… одного частного случая биоинформации…
– Частный случай биоинформации, – повторил Лавровский. Он откинулся на спинку кресла и нежно погладил себя по щеке, как бы проверяя качество бритья. – Вот что, Заостровцев. Расскажите все по порядку.
Володя заколебался было. Но Лавровский так и излучал спокойную заинтересованность сведущего человека. И Володя начал рассказывать, опуская, впрочем, детали личного свойства.
– Не люблю собак, – ворчал сантехник Селеногорска, медлительный и всегда как бы заспанный Севастьян. – Не положено собак на Луне держать. Пошел вон! – крикнул он на Спутника, пожелавшего обнюхать его ноги.
В предшлюзовом вестибюле было, как всегда, многолюдно. Севастьян и другие работники космодрома готовились встретить внерейсовый корабль. Этого же корабля дожидался Морозов, справедливо полагая, что на нем прилетит отставший от группы Заостровцев. Тут же крутились две симпатичные дворняги – Диана и Спутник. Их завез на Луну кто-то из космонавтов и, будучи пламенным почитателем Жюля Верна, дал им клички собак Мишеля Ардана. Собачки оживленно бегали по вестибюлю, обнюхивали герметичные стыки шлюзовых дверей.
– Нюхают, – ворчал Севастьян. – Им радио не нужно. Они без радио знают, что Лавровский прилетит. Такой серьезный человек, а любит эту нечисть. Я ему докладываю – блохи от собак. А он мне – блох, дескать, давно вывели. Объясняю: у собак блохи сами собой заводятся – а он смеется…
Вскоре после прилунения пассажиры внерейсового – Лавровский и Заостровцев – появились в вестибюле. Морозов тут же отвел Володю в сторону:
– Что случилось? Ты ведь шел с нами, а потом куда-то исчез.
– Потом расскажу, – ответил Володя. – Если сумею.
– Ладно. Чтобы наши объяснения не расходились, ты скажешь Платон Иванычу вот что…
Тем временем собаки бурно прыгали возле Лавровского. Биолог потрепал их за уши, а потом преподнес по большому куску колбасы.
– Вот вам еще один феномен, – сказал он, остро взглянув на Володю. – На Земле собаки чуют хозяина на большом расстоянии, более того – они точно знают время его прихода. Ну, это общеизвестно. Новейшая теория телеодорации, гипотеза Арлетти – Смирнова… Но объясните мне такое: уже который раз я прилетаю сюда – заметьте, не в определенное время, – а собаки задолго до моего прилунения занимают здесь выжидательную позицию. Ждут не то меня, не то колбасу…
– Запах, – несмело сказал Володя. – Телеодорация эта самая.
Лавровский замахал на Володю руками, будто отгоняя пчелу.
– Да бросьте вы эти словечки! Телепатия, телеодорация и прочие явления дальней биологической связи – всего лишь частные случаи. Жалкие обрывки того мощного канала информации, которым, очевидно, неплохо умеют пользоваться Диана и Спутник.
После долгого разговора с Лавровским во время рейса Володя чувствовал себя бесконечно усталым. У него болела голова, болел затылок. Тут на выручку подоспел Морозов.
– Извините, – сказал он. – Заостровцеву надо срочно предстать перед руководителем практики.
Лавровский спохватился:
– Ай-яй, как бы на транспортере мою аппаратуру не перекантовали! – Он рысцой побежал к грузовому отсеку, на ходу обернулся, крикнул: – Вечером загляните ко мне в девятнадцатую!
Володя, запинаясь, изложил руководителю практики вполне правдоподобную версию относительно своего опоздания, придуманную Морозовым.
– Жаль, жаль, Заостровцев, – пробасил руководитель, не глядя на Володю и водя пальцем по списку практикантов. – Были вы у меня на хорошем счету. Хотел я вас включить в танкерный рейс к Юпитеру, а теперь, само собой, придется заменить… – И он, водя пальцем по списку, забормотал: – Заремба, Зикмунд, Зимников…
Володя, ошеломленно моргая, смотрел на ползущий по списку палец, в котором, казалось, сосредоточились все беды последнего времени: трудные отношения с Тоней, странное происшествие по дороге в космопорт…
– Платон Иванович, – осторожно напомнил Морозов, – мы с Заостровцевым тренировались в паре, хорошо сработались.
– Верно, – согласился руководитель. – А я и вас заменю. – Палец его устремился вниз по списку. – Мухин, Новиков…
Тут они взмолились оба – Заостровцев и Морозов. Перебивая друг друга, ссылались на достоинства своих вестибулярных аппаратов, на качество психотехнических тестов и даже на поперечное сечение мышц. Они взывали к человеколюбию руководителя. И руководитель сдался. Он покачал головой и убрал палец со списка.
– Ладно, – прогудел он. – Допускаю к медосмотру. Потом разыщите Радия Петровича Шевелева, командира космотанкера «Апшерон», поступите в его распоряжение. Рейс будет зачетным. – Он сунул список в карман, грозно добавил: – И учтите: то, что вам сходило у меня, у Шевелева не сойдет.
Лаборант контрольно-медицинского пункта усадил Морозова и Заостровцева на жесткие белые стулья спиной друг к другу и ловко оклеил датчиками их обнаженные торсы, руки и ноги. От датчиков тянулись к пульту тонкие разноцветные провода.
