И: Я не говорю [л’]я и не говорю [л]а.
В: Вот. Я с Вами согласен.
И: А говорю среднее. Я всегда говорю [l]a.
В: А мы, изучая речь, а не язык, мы всегда дразним фонологов (сами оставаясь фонологами), что нам не нужно знать, это л-мягкое или л-твердое, у нас есть целая гамма промежуточных явлений, промежуточных, переходных фактов. Но мы, конечно, можем потом сортировать: к какой фонеме это относится, к этой или к этой.
Р: Это l-среднее обычно бывает еще в собственных именах именно; ну вот таких, как А[l]онзо, Барто[l]о, [l]акме… Вот Григорий Осипович [Винокур. – Прим. ред.] [l]акме вс егда говорил, с l-средним. Не [л]акме и не [л’]акме, конечно.
И: [л’]акме вообще никто не говорит. [л]акме кто-то, по-моему, говорит.
Р: Я говорю [л]акме, с л-твердым.
В: [л]акме?
И: Вы с твердым говорите?
Р: Пожалуйста.
В: А я лицемерю: в Институте я скажу [л]акме, а дома [l]акме. Я дома говорю библиотека, а здесь говорю библиотека, чтобы не смеялась надо мной Адольфина Михайловна. Но вот е[жж]у – вот вы меня убейте, мне противно, ну, противно! Я и дома и тут скажу е[ж’ж’]у, хотя они, может, меня и дразнят.
И: Ну, что Вы, за это нельзя дразнить.
В: И они меня – что я говорю дразнют, а не дразнят. Они заставляют, чтобы я говорил дразнят. А я говорю дразнют. Для меня это фонема /у/. Это не фонетика. Это особая морфология для меня.
Р: Правильно.
В: Просто этот глагол у меня образуется вот с таким вот показателем.
И: Это тоже связано с некоторыми лексическими явлениями. Вот я нарочно встала около прилавка, где продавали дрожжи, и думаю: ну-ка, кто как говорит? Кто ни подходит – разная публика, все говорят дро[ж’ж’]и. Никто не сказал дро[жж]и.
Р: Да, интересно.
В: А вот я вам скажу, Суперанская мне сказала, что она дома говорила дро[ж’ж’]и, а пошла в магазин и от страха сказала: «Дайте мне дро[жж]и» – в детстве, потому что в магазине так говорили, а домой она пришла, опять стала говорить дро[ж’ж’]и.
Р: Правильно.
В: Этот случай она мне рассказала; а я всегда помню вот эти анекдоты.
И: Моя мать рассказывала мне интересно очень.
В: Вот что Ваша мать? Вы хотели ее привести.
И: Нет, привести я ее не могла. Я вас все звала к себе. Она уже была трудно так транспортабельна. Она мне рассказывала: значит, в детстве она жила в Богородском. Это вот около Сокольников, там такое дачное место. И там много жило евреев, и она слышала, что говорят [йа]ички. И она решила, что так и надо, что взрослые люди, культурные, говорят [йа]ички. А она говорит [йи]ички.
В: И вообще раньше говорили яйца, яички не говорили.
И: Да; но почему-то она, вот, в уменьшительной такой форме. Она, значит рассказывала: «Я прихожу в магазин и заставляю себя говорить: [йа]ички».
В: «Заставляет», да? Она знает, как это слово пишется, знает?
И: Да.
В: Родственное слово яйца.
И: И так же со словом лягушка; она мне говорила.
Р: [л’а]гýшка.
И: Да, [л’а]гýшка. Там купанье было, и много народу было, и вот опять слышит она: [л’а]гýшка. «Значит, я неправильно говорю, я, говорит, тоже стала говорить [л’а]гýшка. А вообще-то я всегда говорила [л’и]гýшка».
В: Фонограмма. Абрам Борисович Шапиро был в Болшеве. И познакомился там с одной особой, которая, по его впечатлению, очень хорошо говорила по-московски: с растяжением предударных гласных, и все. Эта особа сюда пришла, она разговаривала; у нас запись есть эта. Но в конце разговора мы уже ва-банк, значит – все стали спрашивать, острить там: «Никто не делает ли замечаний Вам, по поводу Вашей речи? Что Вы слишком говорите неправильно?». Она говорит: «Да, мне постоянно говорят, что я неправильно говорю по-русски». Сейчас она преподает английский язык в Университете. По происхождению она из мелких купеческих таких слоев; в Сокольниках у них там своя лавочка была; у дедушки, вернее; не у родителей. В общем, они вот таких кругов, значит. Это московская мещанская речь – с моей-то точки зрения. Она говорит: «Мне все говорят, что я очень плохо говорю по-русски. И особенно, особенно у меня там одна особа живет, которая постоянно меня поправляет. Правда, она грузинка! Но она меня переучивает, как надо говорить по-московски».
Р: Хороший ментор.
В: Ну, Абрам Борисович рассердился и сказал: «Тоже мне, учителя!».
