Уйма хлопот и забот обрушилась на вновь занявшего свой пост Берзина. Прибой информации бился о клеенчатую дверь его кабинета. Но из всей корреспонденции, и зашифрованной, и открытой, которая поступала сюда из разных стран, самыми неожиданными были донесения, доходившие сверхсложнейшим лабиринтом из итальянской тюрьмы Кастельфранко дель Эмилия. Там сидел осужденный на двенадцать лет австрийский подданный Конрад Кертнер. Он, попав в фашистский застенок, изыскал возможность снабжать Центр ценными сведениями. Узнику № 2722, — под этим номером числился в тюрьме Кертнер — Маневич, — удалось с помощью соседей по камере, по прогулкам на тюремном дворе вызнать и передать на волю схему нового прицела для точного бомбометания на большой скорости и с большой высоты, передал и технические пояснения. За этим прицелом охотились разведчики нескольких стран. Для конспирации прицелы поступали на завод Капрони в коробках с яркими наклейками шведской фирмы «Примус». Но домашняя хозяйка немного настряпала бы на таком примусе. На самом же деле в коробках скрывали прицел, который изготовили на засекреченном заводе «Карл Цейс» в Тюрингии.
Маневичу помогли тюремные товарищи, оружейники. Они устанавливали эти хитроумные приборы на новых двухместных истребителях «капрони-113», а в тюрьму угодили за саботаж, поломки и дефекты в оборудовании — как могли вредили фашистам.
Молодой рабочий Ренато на свидании со своей невестой с горячим прощальным поцелуем ухитрился передать комочек папиросной бумаги, завернутой в пергамент, загодя приклеенной жевательной резинкой к десне…
Пришло время представлять полковника Маневича к очередному званию, срок выслуги давно истек. Тюремная одежда не могла изменить о нем представления Берзина. Маневич воевал на самом переднем крае, находился к противнику ближе, чем любой пограничник с заставы Гродеково или Негорелое. Следовало быстрее прислать ему замену, нужно было вывести его из-под удара еще до фашистского переворота — пронунсиаменто — в Испании. И Берзин сам написал аттестацию на А. Е. Маневича, которого представил к званию комбрига. Он аттестовался как способный, широко образованный и культурный командир. Волевые качества хорошо развиты, характер твердый. На работе проявил большую инициативу, знания и понимание дела. Попав в тяжелые условия, вел себя геройски, показал исключительную выдержку и мужество. Так же мужественно продолжает вести себя и по сие время, одолевая всякие трудности и лишения. Примерный командир-большевик, достоин представления к награде после возвращения…
Берзин не раз вспоминал день, когда он решил вопрос о многолетней работе за рубежом Маневича — Этьена-Кертнера…
Течет взъерошенная весенним ветром Москва-река…
Плывут одинокие льдины. Дворник в тулупе, треухе и валенках скалывает лед на тротуаре. Звонкая капель. По набережной идут Этьен и Старик. Оба в форме двадцатых годов — остроконечные шлемы со звездами, шинели с «разговорами». У Старика на петлицах три ромба. Старик отстает на несколько шагов от Этьена, критически приглядывается к его походке.
— А тебе пора отвыкать от строевой выправки, — говорит Старик строго.
— Стараюсь, Павел Иванович. Не получается.
— Отвыкнешь. И фрак научишься носить. И цилиндр. — Старик остановился. — А вот притворяться в чувствах потруднее.
— Ну и дела, — ухмыльнулся Этьен. — Позавчера — комиссар бронепоезда. Вчера — слушатель академии. Сегодня — летчик. А завтра — коммерсант? — Этьен попробовал сменить походку на более свободную. — Ну как?
— Чуть-чуть лучше, — подбодрил Старик и продолжал серьезно. — Ты и завтра останешься летчиком. Летчиком свободного полета! Ты только будешь видеть дальше всех и немножко раньше, чем увидят другие. И коммерсантом ты станешь не простым. — Старик рассмеялся и хлопнул Этьена по спине. — Бальзаковский банкир Нюсинжен — щенок по сравнению с твоим коммерсантом!.. — Старик помолчал и спросил потеплевшим голосом: — Сколько дочке?
— Два года.
— А Наде сказал? Командировка длительная.
— Она согласна.
— Длительная и опасная… Обдумай еще раз.
— Я обдумал в восемнадцатом. Когда вступил в партию…
В конце июня 1937 года перед отъездом в Белорусский военный округ к Берзину зашел попрощаться майор Поль Арман. Он получил назначение в бригаду, где служил до Испании.
— Счастливого пути в Бобруйск. Успешной службы, бывший капитан Грейзе! — напутствовал гостя армейский комиссар 2-го ранга и проводил его до глухой двери…
Вспоминаются проникновенные слова дважды Героя Советского Союза маршала А. М. Василевского; в 1975 году он написал о человеке, «которого мы, люди старшего поколения, глубоко уважали, чьей доблестью, мудростью и революционным кипением восхищались. Я говорю о замечательном коммунисте и командире Яне Карловиче Берзине, долгие годы возглавлявшем нашу военную разведку…
Став в марте 1924 года начальником Разведупра РККА, Берзин требовал от себя и от всех, кто трудился с ним вместе, умения по-ленински, руководствуясь ленинскими заветами, нести каждодневную службу на острейшем участке обороны страны. Сохранились записки-раздумья Берзина о задачах разведчиков, о правилах их поведения. Разведке требуются не просто отчаянные смельчаки, а люди незаурядные, выдающегося ума, с фантазией и воображением, умеющие самостоятельно и быстро ориентироваться в самой сложной обстановке, мгновенно принимать точные и единственно верные решения в самом тяжелом поединке, в безвыходном, казалось бы, положении».
