– Джонатан не пришел. И я не увижу его много недель. Скоро он уезжает на войну и должен проводить много времени со своей ротой, – сказала она. Пташка смущенно отвела взгляд, чтобы не видеть ее голубых глаз и раненого взгляда. – Пташка, это ты взяла мою записку? – прошептала Элис. Пташка ничего не ответила, а только с виноватым видом помотала головой. Элис сделала глубокий прерывистый вдох. – Я понимаю… понимаю, отчего ты можешь на меня злиться, – продолжила она. – Я могу тебе объяснить, почему нам пришлось держать все в секрете, но только не здесь и не сейчас…
– Я… ничего не знаю о записке.
– Пташка, прошу, не нужно лгать.
Элис говорила так тихо, так задушевно, что Пташка не могла этого вынести. Ей пришло на ум, что Элис сама лгала ей множество раз – лгала умолчанием, тем, что не говорила правду. Потом вспомнились долгие годы, прошедшие с тех пор, как Джонатан вырезал инициалы на дереве. Ах, сколько свиданий они скрыли за это время! Они прятались, таили свою любовь, особенную и возвышенную, оставляя ее лишь друг для друга. Пташку терзали стыд и злость. Казалось, чувства, которые ее переполняют, вот-вот выплеснутся наружу, потому что пробка, сидящая внутри ее, перестанет их сдерживать.
– Это не я лгунья! – воскликнула она, и Элис в смятении моргнула.
Бриджит подняла голову и посмотрела на них через всю комнату.
– В чем дело? О чем это вы секретничаете? – спросила она.
Пташка яростно повернулась к ней, крутанувшись на месте так, что едва не потеряла равновесия, и почувствовала руку Элис у себя на локте.
– Пожалуйста, не говори ничего, – прошептала Элис, и глаза ее были полны страха.
Пташка вздрогнула, но она уже не могла остановиться.
– Элис тайком встречается с Джонатаном! Они любовники! А он обручен с Беатрисой Фаллонбрук! – выпалила Пташка и уголком глаза увидела, что Элис взмахнула руками и прижала их ко рту, а ее глаза расширились от ужаса. На лицо Бриджит было страшно смотреть. Та уронила деревянную ложку и уставилась на Элис. На кухне наступила мертвая тишина; и Пташке показалось, что сквозь эту тишину она слышит, как оседает земля у нее под ногами и как трескается мир вокруг.
1821
При следующем посещении дома Аллейнов Рейчел так быстро провели к Джонатану, что она даже не успела перевести дух после подъема на холм, на котором стоял Лэнсдаунский Полумесяц. Трава на склоне перед его зданиями была схвачена морозом и побелела от инея. Не было ни ветерка. Все небо заволокло серыми облаками, и определить, где находится солнце, было совершенно невозможно. Миссис Аллейн приветствовала Рейчел, стоя у подножия лестницы, пока дворецкий принимал у гостьи шляпку, перчатки и шубку, а она разглаживала руками подол платья. Они обе ощущали неловкость от ее неопределенного положения: она была не совсем гостья и не совсем прислуга. Ни одна из них не понимала, как следует себя вести, а Рейчел еще и не знала, какой прием ее ожидает в верхних комнатах. Хозяйка была попеременно то радушна, то холодна, то натянута, то проста в обхождении, то резка, то отстраненна.
– Не зайдете ли вы ко мне ненадолго, когда закончите с чтением? – спросила миссис Аллейн, когда они стали подниматься по лестнице.
– Буду очень рада, – ответила Рейчел. «И это будет удобный момент спросить об оплате, а то мой мистер Уикс беспокоится, почему я этого не сделала».
– Я надеялась, что Джонатан сегодня к нам спустится, но… – протянула миссис Аллейн извиняющимся тоном.
– Мужчины строптивы и всегда стремятся к тому, чтобы все было так, как они хотят.
Рейчел улыбнулась, чтобы собеседница не подумала, что она кого-то осуждает, но лицо миссис Аллейн помрачнело.
– Вы совершенно правы, миссис Уикс, – пробормотала она.
