Р: Вот, в том-то и дело; ведь не все дикторы могут…
В: А ей заранее можно сказать.
И: Ей заранее можно рассказать, да.
Р: Нет, ну тогда, может быть, так сделать: последнее слово, вместо вот – ЯСФ – аббревиатура – опять сложно делаем…, для тети Моти-то будет – аббревиатура.
В: Ну, названия советских учреждений, знаешь там – Мосторг…
Р: Ну все-таки она другого типа-то. Ведь буквенная же.
И: Ну конечно: сначала ничего не записывать, просто усадить эту Глашу, Ксению и сказать: «Вот, то-то, то-то, а вот ЯСФ – это, знаешь, бывает вот НИИ там такое-то, такое-то».
В: НИИ – они это, слава Богу, знают, они его убирают.
И: Да. Ничего тут удивительного нет.
Р: Так что разъяснить диктору, но диктор сам это не включает в запись.
И: Он произносит это. Сказать, что есть такое вот учреждение, и называется оно так, потому-то называется.
В: Так оно пишется большими буквами, кстати. Это очень понятно, большие буквы.
Р: Да, большими буквами. Ну, ладно. Вот меня это как раз смущало.
В: Мне вот сначала непонятно было Ваше сомнение, когда вот Вы только сели на мой стул, то Вы сказали, что это должно расходиться или должно одинаково быть?
И: Я думала, что и то и другое будет совершенно одинаково.
В: А почему Вы думали, что будет совершенно одинаково?
Р: А почему у Вас про первое двустишие нет сомнений, а тут у Вас возникло оно? Я, надо сказать, и не чувствую разницы, совершенно то же самое, что первое.
В: Если у Вас были какие-нибудь подозрения, что, может быть, одинаково.
Р: Не надо только, не надо этого.
И: По-моему, никаких подозрений у меня не было, а так просто не разобрала сначала, в чем суть в этом, во втором, а теперь я поняла; я поняла сразу, как только вы чуть-чуть подсказали. Ну вот, невнимательна.
В: Ну, может быть, Вы и прочтете уже, как нет.
Р: И нужно тогда сказать, значит: седьмое января семидесятого года, диктор «И». Это Вы.
В: Шестое, с вашего позволения!
Р: Шестое, да.
В: То есть сегодня Сочельник.
И: «И жить торопится, и чувствовать спешит».
Р: Да, да, сегодня Сочельник.
И: Да. Нехристи.
Р: Ну так вот, Вы начните с этого.
И: Шестое января тысяча девятьсот семидесятого года. Диктор «И»: Хотя я трезв / Но все же резв. От этих язв / Страдает ЯСФ.
В: Ну, может быть, теперь другой диктор?
Р: Шестое января тысяча девятьсот семидесятого года. Диктор «Эр»: Хотя я трезв / Но все же резв. От этих язв / Страдает ЯСФ. ЯСФ – Ярославская зерновая фабрика, аббревиатура.
В: Ну, хорошо.
Р: Для пробы.
В: Для пробы. А потом, значит, посмотрим и решим.
Р: А потом мы тогда в более широком масштабе можем сделать, если, так сказать, клюнет.
В: Да. Нет ли Любы тут сейчас, а? У нас знаете, есть одна тут в кладовой Люба.
Р: Золотой диктор.
И: Она уже у вас такой кролик, да?
В: Раза два она приходила и даже рассуждает иногда о фонематических позициях слова – очень хорошо.
Р: Вот это мы записывали, знаете, мой случай один: [ы] после гласной в русском языке.
И: Это как?
Р: А это, значит, так: Отец и Тата пришли – Тата и отец пришли. «Тата и отец», понимаете – [ы] получается.
В: Там не дотягивается до [и].
И: Тата и отец пришли.
Р: Потому что вот этот редуцированный гласный на конце Тата – он настолько слаб – что только усиливает его и действует на [и], понимаете?
В: Не то. Ну, ладно. Любы сейчас нету.
Р: Это мы уже сделали. Это уже сдано в производство; в Пановский сборник1.
И: Так. Ну что же? Тогда все?
В: Ну, хорошо.
И: А Вы сами-то произносите?
В: Ну! Я человек испорченный.
И: Совершенно; а вот тут еще товарищи?
В: Они слишком много знают; и самый у нас первый философ и теоретик это Саша2, у которого ничего нельзя говорить. Все наперед знает.
Р: Я вам эту штуку оставляю.
В: Хорошо.
Р: Если вы кого достойного поймаете – запишите лишний раз.
В: Мне самому кажется, что постановка опыта не совсем хороша: не чист опыт, как говорят в лабораториях.
Р: Нарочитость?
В: Есть нарочитость, потом большая подготовленность. Но можно без подготовки, конечно, сделать. Хуже то, что это – читаемый текст. Диалектологи норовят подловить в живой речи и натурально эти формы, но поди-ка сиди жди, пока эти формы мелькнут. Тогда у нас есть система наводящих вопросов, в виде викторины. Вот скажем: «Она трезва, а он?» Вроде как тут – женский род, а тут мужской; такие вот обороты…
Р: Ну мы могли, конечно, тут что-то упустить. Важно посмотреть, что получится из этого. Если тут отгадка есть, то надо еще изучать вариации.
