есто. Но спустя несколько минут Володя обнаружил, что ничего не видит и не понимает в этой треклятой схеме.
Нет, так дело не пойдет. Прежде всего надо поточнее разобраться в характере отношений.
Он взял лист миллиметровки и крупно надписал сверху: «Анализ моих взаимоотношений с Тоней Г.». Раздумывая, припоминая подробности встреч и настроений, он постепенно построил график. По оси абсцисс было отложено время, по оси ординат – сила чувства в условно принятых Володей единицах. Красная кривая выражала отношение Володи к Тоне, а синяя – ее отношение к нему. На точках переломов стояли краткие пояснения: «пляж», «на концерте», «диспут об искусстве»…
Володя так углубился в анализ, что не заметил, как вошел и остановился за его спиной Морозов.
– Хм, – произнес Морозов. – Ты бы действовал в логарифмическом масштабе. Смены настроений были бы выразительнее.
Володя быстро прикрыл график рукой.
– Мысль, – согласился он. – Вместо величин чувств откладывать их логарифмы…
– Эх ты, досужий анализатор. Ну-ка, Вовка, говори, что у тебя стряслось?
И тут Володя, всегда такой сдержанный и уравновешенный, вдруг понял, что самоанализ – ничто, пыль, тлен по сравнению с доверительным разговором. Сбивчиво и торопливо, словно опасаясь, что его прервут, он рассказал Морозову все без утайки о своих трудных отношениях с Тоней Гориной и закончил классическим вопросом:
– Что мне делать, Алеша?
«Нашел у кого спрашивать совета…» – невесело подумал Морозов. Но у Володи была в глазах такая мольба, что язык не повернулся ответить «не знаю», хотя истина заключалась именно в этом ответе.
– Послушай, – сказал он, глядя в окно на яркие фрески противоположного корпуса. – Я не очень-то гожусь в советчики, но… объяснись ты с ней начистоту. Признайся в любви и…
Он хотел добавить: «…и не морочь мне голову», но удержался.
– Разве она сама этого не понимает? – спросил Володя, искренне удивленный.
– Конечно, понимает, но… в общем, надо объясниться. Объяснение, по крайней мере, тем хорошо, что внесет какую-то ясность. – Морозов усмехнулся при мысли о том, как легко давать советы другим. – Вызови Тоню на свидание, попроси, чтобы она выслушала тебя, не перебивая… встань, черт побери, перед ней на колени… Наши предки прекрасно все это умели, а мы почему-то разучились…
– На колени? – еще больше изумился Володя.
– Да! На колени! – Морозов крупно зашагал по комнате, пытаясь подавить в себе закипающее непонятное раздражение. – Скажи, что жить без нее не можешь. Не отпускай ее ни на шаг. Куда она, туда и ты! Иначе непременно появится кто-то другой! – Он остановился перед Володей, сунул ему в руки коробочку видеофона. – На! Вызывай ее сейчас же, при мне! Ну, быстро!
– Хорошо, – оторопело прошептал Володя.
Тоня пришла в беседку точно в назначенный час. На ней было платье без рукавов, при малейшем движении оно вспыхивало разноцветными искрами, меняло цвет.
В саду сгущалась вечерняя синева, на небе высыпали звезды.
– Какая ночь! – сказала Тоня, остановившись у входа в беседку. Она закинула руки за голову, поднятую к звездам, и с чувством произнесла: – «Какая ночь! Алмазная роса живым огнем с огнями неба в споре, как океан, разверзлись небеса, и спит земля – и теплится, как море».
Володя любовался ее лицом, ее руками, с наслаждением слушал Тонин звучный голос. Ему хотелось выразить свой восторг. Но он не умел.
– Тоня, – сказал он. – Здравствуй, Тоня.
– Привет, – улыбнулась она. – Куда пойдем?
– Посидим здесь. Тоня. Мы почти не бываем вдвоем…
– Сегодня бал у математиков, у них всегда очень весело, но, если хочешь, посидим немного.
Они сели на скамейку. «С чего начать?» – взволнованно подумал Володя.
– Ну, что у тебя? – прервала Тоня затянувшееся молчание. – Сдаешь зачеты?
– Сдаю… А у тебя что нового?
– Ничего особенного. Сегодня было много переговоров с Луной. У Чернышева такой приятный голос, даже когда он сердится. Он требовал прислать какое-то снаряжение. Тебе не надоело сидеть?
– Тоня… – Володя несмело взял ее руку в свои ладони. – Тоня, скоро наша группа улетит на Луну, и я хотел… я хотел тебе сказать…
Она быстро взглянула на него.
Вот теперь следовало, по совету Морозова, упасть на колени. Но Володя будто одеревенел. Он подумал, что неприлично так долго держать ее руку, и выпустил.
– Что же ты хотел сказать?
– Тоня… – Володя еле шевелил языком, все приготовленные заранее слова напрочь выскочили из головы. – Тоня, – продолжал он с отчаянной решимостью. – Я бы очень, крайне хотел, чтобы мы… чтобы мы всегда были вместе… Куда ты, туда и я…
– Вот и хорошо, – заулыбалась Тоня. – Вот и пойдем на бал к математикам. – Она встала. – Ну, что же ты? Пойдем, скоро начнется.
– Нет. – Володя помотал головой и тоже поднялся со скамейки. – Нет, Тоня, ты не понимаешь… Лучше я уйду…
Он потерянно кивнул и, не оборачиваясь, побрел прочь. Она озадаченно смотрела ему вслед. Потом достала зеркальце, поправила волосы – это помогло ей справиться с растерянностью.