Война с фашизмом и последующие годы унесли жизни многих учеников и помощников Берзина, о которых рассказано выше.
Старший лейтенант Василий Цветков был смертельно ранен летом 1937 года, похоронен в Испании, на берегу реки Тахо.
Армейский комиссар 2-го ранга Ян Карлович Берзин погиб 29 июля 1938 года.
Полковник Герой Советского Союза Поль Арман, командир 122-й танковой бригады, убит в боях под Ленинградом 7 августа 1943 года, похоронен в г. Волхове.
Полковник, Герой Советского Союза Лев Маневич был освобожден из фашистского концлагеря 5 мая 1945 года, умер в День Победы 9 мая, похоронен в Линце (Австрия).
Генерал-полковник, Герой Советского Союза Хаджи Мамсуров скончался в 1968 году.
Полковник в отставке, кавалер восьми орденов Артур Спрогис умер 3 октября 1980 года; прах перевезен на кладбище в Ригу.
И хотя могилы этих антифашистов далеки одна от другой, в благодарной памяти народа Герои покоятся рядом, они навечно однополчане.
1981
Константин Симонов«Товарищ с Западного фронта» [2]
Конечно, речь пойдет и о книгах, но, пожалуй, еще больше о человеке, их написавшем.
Две самые крупные работы Евгения Воробьева, отделенные друг от друга почти двадцатью годами, на первый взгляд связаны с темой Великой Отечественной войны только косвенно. Главный герой последнего романа Воробьева «Земля, до востребования…» выдающийся военный разведчик Лев Маневич (Этьен), попавший в руки итальянской контрразведки еще в 1936 году, провел все годы Отечественной войны в фашистских тюрьмах и лагерях и умер в День Победы, освобожденный из концлагеря всего за несколько суток до смерти, уже тяжело больным.
Герой другого романа Воробьева, «Высота», вышедшего в начале шестидесятых годов, строитель-монтажник верхолаз Николай Пасечник показан писателем я ту пору, когда он не воевал, а строил, поднимал страну из развалин и пепла. Война в романе «Высота» для него, бывшего фронтового разведчика, хотя и недалекое, но все-таки уже — прошлое.
Однако можно с уверенностью сказать, что далеко не случайно для автора его любимым героем в «Высоте» оказался человек, многими нитями связанный с войной. Не случайно и то, что в книге «Земля, до востребования…» ее главный герой Маневич, к началу Великой Отечественной войны уже пятый год сидевший в итальянских тюрьмах, до конца продолжает бороться и выполнять свой солдатский долг там, где он оказался. И все, что происходит в ходе Великой Отечественной войны, все, что проникает к нему сквозь стены тюрьмы, занимает огромное место в его нравственной жизни.
Пасечник, строитель с закалкой фронтовика, и отторженный от родины и от армии Маневич — каждый из них до последнего часа жизни боец, у которого своя позиция на своем поле боя.
В любой писательской судьбе за выбором главных героев, за пристальностью интереса именно к этим, а не к каким-то другим людям стоит собственный жизненный опыт автора.
Таким опытом для Евгения Воробьева была Великая Отечественная война, которую он прошел от начала до конца на Западном фронте, впоследствии переименованном в Третий Белорусский, начав ее под Смоленском, у Соловьевой переправы, и закончив на Балтике, на косе Фриш-Нерунг, — в день, когда там прозвучали последние выстрелы войны.
Так, кстати, — «Последний выстрел» — и называется последний военный очерк капитана Воробьева — корреспондента фронтовой газеты «Красноармейская правда».
«— Стой! Прекратить огонь! Война кончилась!
Куда девать этот снаряд? По наставлению орудие следует разрядить выстрелом. Гаубицу довернули и выстрелили в море.
Последний выстрел!
Артиллеристы опустили ствол гаубицы, открыли горячий затвор, смыли нагар мыльным раствором, а затем накрыли гаубицу брезентовым чехлом.
Минутой раньше или позже, но последний выстрел произвели все…»
Этим очерком о последнем бое, в котором принимала участие гаубица № 1432, закончилась фронтовая жизнь военного корреспондента Евгения Воробьева. Впереди было возвращение к мирной жизни и писательская работа — первая книга, а вслед за ней и другие, сделавшие капитана Воробьева профессиональным писателем.
Трудно сказать с достаточной точностью о каждом из нас — когда кто становится писателем? У иных самоощущение, что он — писатель, опережает во времени общественное признание этого факта; у иных, наоборот, отстает. Написанное и опубликованное человеком уже давно сделало его писателем, а он сам все еще не решается называть себя так, все еще примеривается к этому обязывающему слову.