С течением времени, распространением грамотности, идеологизацией частной жизни и увеличением административного давления на душу населения зона контакта между двумя языками расширялась, создавая базу для полноценной обратной связи.
В статье «Опасные знаки и советские вещи», написанной в соавторстве с А. Архиповой, мы подробно рассматривали этиологию советской «охоты на семиотическую диверсию» образца тридцатых, когда объектом символической антисоветской порчи мог оказаться любой предмет и советский мир превратился в текст, пораженный вражеским вирусом.
В декабре 1934 года художник Н. И. Михайлов написал эскиз картины, посвященной прощанию с Кировым. У гроба, естественно, стояли вожди революции. Эскиз, писавшийся второпях, за сутки, без набросков, участвовал в конкурсе, был сфотографирован для журнала «Искусство» – и вот тут на черно-белой фотографии из складок знамен и элементов толпы вдруг сложился прежде невидимый череп или даже (в зависимости от глаз смотрящего) полный хищный скелет[233].
К делу отнеслись с предельной серьезностью. Оно стало предметом обсуждения экстренного заседания правления МОСХ, на которой Алексей Александрович Вольтер, председатель МОСХ, говорил, в частности, следующее:
Тут может быть очень хитрая механика. Может быть, живопись, в общем, построена в расчете на то, что когда сфотографируется, то красный цвет перейдет в серый, и тогда совершенно ясно видна пляска смерти, увлекающая двух наших любимейших вождей. (Стенограмма 2011)
Естественно, Михайлов был тут же арестован, но сама возможность существования «хитрой механики» потрясла воображение цензуры – и три недели спустя появился «Приказ № 39 по Главному Управлению по делам литературы и издательств»:
Как замаскированная контрреволюционная вылазка квалифицирована символическая картина художника Н. Михайлова «У гроба Кирова», где посредством сочетания света и теней и красок были даны очертания скелета.
То же обнаружено сейчас на выпущенных Снабтехиздатом этикетках для консервных банок (вместо куска мяса в бобах – голова человека).
Исходя из вышеизложенного – ПРИКАЗЫВАЮ:
Всем цензорам, имеющим отношение к плакатам, картинам, этикеткам, фотомонтажам и проч. – установить самый тщательный просмотр этой продукции, не ограничиваться вниманием к внешнему политическому содержанию и общехудожественному уровню, но смотреть особо тщательно все оформление в целом, с разных сторон (контуры, орнаменты, тени и т. д.) чаще прибегая к пользованию лупой». (Пользование лупой 1996)
Для нас второй пример – с головой человека на этикетке консервной банки – едва ли не важнее первого. Ибо скелет, обнимающий Сталина, вне зависимости от того, привиделся он зрителям или нет, мог быть истолкован как вражеская пропаганда или даже угроза и в рамках нормальной практики. А вот плавающая в бобах голова могла сделаться антисоветским сообщением и поминаться через запятую с террористическим скелетом только в уже упоминавшейся зоне партийно-кимельтейского (вернакулярного) двуязычия[234].
Что особенно важно: цензорам не дают – да и не могут дать – четких инструкций о том, какие «сочетания красок, света и теней, штрихов, контуров» следует рассматривать как потенциально контрреволюционные, какой уровень разрешения использовать.
Соответственно, под подозрением оказывается все.
Таким образом, отныне при цензурном анализе, как при чтении стихотворения, в процесс смыслообразования включаются все элементы целого – и все элементы, связанные с этими элементами. Изображение, будь это «плакат, картина, этикетка, фотомонтаж» или «проч.», с неизбежностью превращается в художественный-текст-по-Лотману – в генератор текстов и генератор языков.
Последовавший (успешный) поиск вражеских символов – на пуговицах реальных (см., например, дело Ф. Элендера, описанное у Ватлина[235]) или изображаемых («на портрете т. Сталина пуговица френча пришита крестообразно и имеет большое сходство с фашистской свастикой»[236], на домах, маслобойках, обложках тетрадей, спичечных коробках и прочих предметах быта – закрепил данный способ чтения повседневности как нормативный для ответственных работников.
В рамках общей кампании бдительности он стал также долгом и простых граждан. Количество людей, активно вовлеченных в процесс поиска значений, возросло до десятков миллионов. Следствия не замедлили – в соответствующие учреждения потекла волна снизу, и если сотрудники Главлита и прочих органов впадали в билингвизм постольку, поскольку сами совмещали эти языки в быту (что было вероятно ввиду «ленинского призыва», но все же не обязательно), то низовая кампания была пронизана им насквозь:
Над портретом кандидата флаг с изображением товарища Ленина и товарища Сталина. Прошу Вашего внимания на разрисовку усов товарища Сталина. Впечатление, что нарисован козел с рогами, лапами и хвостом. (Шевченко 2004: 167)
Язык цензуры полностью освоен языком фольклора – в усах Сталина прячется уже не свастика, не знак троцкистско-зиновьевской шайки, а непосредственно и лично сатана в облике козла.
