прокрутил визгливый барабан турникета.
Столы и стулья основного помещения были сдвинуты к стенам, к окнам, освобождая пространство для пыли и мелового рисунка на полу.
В рассеянном свете контур человеческой фигуры, то ли в пальто, то ли в куртке, судя по широкому, неровному обводу, тянул растопыренные пятерни к коридору в дальнем конце.
В центре контура темнело пятно.
Виктор присел, усмехнулся, сдул ком пыли с гигантской меловой ноги. Гипотетический труп был метра под два с половиной ростом.
Великана убили, надо же. Кого-то, пожалуй, способно привести в трепет.
— Нда, — сказал Виктор. — Нда.
За одним из столов произошло шевеление, раздался щелчок, и в сторону Виктора повернули загоревшуюся лампу.
— Кто?
— Инспектор Рыцев, — Виктор прикрыл глаза ладонью. — Вам должны были…
— Ах, да. Извините.
Свет уплыл в сторону, превратился в золотистое пятно на столешнице.
— Я думал, меня встретят.
Виктор подошел, намереваясь дать отповедь провинциальным забавам, применимым к столичному сыщику, и застыл с открытым ртом.
Перед ним сидел мальчишка лет семнадцати, конопатый, растрепанный, с опухшей со сна физиономией. Полицейская куртка была ему явно велика.
Виктор растерялся.
— Ты что, один?
— Ага, — просто ответил парнишка.
— А где все?
— Кто? — Мальчишка покрутил головой по сторонам.
— Ну, участок. Полицейские.
— Я один.
Виктор опустился на кстати оказавшийся стул.
В голове у него все смешалось. Он подумал: как же так? Я четко почувствовал… Тем более, он сам видел дело. Кратов. Тимофей Неграш. Пропал без вести. Толстый такой том. Не обманка же.
Виктор пошевелился, потянул пальцы к шляпе и только тогда, через руку, заметил, что мальчишка смотрит на него со странным выражением лица.
Восхищенным, что ли.
— Что? — спросил он, кажется, грубовато.
— Вы правда из столицы?
Виктор приподнял шляпу.
— Рыцев, как уже было сказано. Столичная розыскная полиция.
Старомодный жест мальчишку околдовал.
— Вы как в фильме, да? У нас раньше показывали. Про убийцу.
— Нет, я сам по себе.
Ему было стыдно признаться, что и шляпу, и чемоданчик, и вообще типаж он подсмотрел именно там. Да и кому признаваться — мальчишке? Тем более, все это уже за десять, нет, за пятнадцать лет прилипло к нему, сделалось неотъемлемым, индивидуальным, личным. Виктор Рыцев — шляпа до бровей, плащ, мужественный абрис подбородка.
Надо бы еще разобраться, что первично — он или тот фильм.
— Как тебя зовут? — спросил Виктор мальчишку.
— Яцек. Яцек Тибунок.
— Вот что, Яцек, ты что — то сказал про "ах, да".
— Ой, извините.
Мальчишка задергал ящики стола, Виктор посветил лампой, загибая кронштейн.
Через несколько секунд на стол плюхнулся журнал в пластиковой обложке, брелок с ключами и тонкая темная пластинка электронного планшета.
— Это у нас всегда здесь, — объяснил Яцек.
Планшет и брелок он подвинул к Виктору, а сам раскрыл журнал.
На титуле значилось: "Журнал открыт…" и стояла дата. Третий год поселения. В самый что ни на есть…
Виктор мысленно присвистнул.
Первые страницы журнала были густо засеяны буквами, но дальше, по мере того, как мальчишка листал к последним записям, к свободному месту, шли уже однообразные, короткие, с перерывами, с пробелами, строчки.
Перевернутые, они казались абракадаброй. Виктор ухватил лишь конец одной: "…е было". Не было? Чего не было? Происшествий? Скорее всего.
Яцек добрался наконец до нужной страницы.
Включив буквенный набор и подолгу зависая указательным пальцем над алфавитом, он набил полоску текста, куцую, скромную, и повернул журнал к Виктору.
— Здесь надо расписаться.
— Ну, если надо…
"Прибыл — темнело на желтом пластике, — Виктор Рыцар, столичная полиция. Причина: расследование. Выдано: ключи от квартиры ул. Донная, 4, планшет с доступом".
Хмыкнув, Виктор исправил "Рыцар" на "Рыцев", подписался.
Пробежал глазами вверх по странице. Прибыл — убыл, выдано — сдано. Менялись фамилии, менялись даты, ползли в прошлое.
Антон Скром. Расследование. Э. Кит-Джонс. Расследование. Павел Рамарс. Расследование. Год назад, два года назад. Три.
Виктор перелистнул. И еще. И еще. Рэй Луннов. Расследование. Пятнадцать лет назад. Жан Гриман. Расследование. Двадцать три года назад.
Прибытия и убытия следователей разбавляли сухие до невозможности и до невозможности же однообразные местные рапорты. Месяц такой-то, происшествий не было, месяц сякой-то, не было происшествий. По году суммировалось.
Пустота к пустоте, подумал Виктор, равно пустота.
