Нередко разыскания в области фонологии одного языка или говора служат образцом для аналогичной работы, описывающей другой язык или говор, без учета специфики их звукового уровня, что коренным образом искажает результат исследования, возникает мнимонаучное построение. Наследие игнорирования фонетической подготовкой филологов ярко сказалось и в том, что в массовом научном предприятии – собирании материалов для диалектологических атласов6 – не всегда удавалось добиться необходимого единства в качестве собранных сведений, которые могли бы участвовать в типологических характеристиках диалектных подразделений. Достаточно сказать, что в ряде местностей силами массовых диалектологов, особенно получивших подготовку в периферийных вузах, не удалось отметить наличие языковых черт, часть которых была свойственна самим участникам экспедиций. Это мы знаем по Ярославлю, по Курску, Орлу и по другим местам. Дело касается, например, наличия закрытых о и е, не корреспондирующих с историческим фонемами /ω/ и /ѣ/. В ряде зон южнорусского наречия не сумели отметить ширóко распространенного там типа диссимилятивного аканья, реализуемого кое-где с малым контрастом противопоставленных звуковых форм. В белорусский атлас7 по этой же причине не пришлось включить карт по таким, казалось бы, ярким чертам консонантизма, как дзеканье и среднеязычное образование [с], [з] – вот это шепелявенье. Массовые диалектологи-белорусы не слышали этого явления. Повторные обследования, особенно с применением средств звукозаписи, дают необходимые уточнения к картам атласа. Необходимо направить внимание языковедов на восстановление рационального отношения к задачам изучения фонетического уровня языка, так как недостаточное владение навыками фонетической оценки элементов живой речи приносит непоправимый ущерб науке, вызывает появление неточных фондов сведений о языке, которые влекут за собой ошибочные теоретические заключения. С целью популяризации некоторых звуковых определений, уточняющих обычные, нередко скудные сведения о фонетике русских говоров, а также для показа некоторых очень мало известных явлений я представлю несколько фонограмм. Я выбирал образцы звукозаписей из рубрик, возможно, не самых главных, но обозримых в условиях данного сообщения. О каждой фонограмме можно рассказать очень много, можно сделать ее предметом отдельной лекции, специального семинара и даже научной статьи. Естественно, мне придется лишь коснуться отдельных пунктов содержания каждой из этих звукозаписей.
И еще об одной условности. Я прошу отнестись к демонстрируемым здесь образцам фонограмм не с точки зрения их внешней занимательности, как со мной случилось на прошлой беседе. Цель показа этих фонограмм – немалая, а именно: ознакомить вас с их теоретическим зерном, которое иногда проступает в очень скромной, может быть, серой фонограмме, без яркого выигрышного выражения. Ведь последнее необходимо только для нефилологов – вот эта вот выигрышность, яркость, эстрадность. Ведь собирать фонограммы – это не такое легкое дело, тем более группировать их по необходимым категориям. Я хочу сейчас показать вам одну фонограмму ([обращается к инженеру] будьте добры, первую поставьте, но не заводите пока). Вас, может быть, даже поразит, с какой стати я буду это делать, я вам покажу китайские тоны. Все когда-то учили по общему языкознанию, что китайский язык тоновый, что там есть тоны, в пекинском литературном принятом произношении пять тонов, в шанхайском, в кантонском – там где пять, где шесть и так далее. Для чего это я буду делать – я вам покажу. Несколько лет назад, где-то в 58-м году, из Венгрии в Пекин проезжал известный китайский фонетист У Джун Цзы, потом он стал профессором и академиком. Он хорошо говорит по-русски, я воспользовался случаем, сделал от него записи образцов тонов и задал ему несколько вопросов, которые, видимо, хоть они и элементарные, никто ему раньше не задавал. Я сперва нарисую картинки, чтобы их легко было слушать [прослушивают фонограмму].
Между прочим я этого китайца спросил: «А как вы говорите шепотом?» Он подумал, засмеялся и сказал: «Мы не можем шепотом выговорить все эти значения». Там есть компенсация другого характера: усиление, ослабление. Между прочим они не очень слышны, и получается просто шепотом никак не разберешь эту фразу. То же самое должно быть у латышей, как вы знаете, и особенно у литовцев. Литовцы с гордостью говорят, как в учебниках, я читал у Пупейкиса8: «Наш язык очень музыкальный, во-первых», – очень музыкальный – что это за определение? – «И вот у нас есть тоны». А когда в Литве начинаешь спрашивать, помните, у нас был тут известный диалектолог Сенкус, он говорит: «У нас там такая путаница, все друг друга не слышат, спорят, одни так говорят, другие этак». И все дело там уже, оказывается, переродилось, в массе там слушают не ход тона, а усиление или ослабление. И так интонацию-то называют по динамическому признаку, а не по тоновому в Литве: сильно-конечная и сильно-начальная, а вовсе не по тону. Они только так, как зазубрили в школе, что там восходящая и нисходящая интонация.
