— Начал ты с того, что лошадь, мол, глупа, глупее некуда. А все твои истории другое доказывают: вовсе она не глупая.
— Рябчик, к примеру, далеко не дурак. А уж хитер до чего, мерзавец! Вздумай он затоптать конюха копытами, его враз бы пристрелили, хоть он и племенной жеребец. Но он того злодея копытом не тронул! Прижал его к стенке «ненароком», оплошал, дескать, с кем не бывает! Слыхивал ты про такое?.. А теперь стал как шелковый. Девчонку эту, что к нему приставлена, издалека по шагам узнает. А может, в щелку видит, как она к конюшне идет, — бог его знает. Но только ее почует, заржет, как молоденький жеребчик. И ведь девчонка, и делом не бабьим занимается. Потому как я считаю, баба должна цыплят кормить, а лошади пусть не касается, в особенности какая с норовом. Но теперь, вишь ты, новая мода пошла, да и жеребец под ее рукой ухоженный стал, гладкий, шерсть лоснится — что правда, то правда.
— Девчонка на конюшне работает или мужик — неважно; лошади без человека не обойтись.
— Потому я и говорю, что она глупая.
— Не глупее человека или машины. Как ты ее ни хвали, а машина крутится, вертится, покуда в железный лом не износится. Потом из железного лома новую машину делают, а от человека идет другой человек.
— Это верно. Однако же и я правильно их по уму расставил… Взгляни, как бы там наш уголь не вспыхнул!
Андраш собрался было выйти, когда в открытую дверь хижины вбежала собака.
— Ба, да никак это Найда! — удивился Мишка.
Собака направилась прямо к чужаку и уткнулась носом в его колени, взглядом ища его взгляда.
— Евсей возвращается, — заключил Мишка. — Видать, ночью комаров кормил.
Он бросил собаке корку хлеба. У старика были плохие зубы, и хлебные корки он складывал на подоконнике, копя их для собственной собаки.
Чужак погладил Найду по голове и, ни слова не говоря, пошел к угольной куче. Покончив с делом, он вернулся и лег на лавку у стены. Собака забилась под лавку.
Прошло минут десять, и перед домом появился Евсей — тяжело отдуваясь, с покраснелой, распухшей от комариных укусов физиономией.
Он свалил у крыльца связку новехоньких светло-желтых туесов. Было их не меньше дюжины, причем один литра на четыре, но даже самый маленький вместимостью побольше литра. Евсей вошел в дом и поздоровался. Огляделся по сторонам и, лишь когда глаза его привыкли к полумраку, увидел лежавшую под лавкой Найду. Подойдя, он злобно пнул ее ногой.
— За что ты ее так? — вскинулся Мишка, который никогда не бил ни лошадь (глупую животину, как он только что доказывал), ни собаку; разве что шлепнет разок ладонью, да и то изредка.
— Чтобы не шлялась незнамо где, — буркнул Евсей.
— Конечно, ежели так рассудить, собака твоя… — проговорил Мишка. И, пожав плечами, добавил: — А ежели рассудить по-другому, то божья тварь.
— Я ей покажу божью тварь! Я над ней хозяин, как над лошадью, над свиньей или коровой.
— Никто тебе не перечит, — примирительным тоном заметил Мишка.
— Ей все одно до зимы не дотянуть, — решительно заявил Евсей. — Дождусь, пока она ощенится и выкормит кутенка, пока шкура линять перестанет и к зиме пушистая сделается. А там на рукавицы пойдет либо на воротник к полушубку, — сказал он, обращаясь к Найде.
— Ведь собака понимает, что вы ей говорите, — не выдержал чужак.
Все трое невольно посмотрели на Найду и почувствовали: собака понимает, о чем они говорят.
Искусанная комарами физиономия Евсея побагровела пуще прежнего. Он обливался потом, будто только что выскочил из парилки.
— Черта лысого она понимает! — сердито огрызнулся он.
— Ведь ты сам сколько раз твердил, что собака твоя из умниц умница и все как есть понимает, — без тени насмешки упрекнул его Мишка.
— Ясное дело, понимает, когда ее кличешь или велишь принести поноску. Или голос подавать запрещаешь. Но это не значит, будто у нее ум, как у человека.
— Конечно, не как у человека. Иначе она бы ожесточилась, — вставил чужак.
— Да я и сейчас скажу, что Найда умная. Будь на ее месте щенок неразумный, так я бы и наказывать не стал: какой с него спрос? А Найда свой урок получила за то, что вперед убежала… Она и сама знает, что провинилась. Верно, Найда?
Собака, все это время ждавшая возможности убраться восвояси, улеглась на пол и жалобно заскулила. Мишка отвернулся, не в силах видеть сильное, красивое животное с набухшими сосцами, униженно скулящее на полу.
— Смотри у меня! — с угрозой прикрикнул на собаку Евсей. Затем, обратясь к углежогам, хладнокровно пояснил: — Видали? Все понимает, только сказать не может.
— Может она сказать, — резко возразил чужак. — Просто вы не понимаете, что она говорит.
— Ты, что ли, понимаешь?
— Не смейте мне «тыкать»! — Чужак не повысил голоса, лишь ближе подступил к Евсею.
Мишка поднялся с места. Удивленно смотрел он на чужака, впервые видя его вышедшим из себя.
Шутливые подковырки Мишка любил, зато ссоры терпеть не мог. А тут явно назревала ссора, и дело, пожалуй, могло дойти до рукопашной.