– Дивергентный какой-то, – тихо проговорила Тоня.
Она была неправа. Дивергенции, то есть расхождения, отклонения от правил, начались несколько позже.
После объяснения с Тоней Володя провел бессонную ночь. Зато на утренних занятиях он проспал учебный фильм «Обеспечение безопасности при текущем ремонте вспомогательных плазмопроводов». Во второй половине дня он сдавал практикум по приготовлению пищи в вакуумных условиях и только вечером, окончательно освободившись, отправился к Морозову, чтобы отвести душу.
В коридорах общежития было шумно, из-за полуоткрытых дверей слышались голоса, смех, музыка. У Морозова в комнате сидели трое парней, они спорили о чем-то. Включенный кристаллофон выкрикивал какую-то старинную песню из морозовской коллекции, высокий отчаянный голос выводил:
По-о-хранцузски – бутенброд.
По-хранцузски – бутенброд…
– О! Вот кого сейчас спросим! – Морозов подскочил к Володе и втянул его в комнату. – У нас тут разговор зашел о Плутоне. Помнишь, ты мне говорил о докторе Моррисе, ну, об этом планетологе, который безвылазно сидит на Тритоне…
– Да брось, Алеша, – прогудел басом розовощекий юноша. – Одни догадки у Морриса, никаких серьезных доказательств.
– Вот мы и спросим Володю. – Морозов поморщился от слишком уж громкого хриплоголосого хора, грянувшего из динамика кристаллофона. – Сделай-ка потише, Виктор. Так вот, – вскинул он взгляд на Заостровцева, – верно ли, что Моррис…
– Понятно, – прервал его Володя. – Когда-то мать рассказывала, что Моррис видел там «Дерево». У нее в записках есть об этом.
– Что значит «видел»? – сказал розовощекий Виктор. – Если он смотрел в телескоп, то почему не сфотографировал?
– Он снимал. Но на пленке вышло только слабое пятнышко.
– А! – махнул рукой Виктор. – Пятнышко, видите ли. Этому Моррису вечно что-нибудь мерещится.
– Неверно, – тихо сказал Володя. – Есть объективные подтверждения.
– Данные разведки, что ли? Но ведь тоже – ничего определенного! Ну, одно световое пятно на десять километров пленки – разве это подтверждение?
Володя не ответил. Да и что отвечать? После страшной гибели «Севастополя» десять лет назад всполошилась Земля. Десятки, сотни автоматических зондов пошли к Плутону. Это общеизвестно. Угрюмая черно-серая, будто графитовая, пустыня с округлыми горными хребтами бесконечно тянулась на бесчисленных снимках. Многие пленки почему-то были засвечены. И лишь изредка снимки фиксировали слабое, размытое световое пятно. Споры об этом странном проблеске в царстве вечной тьмы не утихли до сих пор. Большинство ученых склонялось к тому, что на Плутоне возможна вулканическая активность. Роковым образом «Севастополь» совершил посадку в зоне действующих вулканов в момент извержения…
Но были скептики, не принимавшие этой гипотезы. Не верил в вулканы и Володя Заостровцев. «А во что ты веришь? В „Дерево“?» – не раз спрашивал его Морозов. Володя пожимал плечами. А однажды ответил с каким-то вызовом, удивившим Морозова: «Вот слетаю туда, тогда и поговорим». Этот разговор был года три назад, они тогда на втором курсе учились. «Интересно, – сказал Морозов, – как ты полетишь на запретную планету?» Володя, разумеется, прекрасно знал, что Международная федерация космонавтики объявила Плутон и его окрестности запретной для человека зоной. Тем более удивительным, гусарским каким-то показался Морозову его ответ: «Запретный плод сладок».
Теперь, когда этот настырный Виктор стал наседать на Володю, как будто именно тот несет ответственность за фантазии доктора Морриса, а остальные гости Морозова поддакивали и посмеивались, – Володя не стал ввязываться в спор. Он направился к двери.
– Погоди! – окликнул его Морозов. – Ребята, управляйтесь сами. Где фруктовый сок – вы, к сожалению, знаете не хуже меня. Уходя, выключите включенное и приберите разбросанное. У нас с Володей срочное дело.
Они сбежали по лестнице вниз, уклонились от шумной компании, зазывавшей их в кафе под полосатым тентом, и зашагали в сад.
– Ну что? – спросил Морозов. – Поговорил с Тоней?
– Нет… То есть разговор был, но… не получился, в общем.
– Эх ты, нескладный человек. Давай-ка расскажи по порядку. В лицах.
Они сели на скамейку, и Володя рассказал «по порядку». Что-то погрустнел Морозов, слушая его.
– Мне кажется, она меня не любит, – сказал Володя.
Морозов ничего не ответил на горькое признание, и Володя поник головой, погрузился в невеселые мысли.
Все здесь тайна. Великая загадка рода человеческого… «Королева играла в башне замка Шопена, и, внимая Шопену, полюбил ее паж…» Герцогиня Джозиана полюбила безобразного Гуинплена… Ромео и Джульетта… Тристан и Изольда… Старинные новеллы, оканчивающиеся эпической фразой: «Они жили долго и любили друг друга и умерли в один день», – прекрасная, наивная мечта… Древние легенды: бог разделил людей на половинки, разбросал по свету, и они ищут друг друга…