Скрытый знак отныне указывает не на профиль идеологического врага, но на дьявола – отчасти потому, что для людей, транслирующих эти интерпретации, «фольклорный язык» гораздо ближе, чем идеологический, а иных инструментов в их распоряжении часто не имеется, а отчасти потому, что силой обратного влияния идеологический враг – скрытый, неощутимый, повсеместный, могущественный, распознаваемый только по тому вреду, который он наносит ткани советской действительности, занимает нишу дьявола – а значит, становится им. (Архипова, Михайлик 2017)
И это очень старый, знакомый и привычный местный дьявол – тот, что породил в глубоко досоветской России, например, представление о таких иконописных практиках: «Некоторые богомазы на загрунтованной доске пишут сперва изображение дьявола, и когда это изображение высохнет, снова загрунтовывают и уже на этом втором грунте изображают угодника» (Иваницкий 1890: 119)[237]. И с этим же связан панический поиск (и уничтожение) «адописных» икон – или уже упоминавшийся способ установления адской природы Ленина через спички.
Нам представляется, что тот способ чтения – один из способов чтения, – который задействовал Шаламов в «Колымских рассказах»; тот механизм изображения действительности, когда подлинная – и смертельно враждебная, несовместимая с человеком – реальность проступает при внимательном чтении, состыковывается из, казалось бы, не связанных между собой элементов, – это тот самый способ чтения мира-как-текста, который был свойственен обществу, породившему лагерь как явление. Обществу, которое в попытке устремиться в будущее, создать новый мир и нового человека на самом деле воссоздало и многократно усугубило собственное прошлое – в его самых истерических проявлениях. И застыло в нем.
Неудивительно, что портрет этого общества, написанный отчасти на его языке, сочли фотографией. Мир, прочитанный как текст, становится текстом, прочитанным как мир.
Впервые: Russian Literature, Amsterdam. Vol. XLVII–II (15 February 2000). P. 199–219.
Champion 2011 – Champion M. Scourging the Temple of God: Towards an Understanding of Nicolas Jacquier’s Flagellum haereticorum fascinariorum (1458). Parergon. 28.1. 2011.
Guazzo 1988 – Guazzo F.-M. Compendium Maleficarum: The Montague Summers / Edition translated by E. A. Ashwin. NY: Dover Publications, inc., 1988.
Jurgenson 2007 – Jurgenson L. Spur, Dokument, Prothese Varlam Šalamovs Erzählungen aus Kolyma // Osteuropa. 2007. № 6. S. 169–182.
Mikhailik 2000 – Mikhailik E. Potentialities of Intertextuality in V. Shalamov’s Short Story «On Tick» // Essays in Poetics. Keele. 2000. № 25. Р. 169–186.
Remy 2008 – Remy N. Demonolatry: An Account of the Historical Practice of Witchcraft: The Montague Summers / Edition translated by E. A. Ashwin. NY: Dover Publications, inc., 2008.
Rudwin 1970 – Rudwin M. The Devil in Legend and Literature. New York: AMS Press, 1970.
Russell 1972 – Russell J. B. Witchcraft in the Middle Ages. Ithaca; London: Cornell University Press. 1972.
Toker 1991 – Toker L. A Tale Untold: Varlam Shalamov’s A Day Off // Studies in Short Fiction. 1991. № 28 (1). Р. 1–8.
Toker 2000 – Toker L. Return from the Archipelago: Narratives of Gulag Survivors. Bloomington: Indiana University Press, 2000.
Toker 2007 – Toker L. Testimony and Doubt: Shalamov’s «How It Began» and «Handwriting» // Real Stories: Imagined Realities: Fictionality and Non-fictionality in Literary Constructs and Historical Contexts. Tampere: Tampere University Press, 2007. Р. 51–67.
Woods 1973 – Woods W. History of the Devil. W.H. Allen/Virgin Books, 1973.
Архипова, Михайлик 2017 – Архипова А., Михайлик Е. Опасные знаки и советские вещи // НЛО. 2017. № 1 (143). С. 130–153.
Блюм 2003 – Блюм А. В. Запрещенные книги русских писателей и литературоведов. 1917–1991. Индекс советской цензуры с комментариями. СПб, 2003.
Булгаков 2002 – Булгаков М. А. Собрание сочинений: В 8 т. СПб., 2002. Т. 2.
Ватлин 2012 – Ватлин А. Ю. «Ну и нечисть»: немецкая операция НКВД в Москве и Московской области 1936–1941 гг. М., 2012.
Великанов 1998 – Великанов В. И. Судьбы людские (семейная хроника) / Вступ. ст. С. Г. Дроздова; ред. С. Волкова. М., 1998.
Герцен 1969 – Герцен А. Былое и думы. М., 1969.
Жолковский 1994 – Жолковский А. К. Блуждающие сны и другие работы, М.: Наука, 1994.
Иваницкий 1890 –