Однако Андраш вдруг резко сменил тон. Хрипло, почти шепотом он добавил: — Найда просит не бить ее, потому что она со щенками.
— Просит не бить? — с неестественным, злым смехом переспросил Евсей. — А может, и еще чего говорит? — Он повернулся к собаке. — Ну-ка, Найда, скажи нам, завезут сегодня в сельмаг курево?.. Отвечай, когда спрашивают! — заорал он и вновь пнул собаку ногой.
Мишка бросил на чужака возбужденный взгляд. «Не осрамись, дай сдачи», — яснее ясного говорил этот взгляд. Только что оба спорщика вызывали его неодобрение, теперь же противен был один Евсей.
— Выходит, этого она не знает? — обратился Евсей к чужаку.
Тот открытым ртом ловил воздух, делая глубокие вдохи, очевидно, пытался таким путем подавить приступ гнева.
— Не знает, — спокойно, чуть ли не примирительным тоном отозвался тот. — Ведь этого и вы не знаете. Зато она поняла, что вы перед этим сказали, и просит не убивать ее. — И как бы уже от себя добавил: — Жаль губить ее ради шкуры.
— А ты, значит… хотя такое обращение не по душе вашей милости, — голос Евсея от злобы сделался совсем тонким, — вы для этой паскудной твари заступником заделались? Небось и это она говорит?
— Нет. Она говорит другое. — Чужак отвечал ровным тоном, хотя лоб его хмурился. — Она просит меня стать ее хозяином.
Все трое взглянули на собаку. Найда поднялась и робко, нерешительно направилась было к чужаку.
— Найда! — взревел Евсей.
Собака снова улеглась на пол.
— Продайте мне собаку, — тихо, миролюбиво проговорил чужак и загородил собою Найду, чтобы Евсей не смог ударить ее.
— Не отдам!
— Я заплачу.
— Да? И сколько же дашь?
— Меру пшеницы.
— Ну давай выкладывай! — презрительно усмехнулся Евсей.
— Вам ведь известно, что я работаю за трудодни. Но перед свидетелем говорю: по осени обязуюсь расплатиться. Уж меру-то зерна наверняка заработаю.
— Соглашайся, Евсей, — вступился за товарища Мишка. — Он отдаст, не обманет. Я за него ручаюсь. Ну? — И он повернул руку Андраша ладонью кверху, как принято на ярмарках при заключении сделки. — Давай, Евсей, по рукам! Такого дурного покупателя не скоро сыщешь, — и он доброжелательно улыбнулся чужаку. — За меру пшеницы две самолучшие шкуры купить можно.
Раскрытая ладонь чужака была выжидательно протянута Евсею.
— Нет! — отрезал Евсей и перевел взгляд на лежавшую позади Андраша Найду. Рукавом пиджака он утер пот со лба, повернулся и подошел к распахнутой двери.
— Ну, нет так нет! — сказал Мишка и смахнул со стола остатки завтрака: кожуру от печеной картошки.
— Раз отказываешься от меры зерна, — проговорил чужак, — тогда знай наперед, что Найда теперь моя собака. И она это знает. — Чужак присел на корточки и тихо позвал: — Найда.
Собака, дрожа всем телом, поползла к нему.
В этот момент Евсей резко обернулся и, вытащив из-за пояса бечевку, накинул петлю на шею собаки. Та покорно поднялась. Евсей пристегнул ее к поводку.
— Ну ладно, желаю тебе здравствовать, Мишка, — с вызовом произнес он и направился было к выходу. Но Найда не шелохнулась. Тогда Евсей с силой рванул поводок. Собака легла, но Евсей безжалостно потащил ее за собой.
Мишка схватил товарища за руку. Однако его опасения были напрасны: Андраш не двинулся с места. Углежоги слышали, как лесничий на ходу ремнем бьет собаку.
— Не надо было… — взглянул на него Мишка.
— Я тут ни при чем, — ответил чужак.
— Есть в тебе колдовская сила? — с замиранием сердца спросил Мишка.
— Нет во мне никакой колдовской силы.
— Жаль, что нет. Ты ведь понимаешь, что отныне Евсей — твой смертный враг.
Андраш пожал плечами.
— Так уж и смертный…
— Ну, конечно, не смертный, это так, к слову говорится. Но язык у него поганый, так что остерегайся.
— Мне в жизни столько всего приходилось остерегаться, что я уж и забыл, как это люди вечно с оглядкой живут, — равнодушно ответил чужак и, чтобы на этом закончить разговор, спросил: — Запрягать?
— Давай запрягай, — сказал Мишка.
В субботу утром Мишка, встав ото сна, собирался в дорогу, когда собака, тяжело дыша, вбежала в открытую дверь избушки. Чужак ушел к роднику за водой.
— Ты чего тут забыла? — удивленно воскликнул Мишка.
Найда бросилась вон и через минуту, прижавшись носом к колену Андраша, вернулась в дом.
— Слышь, Андраш, — встретил его Мишка, — собака-то из дому сбежала! Пришла без Евсея.
— Похоже на то.
— Не то что похоже, а так оно и есть. Сроду не бывало, чтобы Евсей сюда в субботу заявлялся. У него уже с половины пятницы воскресенье начинается. Субботу и воскресенье можно бы спокойно на откуп дать всем, кто до дарового леса охоч, кабы нашлись такие чудаки, кому боязно по будням лес красть. Да только не сыскать таких чудаков — вот те крест! По субботам-воскресеньям и жулики отдыхают.
Андраш лишь кивком головы ответил на многословные речи Мишки.