Я долго сижу напротив и наблюдаю за Алёной. Картинки, с которых началась мигрень, оживают в голове, вызывая яркие вспышки боли. Есть в цветочке что-то такое, отчего все время щемит внутри, и объяснить это невозможно. Только чувствовать.
Почему ты четыре года молчала, Алёна? Слуцкий сидит в тюрьме года два, не меньше. Наверное, в одном Костя прав: это мой провис. Когда человек важен и дорог, то о нем не через третьи лица узнают. Но я подкармливал уязвленное эго и не двигался с места, пока снова не встретил девушку из прошлого. А после этого накрыло еще сильнее, чем в первый раз.
Алёна, словно почувствовав мой взгляд, открывает глаза и трет забинтованной ладошкой лицо.
– Что случилось? – киваю я на ее руку.
– Ничего серьезного. Как-нибудь в другой раз расскажу.
Не жизнь, а сплошные травмы. У обоих. В том числе и душевного характера.
– Как ты? – интересуется Алёна.
– Ты будто клеймо на мне выжгла своими признаниями.
– Я про голову.
– Жить буду. Спасибо за лекарства.
– Тебе бы отлежаться. Не нужно сегодня никуда ехать.
– Уже в курсе, что мне пора домой? Хорошо осведомлена.
Ненавижу Костю! Сука. Никогда ему этого не прощу!
– Я больше не звонила Гончарову…
– Что у тебя по-женски, Алёна? – спрашиваю, меняя тему, и опускаю взгляд на ее живот. Она машинально кладет на него руку. – Когда начались проблемы?
Просветление по всем областям наступило, и если мои предположения окажутся верными, то сны были вещими. После этого, скорее всего, я опять выйду из строя на неопределенный срок.
– Ян...
– Ты же знаешь, что я с особенностями? Не забыла?
Алёна отрицательно качает головой:
– Не забыла.
– Сначала мне снилось, что ты умерла, Алёна. Потом ты стала приходить во снах маленькой черноволосой девочкой с родинкой на щеке. Эти сны появились не сразу. Спустя какое-то время после нашего расставания. Я наутро просыпался никакой от них.
Замечаю, что Алёна трясется, по ее лицу дорожками текут слезы, но все равно продолжаю, как бы ни жгло вновь грудную клетку. Цветок может ничего не отвечать, потому что мы оба понимаем: эти сны мне не просто так снились.
– От девочки всегда веяло холодом. Так бывает, когда человек уже мертв. Но ты ведь жива. И то ли у меня мозги поехали на фоне переживаний за тебя, то ли заново начинаются все мои странности, только этой ночью девочка опять приходила. И больше не молчала, Алёна. Она села ко мне на колени, прижалась темной головкой к груди и назвала меня папой.
– Пожалуйста… Хватит… – Цветок прячет лицо в ладонях.
У меня у самого стоят слезы в глазах, а в горле нарастает ком. Хочется получить анестезию. Прямо сейчас. Не может этого быть. Я даже подумать о таком не мог.
– Ты была беременна? – выдыхаю шепотом.
– Я думала, что это был его ребенок. У меня случился выкидыш. Стресс за стрессом. Организм не справился. Потом Димка... Андрей меня немного вытащил из этого состояния.
Весь ужас ситуации заключается в том, что я сам ее создал. И что еще хуже – ничего не знал о ее последствиях и жил в этом неведении целых четыре года.
– Неужели тебе не хотелось со мной поговорить все это время и я настолько тебе безразличен?
– Ты мне не безразличен! – Алёна вытирает слезы и смотрит на меня так, что все переворачивается внутри.
– Когда человек небезразличен, то его не вычеркивают из жизни. Я в твоей появился снова, наплевав на то мучительное расставание и все твои слова. Но даже когда я вернулся, ты не попыталась со мной объясниться.
– Пришла. И пытаюсь, – говорит цветочек с вызовом дрожащим голосом.
Кто-то иначе переживает травмы. Спокойно, взвешенно, а меня опять кроет. И хочется сотворить очень много разрушительного. Но разве это вернет ту маленькую черноволосую девочку, что приходит ко мне во снах? Или исправит события, произошедшие в клубе и повлекшие за собой столько дерьма в наших жизнях? Нет. С этим теперь придется как-то жить. Вместе. Сообща. И выбираться из той ямы, в которой мы оказались по собственной глупости.
24 глава
Слезы текут из глаз, словно я стою на сильном морозе. Вытираю их рукой, но они тут же появляются по новой. Спазм перехватывает горло – не могу ни вздохнуть, ни выдохнуть. Ещё чуть-чуть и от моих попыток держаться не останется камня на камне.
Усилием воли беру себя в руки, спускаю ноги на пол и ищу сумку. Достаю телефон. Он на беззвучном режиме. Проверяю звонки и сообщения. Пусто. Значит, два моих бойца живы и отлично справляются без меня. Но мне все равно пора возвращаться к Андрею, он приболел, а я и так задержалась в гостях у Яниса. Значительно дольше, чем планировала. Пока без понятия, как сесть за руль в таком состоянии, но как-то придется. А еще мне невыносимо видеть Яниса, раздавленного моей правдой, с болью в глазах.
– Уходишь? – спрашивает Багдасаров, наблюдая за мной. – А как же «Пришла объясниться»?
