– Нет, вы здорово говорили! Великие прозрения и заблуждения в науке нередко дополняют друг друга самым неожиданным образом…
– Ты что – цитируешь? – спросил Морозов.
– Да, я запомнил. Дядя Илья, а правда, что Саллаи…
– Перенесем разговор, Виктор. Нас ждет катер, торопиться надо.
Спустя полчаса они уже были в гавани. Служащий туристской базы, флегматичный рыжеватый финн, немного говоривший по-русски, сделал запись в книге приезжих и выдал Морозовым палатку и другой инвентарь, полагающийся туристам для жизни на ненаселенных островках архипелага.
Тут с катера сошел, а вернее, сбежал по сходне на причал юноша, у него были растрепанные соломенные волосы и темные очки. Круглые коричневые плечи и могучая грудь распирали белую майку. Он улыбнулся мрачноватой улыбкой, и Буров представил его Морозовым не без торжественности:
– Это Свен Эрикссон, морской бог в образе начальника международной планктонной станции.
Свен Эрикссон был немногословен. Он подхватил багаж и понес к своему катеру. Буров и Инна последовали за ним. А Морозов стоял, сунув руки в карманы, и смотрел на старенькую яхту, покачивающуюся у соседнего пирса. Марта проследила направление его взгляда:
– Ты прав. Давай попросим эту яхту.
Сотрудник турбазы, финн, поднял белесые брови.
– Старье, – сказал он. И, поискав еще нужное слово, добавил: – Негодник.
– Нам годится, – быстро сказал Морозов. – Паруса, надеюсь, не дырявые?
Финн медленно удивился, брови его поднялись выше.
– Селирон есть дырявый никогда. – И он еще что-то сказал по-фински или по-шведски Эрикссону, вернувшемуся за остатками багажа.
Тот перевел на русский:
– Вейкко говорит, что на яхте нет трансфлюктора и он не имеет права ее выпускать из гавани.
– Мы умеем обходиться без трансфлюктора.
– И еще он говорит, – продолжал Свен Эрикссон, – что ветер противный. Зюйд-ост. Вы не сможете идти в лавировку.
– Сможем, – сказал Морозов. – Только пусть объяснит, где какие повороты, по каким знакам идти.
– Нельзя, – покачал головой Вейкко.
– Не понимаю, что тут спорить, – вмешалась Марта. – Раз нельзя, значит, нельзя. Правда, Вейкко? – Она улыбнулась ему самой ослепительной из своих улыбок. – Немножко жалко, конечно. Давно я не ходила на яхте. Кажется, со Второй Оркнейской регаты, да, Алеша?
– Что вы там застряли? – крикнул с катера Буров.
– Идем, – ответил Морозов, с сожалением отведя взгляд от яхты.
– Хорошо, – сказал вдруг Вейкко и плотнее нахлобучил свой картуз с длинным козырьком. – Для вас. Садитесь на яхта. Я отвезу.
Фарватер был извилист, шхеры то сжимали его морщинистыми гранитными боками, то расступались, открывая вольные плесы, здесь ветер рябил серую воду, тихонько позванивал в штагах. Покачивались красные и белые головы вех, ограждавших фарватер. Чайки парили в небе, сидели на воде, ходили по узким полоскам пляжей.
И опять поворот, яхта влетает в узкий проход меж скал, а впереди торчит острый камень, ни дать ни взять тюленья морда, левее, левее, еще левей! О, здесь не просто. Здесь держи ухо востро. Без трансфлюктора здесь не очень-то.
Но красотища! А дышится как!
А сейчас я бы чуть потравил шкоты. Ладно, не мое дело. Вейкко знает лучше. Вон как уверенно и покойно лежит его жилистая рука на румпеле.
– Нравится тебе? – спрашивает Морозов Витьку.
Витька – молчаливый, серьезный. Не по годам серьезный. В кого это он пошел? Совершенно не склонен к болтовне. В меня, конечно, пошел.
– Природа нравится, – отвечает Витька.
Вот как, думает Морозов. Природа. Значит, что-то другое ему не нравится. Только природа нравится. В прошлом году с ним было проще. Взбирался ко мне на колено и обрушивал лавину вопросов. А теперь больше помалкивает. Ну как же – повзрослел, в пятый класс перешел.
С кормы доносится смех Марты. И еще какое-то фырканье – это Вейкко так смеется. Смотри-ка, ей удалось разговорить этого твердокаменного финна.
А у него, Морозова, почему-то не клеится разговор с Витькой.
– Как у тебя в школе? – спрашивает он. – Математика легко дается?
– Особых трудностей теперь нет, – отвечает Витька.
– А как отношения с товарищами?
– В каком смысле?
– Ну… дружишь ты с ними?
– Товарищи есть товарищи, – Витька слегка пожимает плечами.
Некоторое время Морозов размышляет над его ответом. Он знает, что у Витьки в начале учебного года была драка. Подрался с одноклассником, Пироговым каким-то. Из-за чего – ни учителя, ни Марта не дознались: причину драки Витька отказался изложить наотрез. В кого только пошел такой упрямый? Наверное, в Марту.
– Посмотри, – говорит Витька, – сосны торчат прямо из скалы. Разве деревья могут расти без земли?
Оранжевое предзакатное солнце выплывает из облаков – будто из дырявого мешка вывалилось – и мягко золотит шхеры. На севере вечера длинные-длинные – как тени от сосен, лежащие на воде прямо по курсу. Яхта, покачиваясь, перерезает тени и выходит на плес. Здесь прыгают на зыби солнечные зайчики, и ветер пробует штаги и ванты на звонкость, и Марта кричит с кормы:
– Алешка, откренивай!