Врач, пожилая женщина с властными манерами, защелкала переключателями. Морозов поежился: кожа под датчиками ощутила быстрые бегущие уколы тока. Не в первый раз проходил он предполетный медосмотр, но сейчас почему-то было неспокойно на душе. Надо было отвлечься, думать о постороннем, лучше всего, как советуют опытные пилоты, – о смешном. Но, будто назло, ничего смешного не удавалось вспомнить. В голову лезли одни неприятные воспоминания, связанные с последней практикой здесь, на Луне. Чернышев, стоящий в предшлюзовом зале и наговаривающий письмо к Марте, – никак не мог Морозов отделаться от этого видения. Он и теперь на Луне, Федор Чернышев, завершает подготовку к большой комплексной экспедиции.
– Курсант Морозов, – раздался властный голос врача, – не ерзайте и не вытягивайте шею.
Морозов послушно замер, даже дыхание затаил. Тихо жужжало в белом шкафу за пультом. Сопел за спиной Заостровцев. Зачетный рейс к Юпитеру – это здорово, продолжал думать Морозов. Только бы скорей уйти…
– Все, – сказала врач, щелкнув тумблером. – Осмотр окончен. Жора, отцепи от них датчики.
И тут Морозову стало смешно, он не сдержался, прыснул. Врач подняла на него удивленный взгляд.
– Ну вот, – сказал Платон Иванович, разгладив широкими ладонями ленту медицинского самописца, к которой был подколот анамнез – карточка с несколькими строчками слов и цифр. – Сонастроенность у вас высокая. Можно сказать – высшая…
Морозов и Заостровцев быстро переглянулись. Ну, еще бы! Недаром они тренировались в паре и понимают друг друга с полуслова.
– Что же касается индивидуальных показателей, – продолжал руководитель практики своим монотонным голосом, – то тут… не совсем понятно. У курсанта Морозова отмечено подавленное состояние. Депрессия класса ноль-четыре.
– Депрессия? – Морозов уставился на него. – У меня депрессия?
– Да, – кивнул Платон Иванович и ткнул пальцем в одну из строчек анамнеза. – Вот. Ноль-четыре, – повторил он, как бы сам недоумевая, откуда могла взяться у выпускника-пилота депрессия такого класса. – Само собой, к зачетному рейсу вы не допускаетесь. Очень жаль.
– Платон Иванович! – закричал Морозов. – Это ошибка! Нет у меня никакой депрессии! Врет все машина!
Руководитель практики поморщился.
– Кричите, как на ипподроме, Морозов, – сказал он. – Что же делать с вами, Заостровцев? – взглянул он на Володю. – С кем еще из штурманов вы работали?
Заостровцев переступил с ноги на ногу, прокашлялся.
– Тут действительно ошибка, – сказал он неуверенно. – Если у кого-то из нас ноль-четыре, то…
– Платон Иванович, – решительно перебил его Морозов. – Я требую повторного осмотра.
– Повторный осмотр, о котором вы просите, – руководитель как бы подчеркнул последнее слово, – будет через месяц. Вы сдавали зачет по организации службы и знаете это не хуже, чем я. Ровно через месяц. – Он отвел взгляд от бледного, взволнованного лица Морозова и добавил более мягко: – Вы можете сегодня же вылететь в студенческий дом отдыха. Приведите в порядок свои нервы.
Выйдя из каюты руководителя практики, Морозов потерянно побрел по коридору. Заостровцев шел рядом, говорил, что не станет искать нового напарника, попросит перенести зачет на месяц, и они обязательно полетят вместе, только вместе. Морозов уговаривал его не откладывать зачет, лететь с любым другим штурманом, но тот и слышать об этом не хотел.
– Может, оно и к лучшему, – сказал Заостровцев. – У меня, по правде, тоже сейчас…
Он не договорил.
– Что – тоже? – спросил Морозов.
– В общем, Алеша, полетим через месяц. Ничего страшного. Ну что нам месяц? Успеем еще налетаться за целую-то жизнь.
Трудно было смириться с отсрочкой зачетного рейса, но что же делать? Оставалось одно – как-нибудь убить несколько часов до отправления рейсового корабля на Землю. Морозов пошел в библиотеку, порылся в книгах. Что-то не читалось ему. Избегая встреч с однокурсниками, он слонялся по отдаленным коридорам Селеногорска.
Один из коридоров вывел его к предшлюзовому залу. Морозовым вдруг овладело желание выйти наружу, под черное небо Луны.
У выходного шлюза не было никого, кроме сантехника Севастьяна, дремавшего в углу на диване. Морозов поднял было руку к кнопке шлюзовой двери, но тут Севастьян приоткрыл глаза и спросил:
– Ты куда, мальчик?
– Я не мальчик, – сказал уязвленный Морозов. – Я курсант.
– Курсантам без руководителя выходить нельзя. Порядка не знаете? Каждый приезжий будет себе самовольничать – это какой же порядок? Отойди на три шага.
Морозов послушно отступил.
– Сам был курсантом, – неторопливо продолжал бубнить Севастьян. – Знаю я вашего брата.
– Вы были курсантом? – удивился Морозов.
– А что – не похоже? Был. Значок, как у тебя, носил. Реакция меня подвела, а то летал бы не хуже других. Медленную реакцию машина признала. Ну и пусть. Мне быстрой и не очень-то надо. Что смотришь? Не согласен?
– Не знаю, – сказал Морозов. – Кому какая нужна. Я предпочитаю быструю.