Сперва Артур хотел подложить связку гранат под шасси, но какой в этом смысл? Шасси и так сломано, утонуло в тине, а металлическая обшивка фюзеляжа не позволит огню быстро набрать силу.
Бензин неслышно впитывался шелком, струйка текла тихо, Артур услышал тиканье часов. Он обернулся и увидел вмонтированные в панель приборной доски часы. Циферблат, обмазанный фосфором, светился и был вправлен в ободок. Ободок не что иное, как большая рифленая гайка: когда ее повертываешь, часы заводятся.
Кончиком ножа он осторожно выковырнул из панели светящийся ободок. Часы размером с компактный удлиненный будильник спрятал в карман. Зачем? Скорее всего из профессионального тщеславия и в доказательство того, что забрался в эту кабину! А то вдруг отыщется какой-нибудь Фома неверующий из тех, кто плохо или совсем не знает характера и сноровки Артура Спрогиса…
В каких приборах, в каких стрелках СБ таятся секреты, из-за которых сегодня у командования авиации столько волнений и тревог? Почему так нервничает главный советник по авиации?
Тем временем в кабину натекло масло. На полу — изрядная лужа бензина, пары его все сильней бьют в носоглотку. Поджигать парашют в застекленной кабине — сразу вспыхнет, сам сгоришь ни за понюшку табака. Он вытянул намокший купол на крыло, благо парашют семиметровой длины. Уложил связку гранат между приборной доской и сиденьем пилота. Когда зажег спичку и поднес к намокшему парашюту, заметил, что пальцы у него дрожат; никогда он за собой такого не замечал. Даже неловко стало перед Лизой, он передал ей коробок спичек. Как только на крыле занялось пламя, он увидел розовые, пунцовые, алые отсветы на низких облаках.
СБ воспламенился, и языки пламени вырвались из разбитой кабины. Со стороны деревни раздались крики, свистки, выстрелы. Судя по ним, фашисты в двухстах метрах от самолета, не больше. Как пригодились бы сейчас и Ретамеро, и молодые парни с пулеметом, и майор.
Но выстрелы не приближаются, значит, не решаются подойти, боятся получить пулю в лоб из засады в тростниках.
Фашисты стреляли беспорядочно. Артур приказал уходить, низко пригнувшись или ползком. На огонь не отвечать, себя не обнаруживать. Шальные пули жужжали, как разбуженные среди ночи шмели, соблазнившиеся сладким соком тростника.
Время снова стало на вес золота. Как можно скорее отбежать от самолета, где ты ярко освещен, маячишь мишенью. Собраться всем на восточном краю плантации!
Сколько им предстоит пройти? По подсчетам Артуро, километра четыре-пять, чтобы выйти к шоссе, где в укромном гроте их ждут автомобили. Дай бог, поспеть к предрассветному часу…
Отряд продвигался вдоль берега, когда за их спинами раздался взрыв. Он прозвучал раскатисто; видимо, гранаты взрывались в связке не одновременно. Затем возле самолета будто бы началась горячая перестрелка. Артур объяснил Лизе — рвутся патроны в пулеметных лентах.
Взрывчатка придала зареву новую силу. Все четверо увидели море, подсвеченное темным пурпуром. Вода светилась безбрежным рябым зеркалом, отражавшим зарево.
Восточный склон одной из вершин Сьерра Техада освещен робкими лучами еще не показавшегося солнца, а кактусы, мимо которых быстро шли подрывники по каменистому плато, отбрасывали первые причудливые, почти фантастические тени.
Когда добрались до знакомого шоссе, услышали два глухих взрыва, — это взорвались баки с остатками горючего.
В сером предрассветье показались силуэты двух автомобилей.
Как всегда в сложных обстоятельствах, Артур поставил себя на место противника. Если мятежники, проехавшие по шоссе, обнаружили наскоро замаскированные автомобили — они перебили шоферов и устроили засаду. Пассажиры наверняка вернутся! Не в ночную же таверну Мотриля они отправились. Жаль, не условились о звуковом сигнале, чтобы Паскуаль знал: идут свои.
Сальвадор подобрался к беззвучным машинам с гранатой. Одна-единственная граната — все, что осталось в арсенале отряда. Он заглянул в машины: Паскуаль, второй шофер, юные Леон и Мануэль спали на мягких сиденьях и видели сладкие сны. Не слышали ни винтовочной стрельбы, ни взрывов. Майор и Ретамеро бодрствовали. Только сейчас, продрав глаза, Мануэль и Леон увидели зарево, майор же смущенно отвернулся. Ретамеро с ненавистью глядел на майора, из-за которого он лишился возможности участвовать в боевой операции вместе с товарищами.
Паршина начала было переводить сбивчивые оправдания майора, но Артур не стал слушать. «Хорошо хоть только трус, а не предатель». Но в «форд» майора уже не посадил.
С наслаждением сел Артур на свое месте в передней машине без ветрового стекла. Положив на колени пулемет, который за эту ночь только однажды согрелся длинной очередью, проверил, все ли на местах, и подал команду «Трогай!»
Теперь, когда прошел главный страх — за успех дела — и спало нервное напряжение, он почувствовал озноб. Это в Андалузии-то! Наверное, потому, что полночи проходил по жидкой грязи и ноги промокли до колен.