И: Учителя. Да, вот еще я помню случай с мамой. Я написала ей слово целую. И говорю: «Мама, ну-ка произнеси вот это. Ну как? Ну прочитай; произнеси». Она смотрит – [цы]лую. Я говорю: «Мам, ты не так произносишь. Ты сейчас нарочно как-то вот». – «Да ну тебя!» – «Ты произносишь [ца]лýю». – «Да что ты выдумываешь! Никогда в жизни я так не произношу». Вдруг звонит телефон, она снимает трубку, там говорит две-три минуты, потом: «Ну хорошо, [ца]лýю тебя!».
В: То-то и оно, Ирина Сергеевна! Опять-таки, с моей точки зрения – я думаю, вы согласитесь – это не фонетика, это словообразование. В живой фонетике у нас нету сейчас такого случая, чтоб предударный слог – ну, этимологически там цолую писалось, потом [ца]лую, так бы произносился. Есть два разных слова: одно слово целую, другое слово – ну, [ца]лýю, может быть, это из цолую – совсем другое. И вот в зависимости от того, какое слово у них говорили… Это не фонетика. Я же слово царь склоняю – [ца]ря, а не [це]ря. Поэтому, когда я говорю тан[ца]вать, а не тан[це]вать – для меня там морфема -ова– – танцовать. Я акаю, поэтому говорю тан[ца]вать. Я не говорю тан[це]вать, как многие молодые говорят, потому что это пишется – танцевать. Это не фонетика, мы четко это стараемся расчленять. Но есть говоры русские, хотя бы около Егорьевска, где так и говорят: [це]рица и [це]ря. Вот там фонетика. Там слог предударный писался бы: целую, или там цолую, или цылую – как угодно, может быть произнесен только [це]лую. Ушаков Дмитрий Николаевич тоже [ца]лую любил говорить, но он мог говорить и [це]лую. Это не тот живой стереотип, который нас заставляет, как меня, заставляет акать – живой стереотип. И когда я говорю п[о]эт – я насильственно окаю. А что насильственность моя выражается в том, что я нечаянно допускаю стыдливое оканье, неполно выраженное оканье. Все равно фонологически там /о/: как бы я плохо его ни произнес, лишь бы это не совпало с тем, что есть в слове трава, потому что трава – я никогда в жизни не дам этого стыдливого оканья: тр[о]ва. А в поэте дам, поэтому фонологически все благополучно: оканье мы соблюли. Но это оканье бывает разное качественно. И вот мы обязательно в речи должны учитывать. Для одного, собственно, типично такое, для другого такое. Поэтому слово [ца]лую очень интересное, но оно не относится к области фонетики. В данном случае – к области лексики. Значит, в словарях это слово надо поместить, в алфавитном порядке, вот так – не как це-, а как цо-. Ну знаете, в старой орфографии, ну, в старых документах, бывало, писали даже через о, писали через а – именно это слово. Но и писали через ѣ. А если через ѣ – это другое слово, которое образовано как?
И: Ну все понятно. В данном случае – подействовала на нее орфография, она ж видела ведь.
В: Но мы в школе, то есть в деревне одной – видели написано слово петух, а ученик читает кочет. Я сам слышал и видел, и учительница говорила «Вот, – говорит, – какой упрямец». Ну это вроде как по английски: написано Манчестер, читается Ливерпуль. Так бывает. Между прочим, вчера пришла одна особа и сказала: «Здравствуйте, я Егорова из Манчестера». Игорь9 как засмеется! Даже со стула упал. Она действительно оказалась Егоровой из Манчестера и требовала для Манчестерского университета записей. Я ей сказал: «Нет».
Р: Ох ты, господи.
В: Такое бывает. У нас.
Р: Теперь, слушайте, насчет Дмитрия Николаевича Ушакова. Вот вы знаете, у него что было? Он, например, никогда не говорил по[ца]луй. Никогда. Он всегда говорил по[це]луй. Так? А [ца]лую – он говорил как формулу. Вот когда он кончал телефонный разговор, он всегда говорил: «Ну, [ца]лую». Это уж у него было как такая, как бы нараспев он что-то такое говорил.
И: И вообще все это у него могло быть тоже так…
Р: Какая-то стилистика.
В: Да, стилистика. И все это, конечно, свойственно, вот как для бабушки моей тоже могло быть, для мамы – нет.
Р: Но ему произнести по[ца]луй – это было невозможно, он так не мог произнести. Хотя казалось бы – что?
В: Ну да, это вопрос лексикологический.
Р: Первый предударный, дак того же корня, предударный тоже, а вместе с тем – нет.
В: И мы постоянно тут заняты тем, что вычленяем, что такое фонетика, что такое не фонетика. И сталкиваемся с очень сложной проблемой выяснения, что такое нерегулярные фонетические явления. Как они смеют быть, как они нарушают понятие стереотипа. Очевидно, русские говоры еще не полностью выработали все в одинаковой степени стереотип. Вот. Ну, ввиду оформления фонетического слова.