У Марты уже в руках румпель и шкоты. Однако быстро идет приручение Вейкко. И, как бывало когда-то, Морозов, держась за ванту, вывешивается за борт, и яхта красиво делает поворот оверштаг, огибая белый конус поворотного знака.
Серебристо-розовая рыбина медленно плыла вперед и немного вверх, пошевеливая плавниками. Морозов пошел за ней, осторожно поднимая ружье. «Треска, что ли, – подумал он, – да какая здоровенная, около метра, ну, на этот раз я не промахнусь». Он прицелился, и в этот момент рыба, будто почуяв неладное, метнулась в сторону скалы. Ах, чтоб тебя! Морозов оттолкнулся от каменистого грунта и поплыл к темно-зеленой, скользкой от мха скале. Обогнув ее, остановился. Темно, как в ущелье. Ущелье и есть, только подводное. Разве тут увидишь рыбу? Косыми светлыми штришками промелькнула стайка салаки. Морозов поплыл вперед, раздвигая рукой водоросли. Уж очень ему хотелось всадить гарпун в эту треску. Смешно сказать: почти неделя, как они на Аландах, каждый день уходят под воду – и ни одного удачного выстрела.
Морозов оглянулся – и все похолодело у него внутри. Витьки не было видно. Обычно он следовал за отцом, так ему было строго-настрого велено – не отставать ни на шаг, только под этим условием Марта разрешила ему подводные прогулки. И вот Витька исчез.
– Витя! – крикнул Морозов.
Тишина. Только слабое потрескивание в шлемофоне – обычный шум помех.
– Витька!
Морозов рванулся из ущелья, выплыл из-за скалы, огляделся. В зыбком полумраке не было видно Витькиного гидрокостюма. У Морозова перед глазами все поплыло, смешалось, остался лишь черный клубящийся страх. И еще – мгновенное видение: он выходит из воды, выходит один, и Марта, загорающая на крохотной полоске пляжа, поднимается ему навстречу, и в глазах у нее…
– ВИТЬКА!!
Он весь напрягся: в шлемофоне коротко продребезжало. Он снова крикнул и опять услышал, словно бы в ответ, металлическое лязганье. Так повторилось несколько раз. Морозов подплыл к якорному канату, уходившему наверх, к яхте, посмотрел на ее желтоватое днище с красным килем. Здесь было место, от которого они обычно начинали подводные прогулки, и ориентир для возвращения на остров. Может, Витька вылез наверх? Но почему в таком случае не предупредил его? Может, что-то испортилось в гидрофоне? Что за странное дребезжание?
Да, Витька, конечно, наверху, убеждал себя Морозов. Перед тем как вынырнуть, он крикнул еще раз, и тут же Витькин голос ответил:
– Я же тебе говорю, иду обратно.
Морозов испытал такое облегчение, что ему захотелось сесть или даже лучше лечь, закрыть глаза и ни о чем не думать. Но тут же он снова встревожился:
– Ты смотрел на компас? Каким курсом ты шел от яхты?
– Я держал сто двадцать. Да ты не…
– Значит, держи сейчас триста! – закричал Морозов. – Ты слышишь?
– Я так и иду, – ответил Витька таким тоном, будто хотел сказать: «Знаю без тебя, не кричи, пожалуйста».
Морозов поплыл в том направлении, откуда должен был появиться Витька. Дно здесь понижалось, за нагромождением камней начиналась большая глубина, и он опять испугался – на этот раз задним числом, – что Витька полез в эту бездну.
Несколько левее, чем он ожидал, возникло в зеленом полумраке красное пятно Витькиного гидрокостюма. Витька плыл над грунтом, мерно разводя руками. Морозов поплыл навстречу и молча заключил сына в объятия. Тот удивленно посмотрел и высвободился.
– Почему ты полез туда? – спросил Морозов. – И ничего мне не сказал?
– Хотел посмотреть, что там. А не сказал, потому что ты бы мне не разрешил.
Морозов оценил ответ по достоинству. Они поплыли, голова к голове, назад к яхте.
– Там на дне, в иле, что-то большое, – сказал Витька. – И труба торчит.
– Какая еще труба? – проворчал Морозов. – Почему ты не отвечал, когда я звал тебя?
– Я отвечал.
– Ответил, когда я позвал в десятый раз. А до этого…
– Я все время отвечал.
Странно. Все-таки что-то неладно с гидрофоном.
Они подплыли к якорному канату и по песчаному пологому дну пошли наверх.
– Я вижу, с тебя нельзя глаз спускать, – сказал Морозов.
– А почему я должен ходить за тобой как тень? – отозвался Витька, и Морозов ощутил желание надрать ему уши.
Марта расхаживала по узенькому, зажатому скалами пляжу. Раскрытая книга валялась на песке.
– Почему не загораешь? – спросил Морозов, выпроставшись из гидрокостюма. – Солнце сегодня хорошее.
– Сама не знаю. Вдруг я что-то забеспокоилась. Вы слишком долго сегодня. – Марта улыбнулась, поправила косынку на голове. – Опять стреляли мимо?
– Гонялись вот за такой здоровенной треской, – Морозов широко развел руки. – И ни черта.
– Ух вы, охотнички мои, – сказала Марта и чмокнула Витьку в загорелую щеку. – Неуда-ачливые! Идемте, буду вас кормить.