В машине Артур пожалел вслух, что не взяли с собой еды. При отъезде из Малаги каждая минута была на учете, но все же кто-то сунул в карман банку с сардинами, горсть маслин, лепешку. Да, он обязан был позаботиться обо всех. Хорошо бы обойти сейчас оба автомобиля с фляжкой коньяка, угостить всех, кто того заслужил; в крайнем случае сгодилось бы местное вино — малага.
Проехали с десяток километров, Артур обессиленно склонил голову на плечо. И уже в полусне счастливо улыбнулся: «Вот операция! Все время держали в руках оружие, а ни одного выстрела, кроме очереди по сторожевому домику, не сделали!..» А еще он успел подумать, что группа его не понесла никаких потерь. Ни единой царапины ни у одного человека. Берзин его за это обязательно похвалит…
На обратном пути они подобрали семь раненых, их довезут до Альмерии…
Когда майор Артуро докладывал генералу Гришину об операции, тот, видимо, торопился. И все посматривал на свои ручные часы. Артур вспомнил: «Да у меня же есть подарок для Старика!» Он достал из оттопыренного кармана брюк часы, которые вывинтил в кабине СБ, и протянул Берзину, сказав что-то по-латышски.
— Идут? — Берзин приложил часы к уху.
— С гарантией!
Берзин положил часы на стол, — просторный, чистый, не захламленный бумагами.
— Неплохая вещественная улика! — засмеялся он. — Похоже, ты и в самом деле выполнил поручение «вецайса».
«После отступления из Малаги, — читаем мы в воспоминаниях Елизаветы Паршиной и Артура Спрогиса, — отряд был выведен из подчинения фронту и начал выполнять задания, которые получал непосредственно от генштаба, где советником в то время был тов. Берзин, — в зависимости от ситуации, сложившейся на том или ином фронте».
Не раз приезжал майор Артуро и в предместье Барселоны, в Каса роха. Ждал здесь возвращения Берзина из Мадрида, готовился к операциям, обучал молодых подрывников, минеров, разведчиков работе в тылу.
Майор Артуро в Испании участвовал в подрыве семнадцати поездов. Особо ответственные задания он выполнял в дни генерального наступления фашистов на Мадрид, когда дорога из Севильи на Толедо была забита воинскими эшелонами, а позже — итальянским экспедиционным корпусом, который перебрасывался к Гвадалахаре.
— Действуй, как сумеешь и как будет удобней, — сказал тогда Берзин при прощании. — Но чтобы расписание железнодорожных поездов, идущих к Мадриду, полетело ко всем чертям.
В мае 1937 года Берзин срочно вызвал к себе Спрогиса и приказал провести операцию по захвату «языка» на участке Мадридского фронта, где проходит железная дорога на Гвадалахару. В генеральный штаб поступили сведения о том, что фашисты снова накапливают войска, готовят наступление. Уже неделю разведчики с Мадридского фронта безуспешно пытаются захватить «языка». Вот и решили привлечь к этой операции разведгруппу Артуро.
Это было последнее личное поручение, данное Берзиным майору Артуро незадолго до своего отъезда из Испании.
Прошли, сменяя друг друга, все четыре времени фронтового года. Генерал Гришин навсегда покинул предместье Барселоны Пинс дель Вальес, оказался далеко от берегов Испании. Только старожилы Каса роха помнили это имя. Многими боевыми операциями в «малой войне» стал руководить Хаджи Мамсуров — Ксанти.
Глядя в будущее
Арбатский переулок, промерянный чеканными, медленными в минуты глубокого раздумья, шагами Берзина. Старый дом, не знающий лифта. Знакомый кабинет за плотно обитой дверью, куда проходишь мимо секретаря Наташи Звонаревой.
Громоздкий несгораемый шкаф в углу. Поблекшая с годами голубая штора во всю стену задернута; за ней географическая карта. Письменный стол с массивным чернильным прибором, два потертых кожаных кресла. На столе никаких бумаг, папок.
Последний раз после одиннадцати лет напряженной работы корпусной комиссар Ян Карлович Берзин сидел за этим столом в апреле 1935 года. Его внезапно назначили тогда заместителем командующего Особой Краснознаменной Дальневосточной армией: японские самураи все чаще нарушали нашу границу. В связи с назначением нарком обороны К. Е. Ворошилов издал приказ, в котором говорилось: «Преданный большевик-боец, на редкость скромный, глубоко уважаемый, любимый всеми, кто с ним соприкасался по работе, тов. Берзин все свое время, все свои силы и весь свой опыт отдавал труднейшему и ответственному делу, ему порученному. Уверен, что и в будущей своей работе товарищ Берзин вполне оправдает свой заслуженный авторитет одного из лучших людей Рабоче-Крестьянской Красной Армии».
Когда Франко начал мятеж против республики, Берзина с Дальнего Востока срочно командировали в Испанию, и он пробыл там без малого год. Ему пришлось стать Главным военным советником испанской республиканской армии, и руководить советскими добровольцами, и самому принимать участие в боях. «За проявленное мужество и умелое руководство боевыми действиями в республиканской Испании» его наградили орденом Ленина, он получил звание армейского комиссара 2-го ранга. 9 июня 1937 года его вновь назначили начальником Разведывательного управления РККА.