В: Да. Но мы уже в этой работе не участвуем. Сейчас. Не участвуем в работе.
Р: Какие-то вариации. А тут можно наскочить на два сорта ответов: вот «она трезва, а он – тоже». Ну и все.
В: Всяко бывает.
Р: Вот вам и пропал эксперимент.
В: Да. Но и эксперимент этот тоже не совсем может быть чист, потому что у человека может быть идея проведения единой словоформы и, может быть, он натурально бы и сказал тре[сф], так сказать – по стереотипу русского оглушения. Но из-за того, что рядом слово трезва, а слово трезвый очень редко употребительно, и поэтому он в данной ситуации может сказать тре[зв]. И з-звонкое, дальше [ф], или в-звонкое тоже и поэтому з-звонкое – всякие комбинации могут быть. Они не натуральны все-таки, с моей точки зрения.
Р: Ну, нет, ну видите, в чем дело: я-то ведь на это натолкнулся совершенно чисто эмпирическим путем.
В: Да. Но в живой речи по правилам русского языка, я считаю, что должно быть нормальное оглушение. В языке. В речи бывает неоглушение. Оно объясняется там, по-моему; я сейчас вам не буду проповедовать свою историю. Мы постоянно видим мнимые аномалии. Это не мнимые, это точно; ну, вернее, это не аномалии, они все объясняются – если подходить к этому материалу с точки зрения изучения речи. А мы здесь в лаборатории3 постоянно изучаем не язык, а речь.
Р: Ну конечно, узус как данность, как данность, речь, да.
В: Конкретно видим отдельные случаи произнесения с желанием произнести, с намерением, с невыполненным намерением, то есть все, за что когда-то Щербу ругали, за психологизм: да здравствует психология, только так можно изучать. Но из этого потом нужно сделать фонологические и тому подобные выводы, которые относятся уже к категории языка. Там это уже очень ответственно, какие сделать выводы. Я бы не посмел бы сделать вывод, что для русского языка типично в этом случае неоглушение. Когда я иностранца обучал бы русскому языку, я бы ему никогда не сказал о таких сложностях, которые чисто русские люди – допускают. Это самое показывает хорошее владение языком, что он может сделать такое отклонение.
Р: Ну я-то думаю немножко иначе, что как раз здесь суть-то в языке, а в речи могут быть и то, и другое, факультативно. Вот в чем тут дело.
И: То есть Вы думаете, что вот этого оглушения здесь не должно быть?
Р: Не должно быть, но может быть у некоторых говорящих.
В: Я считаю, что совсем по-другому. Что должно быть обязательно стереотипное русское – центрально-русское – оглушение, но по особым риторическим признакам, когда мне нужно вас убедить или сказать, когда я допускаю орфографизм (я на о сейчас стал говорить, слышите? – [о]рф[о]графизм), хотя сейчас скажу [а]рф[а]графия; [а]рф[а]графизм; но для напора, для дидактичности, иногда ведь люди это говорят.
И: Полным стилем.
В: Полным стилем, но полный стиль-то у нас бывает в составе одной фразы даже; в составе фразы – может быть кусочек ее полный стиль и неполный – всякое. Я могу на что-нибудь напереть, упор сделать. Вот я Адольфине Михайловне [Кузнецовой. – Прим. ред.] сейчас говорил на эту тему. Вот мы говорили; вот мне нужно сказать: «У нас есть секретный ко[д]». Я обязательно скажу – первый раз когда это слово – д-звонкое на конце. Но немножко погодя буду говорить, что у нас есть секретный ко[т]. Первый раз – я это слово не скажу; может, я один раз в году скажу это слово. И чтобы Вы меня поняли, чтобы не хлопотать мне об этом, я скажу ко[д], со звонким [д]. Что ж Вы скажете: у меня нет оглушения? Оно у меня есть. Если я буду фиксировать все свои отдельные случаи произнесения слова код (если, скажем, мы будем целый день беседовать по производственной линии и слово код будем употреблять), вы услышите очень много раз у меня – ну я бы сказал в рабочем порядке – «стыдливое оглушение», то есть гибридные формы. Мне как-то и хочется оглушить, и стараюсь не оглушить – это тогда идет бессознательно. Это речь, а не язык. Язык требует нормально оглушить. Ситуация требует неоглушения. Первый раз, особенно в классе или студентам там как-нибудь, я обязательно скажу ко[д], чтоб они не привязывались, что такое.
Р: Нет клочка бумажечки, чтобы я вам написал два слова и попросил их произнести? Какой-нибудь клочочек.
В: Пожалуйста. Все равно, это опыт уже нехорош, потому что я знаю, что это подвох.
Р: Нет, вот вам.
В: Знаю, что это такое. Потом чтение – это не то, что нужно всегда.
Р: Нет, вот: название амундсеновского корабля, а вот это – имя героини Голсуорси. Вот кáк Вы их произнесете: одинаково или по-разному?