руг в друга, не имея сил, чтобы надстраиваться вертикально, чтобы осуществлять переход на следующий уровень, на следующую строку, чтобы становиться собственно стихами. Бессилие в буквальном смысле слова видно: тексты не растут вверх аккуратными побегами, классическими столбцами, но лежат плашмя, горизонтально стелются, экономя энергию:
русский язык неприятен многим жителям ближнего
и дальнего зарубежий
в этом вы сами легко убедитесь гуляя по вечерам вдоль
тихоокеанского или средиземноморского побережий.
Напомним еще раз: перед нами не (локальная) постсоветская — но (глобальная) посткапиталистическая реальность. Здесь, вероятно, полезным будет сравнение Арсения Ровинского с Яном Сатуновским, сделанное Игорем Гулиным; по мнению последнего, в текстах Ровинского (при целом ряде важных сходств) «есть невозможный у Сатуновского инфантилизм»[17]. Это действительно так, однако термин «инфантилизм» следует понять именно как «отсутствие роста» — экономического в том числе. Сатуновский, справедливо отмечавший «гнилость бараков» и «бедность словаря», все же мог (и продолжал) верить в прогресс; лирический герой Ровинского давно избавлен от подобных иллюзий. Поэтому наблюдаемый «инфантилизм» поэта сродни инфантилизму пустынных колючек, существующих меж развалин навсегда погибшего мира; эти растения малы, но зато они умеют экономить ресурсы и выживать в неблагоприятных условиях. Так мутирует (вследствие краха самой идеи «роста») знаменитый «новый эпос», провозглашенный Федором Сваровским, Леонидом Швабом и Арсением Ровинским накануне мирового кризиса 2008-го года (странная ирония истории) — в эпоху далеко зашедшего капиталоцена мы будем находить лишь маленькие и сухие колючки поэзии.
Книга Ровинского недаром заканчивается стихотворной пьесой — и у этой пьесы две ключевые особенности: во-первых, она тоже очень маленькая (она не может вырасти); во-вторых, главным персонажем пьесы является радиоактивный элемент Полоний — пустое место, крайне опасное для человека. Не таким ли местом становится теперь вся планета?
Входит Полоний. Это пустое место. В дальнейшем все, кто к нему обращаются, — говорят в пустоту. По желанию режиссёра пустота может оборачиваться светящимся пятном или любой другой голограммой. Сцена освещается новым, ярким светом, из динамиков — восточная музыка и пение. Первой начинает танцевать Наташа и втягивает в танец Андрея. Постепенно, танцуя, они приглашают из-за сцены новых и новых персонажей. Среди танцующих обязательны восточные принцессы, дети, дворники-таджики, проститутки, красивые пожилые аксакалы, участники боевых спецподразделений ГРУ, мелькают сабли, ножи, совковые лопаты, автоматы Калашникова, ПЗРК.
Вот оно, постсовременное существование, которое ожидает всех нас после конца прогресса — и, кажется, лишь известная провинциальность и самодовольство современной российской культуры мешают нам понять всю актуальность такой повестки. Собственно, тексты Ровинского важны (помимо прочего) как раз потому, что (побуждая нас отказаться от россиецентризма) показывают: обсуждение глобальных вопросов современного мира вполне возможно и на русском языке. Впрочем, избранный Ровинским способ такого обсуждения неожиданно дарует читателю некоторое успокоение; несмотря на поминаемые сабли, ножи и ПЗРК, в интонациях поэта совсем нет алармизма. Напротив, общий посыл может быть сведен к тому, что жизнь на планете в любом случае продолжается — даже если это не жизнь homo sapiens. Книга Арсения Ровинского, в самом деле, полна множеством других жизней: псы и лисицы, львы и быки, ласточки и чайки, окуни и плотва, бабочки и кузнечики, и белладонна, и рододендроны, и полудохлые анемоны, и дымящиеся вязы, и любимые сосны наклонные, и милые клены и тополя, и чернозем такой живой. «Незабвенная» — это мир планетарной жизни, которая просто воспроизводит самое себя, но которая тоже достойна чутких и точных слов: «эти стихи специально для тех кто только сексом интересуется / сами собой появляются сообразуются / для того чтобы было о чём говорить / о чём длинными тёплыми вечерами разговаривать». В некотором смысле, это жизнь и это стихи нашего будущего.