Потом он дошел до самого первого, двадцатисемилетней давности отчета. "Сегодня, девятого месяца двадцать второго дня Третьего года от Посадки пропал Тимофей Неграш, поселенец пятнадцати лет, темноволосый, глаза — светлые…"
— Господин следователь, — позвал его мальчишка.
— Да? — вскинул голову Виктор.
— Это все есть в планшете.
— Журнал?
— Да. И все рапорты. И сканы допросов. По каждому году.
— Хорошо, — он с сожалением отложил журнал. — А ты здесь только из-за меня?
Мальчишка кивнул.
— Ну, — Виктор улыбнулся, — тогда можешь быть свободен. Только…
Он посмотрел на Яцека, в безмятежных глазах которого не было ничего из того, что он привык ощущать и видеть среди ровесников, людей постарше и даже в зеркале — ни тревоги, ни беспокойства, ни глубоко сидящей горечи.
Полтора поколения, и — пожалуйста, подумалось ему. Вжились.
— …скажи мне, где Донная.
Стукнул ящик стола, проглатывая пластик.
— А пойдемте я вас провожу, — встал Яцек. — Я там рядом живу.
— Давай.
Виктор сунул планшет и ключи в карман.
Они вышли из участка и пересекли двор, направляясь в противоположную площади сторону. Чучело, будто живое, всплеснуло рукавом под порывом ветра.
— Зачем, кстати? — указал на него Виктор.
— Не знаю, — легкомысленно пожал плечами Яцек. — Это еще до меня.
— А меловой контур?
Яцек обернулся на мгновение.
— Скучно было.
Под ногами зашуршал серый асфальт кривой улочки. Улочка была узкая, с одной стороны ее шла огораживающая торговый пассаж стена, с другой тянулось длинное складское здание без окон и, кажется, даже без дверей.
И там, и там трава стояла стеной.
— Не пропалываете? — спросил Виктор.
— Зачем?
Ну да, незачем, кивнул он себе. Может статься, через пять-десять лет они перестанут понимать, зачем жить в домах, зачем пользоваться электричеством и водопроводом, потянутся из городков… Куда?
На самом деле интересно: куда?
В дети степей? К горным отрогам? В землянки?.
Он поежился от неприятного ощущения, возникшего между лопаток — кожу покалывало, будто ее пропекло на солнце.
Понял, понял, прошипел мысленно.
— Что-то у вас тут совсем мало народу.
Они свернули на улочку пошире, посвободней, в дальнем конце ее засверкала водонапорная башня.
— Да нет, почему? — Яцек пнул камешек. — Сейчас же пора созревания, трава в сок вошла, пумпых перебродил… Почти все в полях. А кто-то на белковых фермах.
— А-а-а.
Впереди обозначился перекресток, и Яцек показал рукой:
— Вам сейчас налево, но улица загибается почти параллельно. Четвертый дом, он отсюда пятый. Там еще краской замазано… — он вдруг смутился. — А вообще есть свет, канализация. Рядом тоже живут. И магазин там…
— Ясно.
Виктор приподнял шляпу.
— Что ж, пока.
— До свиданья, — сказал мальчишка.
Жжение между лопаток не проходило.
Шевели, не шевели плечами, теперь уже словно клеймо горит.
И плохо не думай.
Виктор еще постоял на углу, глядя в удаляющуюся мальчишечью спину в мешковатой полицейской форме, поморщился, посмотрел в небо.
Небо было белесое.
Когда-то в нем долго не затягивалась пробитая кораблем-ковчегом гигантская прореха, полная звездного космоса. Висела, будто окно в другой мир.
Кажется, ему было двенадцать, матери — тридцать, отцу — двадцать девять.
Невозможно представить себе уже. Все забылось, стерлось, переменилось в памяти. Ни лиц, ни слов. Прореха и осталась одна.
Он вздохнул и внезапно сообразил, что пропавшему Неграшу тогда, в День Посадки, тоже было двенадцать.
Непонятно все же, почему каждый год…
Мысль не успела оформиться — лопатки стянуло одна к другой, словно кто-то наживую, через кожу, через мышцы, через кости сшил их единой нитью; руки — и пустая, и с чемоданом — приподнялись, локти задрались вверх; хлопнулась шляпа с завернувшейся головы.
Су… — выдавил он.
Но, опять же, как можно было думать такое? Нельзя.
Что-то хрустнуло в шее.
И зачем? — оскалившись, спросил Виктор словно бы себя самого. Я буду бесполезен тебе такой. Я не смогу…
И отпустило.
Словно там — где? внутри? — поняли.
Наклонившись, он подобрал шляпу, усмехаясь, охлопал о бедро. Осторожно подвигал плечами — нет нити.
А болью кольнуло, да.
Затем он неторопливо пошел по Донной, в которой насчиталось всего шесть домов по четной стороне и три — по нечетной.
Рыжий кирпич, узкие окошки. Пыль и трава между плитками. Свет ложился ровной полосой, проскользнув между крыш.
Дом номер четыре был двухэтажным, с маленьким балкончиком и синей дверью. Часть боковой стены действительно была неровно забелена, но буквы, как кровь, все равно проступали сквозь краску.
Виктору не составило труда разобрать.