– Ты теперь знаешь правду, – смотрю ему в глаза. – Поэтому у меня была тогда такая реакция на слова про бракованные презервативы, которые мы взяли у твоего знакомого. Это даже к лучшему, Ян, что я ничего не знала. Меня бы сломало на тот момент окончательно. Ребенок ведь ни в чем не виноват, а после выкидыша я долгое время успокаивала себя мыслями, что Слуцкий мерзавец и не достоин быть отцом. Так себе оправдание, но каждый справляется с болью как может.
Повисает пауза. Тишина ещё сильнее начинает давить на сердце.
– А я, выходит, достоин? – голос Яниса гаснет до шёпота, рвущего мне душу в клочья.
Багдасаров сидит на диване и не двигается, но взглядом буквально пригвождает меня к креслу. Я слишком остро реагирую на этого мужчину даже по прошествии стольких лет. А недавняя ночь – лишнее тому подтверждение. Все чувства живы, но внутри все так же нестерпимо болит и ноет. Неужели так теперь всегда будет?
– Ты, в моём представлении, достоин, – отвечаю без тени сомнения.
Поднимаюсь на ноги и хочу пойти на кухню, разогреть Янису поесть, а затем отправляться домой. Чувствую себя так, словно побывала на исповеди. Но только лёгкости в душе как не было, так и нет. И теперь снова как-то нужно приходить в себя, искать новые точки опоры.
Ян тоже встает и преграждает мне путь.
– Не уходи, Алёна, – просит он, беря меня за руку, из которой еще несколько дней назад я вытаскивала осколок стекла от раздавленного в ней стакана.
Андрей проснулся через несколько минут после ухода Багдасарова. Заметил меня на полу, плачущую, с окровавленной рукой, и сильно испугался. Зато я сразу пришла в себя, увидев его дрожащий подбородок и огромные потрясенные глаза.
– Я и не ухожу, Ян. Пока ты был в отключке, приготовила еду. Пойду, разогрею. И ты бы не ехал в таком состоянии никуда. Отлежись хотя бы до завтра, – говорю я, делая шаг назад.
– У меня впереди важные переговоры и бой. Не могу.
– Кстати, про бой. Это правда, что ты вернулся в бокс? Со своей головой?
– Правда, – коротко отвечает Янис, опуская руки по швам и не сводя с меня безжизненных глаз.
Я без понятия как себя вести с Багдасаровым и что между нами будет дальше. С одной стороны Ян близкий мне человек, я столько часов провела с мыслями о нем, а с другой – мы не виделись четыре года. Но тех крох, которые были вместе в итоге хватило на множество бессонных ночей, чтобы вспоминать об этих минутах.
Иду на кухню и включаю плиту. Разогреваю суп и котлеты. Часть придётся забрать домой, если Ян все не съест и уедет.
Багдасаров стоит в дверном проеме и наблюдает за мной. Я чувствую на себе его взгляд. Оборачиваюсь, задерживая глаза на бледном лице.
– Думаешь, это была девочка? – озвучиваю то, что никак не идёт из головы.
Снова повисает долгая и мучительная пауза.
– Да, это была она. Какой у тебя был срок, Алёна?
– Неважно.
Не хочу возвращаться к этой теме. Но какие-то детали, наверное, придется обозначить.
– Я рассказывала тебе про аварию со Слуцким, помнишь?
Ян кивает.
– Тогда у меня тоже случился выкидыш. Я ничего не знала о беременности. И не планировала ее. Впрочем, как и последнюю. Проблемы появились года полтора-два назад…
– Серьезные?
– Врач говорит, что впоследствии я не смогу забеременеть естественным путем. Можно сохранить яйцеклетки, но есть какие-то нюансы, я пропустила эту часть мимо ушей за ненадобностью. Андрея мне хватает за глаза. У Вероники в этом плане, думаю, не возникнет проблем.
Ян подпирает дверной косяк плечом, сложив руки на груди. После упоминания о его девушке медленно вздыхает и сдвигает брови к переносице. Мысль о том, что они с Никой близки давит на меня острым приступом ревности, но я считаю правильным озвучить эти слова, как и свои дальнейшие перспективы, точнее их отсутствие.
– Что там ещё в твоём списке, почему тебя стоит обходить десятой дорогой? Или он только для меня с эксклюзивными условиями? У Генриха есть поблажки?
– Для всех одинаковые условия. У меня так себе со здоровьем и особенно в плане деторождения. С сердцем тоже пока неоднозначно. Оно в уродливых шрамах, которые никак не заживут.
– Сердце подлечим. С детьми оставим вопрос пока открытым. Еще будут шокирующие признания?
– Все эти годы я невольно возвращалась мыслями к тебе и нашему расставанию.
– Винила меня?
– Нет. – Выдерживаю взгляд Яниса и ставлю тарелку с супом на стол. – Кроме себя никого не винила. Ешь. У меня Андрюша приболел. Я обещала ему не задерживаться, но почти сутки с тобой провела.
Ян садится за стол и показывает глазами, чтобы тоже села рядом.
– Теперь твои слова приобретают для меня глубинный смысл.
– Какие слова? – непонимающе уточняю я и ловлю себя на том, что не свожу глаз с Яниса. Хочу на него смотреть. Неужели я так по нему соскучилась?
– Что ты представляла все эти годы, будто Андрей мой ребенок.
– Да, представляла. И это было вполне логично, Ян. Когда у Андрея начал проявляться его взбалмошный и буйный характер, то как не провести между вами параллели? Чуть что – он лезет в драку и ему плевать на мои доводы, как это нехорошо.