Итальянцы, гишпанцы, англичане и, может быть, другие еще, коих язык мне незнаком, имея подобные нам способы, были много удачливы в свободных стихах. Для чего ж бы нам не предпочесть суд стольких народов?
I. Смерть полковника
свежие булочки остаются на завтра
свежие булочки остаются на завтра
но назавтра они уже несвежие милочка
так что лучше опять приходите к нам завтра
утром за свежими булочками заходите
мы здесь каждый день печём очень вкусные булочки
а вот в политику мы никогда не вмешиваемся
мы просто не вмешиваемся в политику
сколько раз тебе повторять что в политику
мы не вмешиваемся
наш район чем интересен — во-первых, холмы
наш район чем интересен — во-первых, холмы
с таких позиций как Москалёвка или ДК Учителя виден
весь город
но есть и ещё один бонус, а именно — телебашня
незабвенная
эта башня для каждого воина место священное
кто за 1-й канал жизнь отдал за дарёный металл
золотыми зубами
за мертвячку-башню последнюю клятву давал
в Новосибирске взяли всех
в Новосибирске взяли всех
и вывезли в карьер
за теплостанцией
по снегу
останки партизан размазаны
и только Юрик спит
час-полтора они пели но пение было прикрытием
час-полтора они пели но пение было прикрытием
пели о том как клонилась под страшной грозою то наша
то их сторона
о зимородке о заморозках
о том как прямо на грудь мне положат тяжёлые ордена
потому что на самом деле вот это и есть смерть полковника
понимает полковник
перед тем как пройти немного вперёд и выстрелить
крестьянин бежал за нами с криком месье месье
крестьянин бежал за нами с криком месье месье
уже тогда было всем понятно — вернутся домой не все
и тогда ребята в последний раз сварили мне чёрные макароны
прорвана последняя линия обороны
Нина пишет из дома чтобы я не забыл привезти ей
саженцы белладонны
а мы просто сидим с друзьями
в тени огромного кипариса
едим мои любимые чёрные макароны
чёрные макароны
после Майдана
после Майдана
конечно нам сложно с тобой говорить Светлана
на какое-то время ты совсем для меня существовать перестала
после всего что в социальных сетях написала
но ведь это ты тогда первая на перроне меня целовала
первая своей называла
держала не отпускала
«заберёт все деньги и свалит» вот
«заберёт все деньги и свалит» вот
как мои друзья охарактеризовали Виталика
но это всё-таки однополчанин есть фотографии где
мы на броне загораем и Толя ещё живой
да и не было никого
кто мог бы просто всё бросить и стать министром
здравохранения
после того как Алёшу арестовали
после того как Алёшу арестовали
мы фактически веру во всё хорошее потеряли
ноги моей в вашем метро не будет
горсовет мы не брали
а прокуратуру города тем более мы не брали
мы только рты открывали и в объектив смотрели
просто делали как нам сказали
но оказалось что всё
сложнее
у Петрова была квартира
у Петрова была квартира
в самом сердце русского мира
«Умираем!» — сказал Петров
был я молод и не готов
умирать заодно с Петровым
но дожив до седых годов я бы умер
честное слово
я и сержант Абрамович забаррикадировались
я и сержант Абрамович забаррикадировались
вокруг неправдоподобно много стреляных гильз
слышно как во дворе лимузин с друзьями невесты
медленно разворачивается
вот как закончилась свадьба
на которой Стася связала себя узами брака
с Виктором Вячеславовичем
не умножаться — вспомните как
не умножаться — вспомните как
я говорила на тренировках — не умножаться, но и делиться
тоже не нужно,
главное — не молчите, везде и всегда и всем говорите, но
только одно —
«Россия — вперёд», только это одно везде и всегда и всем
говорите
потому что красивые вещи практически не забываются