Может быть, вы знаете натуральные такие примеры, в свое время учили. Вот сербский, нас учили, вот есть два слова, написано разор. Одно значит то, что разорано, распахано, а другое – то, что разорено. Если сказать: «Разор [с нисходящим тоном]» – это будет ‘борозда’. Если сказать: «Разор» – это будет ‘разорение’. Вот что значит музыкальное ударение, тоновое. И вот оказывается, на полном серьезе есть современные филологи и доктора наук, которые проповедуют, что в белорусском языке, например, есть музыкальное ударение. В Ленинграде есть один диалектолог, который считает, что у нас в Центральной России есть музыкальное ударение. Один диалектолог, языковед, преподаватель кафедры общего языкознания в Оренбурге, то же самое считает. Группы этих товарищей, они иногда участвовали в составлении славянского атласа9, были проездом в Москве. Они, эти группы, со студентами, которые, так сказать, снабжены вот такой информацией, у нас занимались. Я их видел, это полная убежденность, что если покопаться, у нас можно найти музыкальное ударение. А когда я спросил: «А вы знаете, что такое музыкальное ударение?» – оказалось, что они не знают и не понимают, и никогда и думать об этом не хотели. Вот что делается у нас. Я не называю фамилии, если спросите, я потом могу сказать, кто это такой был.
Вот это касается первой характеристики. Теперь я хочу вам показать другое ([обращается к инженеру] Вы вторую поставьте, пожалуйста). У нас есть прибор, который называется сегментатор[38], он позволяет выделить из магнитофонной записи не все целиком слово и воспроизвести его, а только вот маленькую деталь, тот сегмент, который необходим. Мы послушаем сейчас [прослушивают фонограмму].
Во-первых, я вам сначала показал звук
вы скажете, английское открытое [о], ладно, откуда оно в русском взялось? Мы знаем, откуда оно взялось в русском, мы де-факто рассуждаем, это мы копим фонды физических характеристик. Смотрим литературу, старые сообщения, и вот только теперь мы понимаем Даля; как вы знаете, в первом томе словаря Даля есть статья о наречиях русского языка. И там много есть такого странного дилетантского, и есть вещи, которые не поняты, их всегда пропускали. Нельзя пропускать, многое там соответствует самой прямой действительности. Даль говорил, что в некоторых русских говорах о бывает гораздо более открытое, полоротое, чем в русском литературном языке.
– это соответствует о. И где это есть? Он называет это в Рязанской области, никакие старые учебники по диалектологии об этом не говорили в свое время никогда. Говорили, что там было о-открытое / о-закрытое, но чтоб было единое [о], и вот такое, не адекватное по уровню подъема литературному языку, об этом раньше не говорили. Диалектологи-то наши, конечно, об этом знали.
Теперь, как оно могло возникнуть? Оно, оказалось, существует и не только в Рязанской области, но и в севернорусских зонах тоже. И может быть, это неспроста, в тех зонах, где или на памяти вот двух-трех поколений, или еще раньше было два разных о: о-закрытое и о-открытое...
С. С. Высотский, И. С. Ильинская и А. А. РеформатскийБЕСЕДА О РУССКОМ ПРОИЗНОШЕНИИ
В: Какое Вы сомнение высказывали по поводу текста?
И: Нет, я все поняла, что он хочет.
В: Нет, а что Вы хотели бы? И что Вы сперва не понимали?
И: Я сначала думала, что это совершенно одно и то же. Нет. Я понимаю, что второе двустишие не должно давать… Вот второе: От этих язв / Страдает ЯСФ.
В: А сперва Вы думали, что должно?
И: А я сначала не разобралась. А теперь, так сказать, зная идею, я поняла. Но как я буду произносить, я не знаю. Постараюсь отбросить эти сведения.
В: Во-первых, вы плохие дикторы: вы уже знаете…
Р: Мы слишком много знаем.
В: Уже вы договорились, а вы должны были не договариваться!
И: Ну да. Он не должен был мне раскрывать секрет! Но я же не знала.
Р: После того, как Ирина Сергеевна напросилась в дикторы, значит, когда я ей рассказал это по телефону, и она мне воспроизвела по телефону, я при своем паршивом ухе все-таки расслышал то, что как раз я и ожидал, то это было очень хорошо. Меня единственно что смущает: как дать разъяснение этой аббревиатуры?
В: Дак там ведь объяснено…
Р: Хорошо, так это включать в запись или не включать в запись?
В: Все равно.
И: Включать.
Р: Иначе ведь что будет? Будет непонятно.
И: Нет, почему? Человек, который будет произносить это, он все-таки должен знать, что он произносит, какое слово; какой у него смысл. Должен! Теперь, другое дело, что трудно будет понять, что это такое; допустим, уборщица, она никогда…