Джонатан Аллейн не встал, когда она вошла в его комнату. Впрочем, он и раньше этого не делал, но теперь это пренебрежение правилами хорошего тона вызвало у нее раздражение. Она еще не встречала джентльмена, который при появлении дамы не поднялся бы с места. Рейчел не могла определить: то ли он не вполне джентльмен, то ли она для него не дама. Джонатан распахнул ставни и приоткрыл окно, чтобы через него проникал холодный утренний воздух. На нем были синие бриджи и белая льняная рубашка с закатанными рукавами. Огонь в камине погас, и в комнате было холодно. С поля перед Полумесяцем донесся запах листьев и сырой травы. Рейчел расправила плечи и подошла к нему. Его обнаженные запястья были покрыты мурашками, но лицо слегка блестело от пота – во всяком случае там, где его не покрывала многодневная щетина. На полу рядом с ним стояли бутылка из-под вина и грязный бокал. От хозяина шел тяжелый запах давно не мытого тела.
– Мистер Аллейн… – Рейчел замолчала, когда он резко повернулся и посмотрел на нее. Видимо, ему не сразу удалось сфокусировать на ней взгляд. – Вы не здоровы? Похоже, у вас лихорадка… Здесь так холодно. Позвольте позвать слуг, чтобы они затопили камин…
– Нет, не нужно. У меня такой жар… что, думаю, лишь благодаря этому холоду я еще жив, – произнес он хриплым голосом.
– Но если у вас лихорадка, нужно позвать врача, чтобы…
– Пустить мне кровь? Мне уже достаточно пускали кровь, миссис Уикс. Пожалуйста, садитесь, и хватит об этом. Со мной все в порядке.
Слегка поежившись, Рейчел повиновалась. Глаза Джонатана следили за каждым ее движением. На его мрачном, окаменевшем лице только они оставались живыми.
– На этот раз я принесла книгу из дома. Это сборник новых поэм Китса… Подарок на свадьбу от мужа, – пояснила она. – Причем совершенно бескорыстный, так как, похоже, поэзия его ни капельки не занимает, – добавила она более мягко. «Возможно, мужу понравился бы Байрон».
– А с чего бы она его занимала, миссис Уикс?
– Прошу прощения, сэр?
– С чего Ричарда Уикса должна занимать поэзия? Ведь, несмотря на его смазливое лицо, он неграмотный болван и алчный дурак. Во всяком случае он таким был, когда я в последний раз его видел.
Джонатан сделал глубокий вдох и сел прямее в кресле. Он оперся локтями на подлокотники и сложил домиком свои длинные пальцы. Его ногти были обкусаны, с неровными краями.
– Что ж, я… я полагаю, люди могут меняться и становиться лучше, – пробормотала Рейчел.
Всего несколько недель назад она бы безоглядно ринулась защищать Ричарда. Теперь же ей казалось проявлением лояльности сказать о нем как можно меньше.
– Могут. Однако мой опыт говорит, что такие изменения обычно бывают очень поверхностными и не затрагивают сути. Скажите, как вышло, что вы стали его женой?
– А вы как думаете, сэр? – спросила Рейчел довольно резко. – Мы встретились в доме, где я прежде жила. Я работала гувернанткой в семье сэра Артура Тревельяна. Они обитают в Хартфорд-Холле. Я повстречалась с мистером Уиксом, когда он привез образцы вин сэру Артуру…
Она вспомнила тот момент, когда Ричарда охватила любовь к ней наподобие атакующей армии. От этой мысли у нее екнуло сердце, и она почувствовала что-то вроде ностальгии или, может быть, сожаления.
– И он показался вам завидной партией? Вам, получившей хорошее образование и воспитанной в семье джентльмена…
– Да, сэр. Он показался мне хорошей партией. Я не согласилась бы выйти за него замуж, если бы дело обстояло иначе.
– Мне просто интересно знать, вот и все. Мне бы хотелось лучше понять, что думают женщины. Почему они поступают так, а не иначе. – Он улыбнулся ей слабой, безрадостной улыбкой.
– Не все женщины поступают одинаково, – осторожно вставила Рейчел.
– Нет, конечно, хотя их поступки имеют одну общую черту: они все для меня непонятны.
– Что в данной ситуации вам трудно понять, мистер Аллейн? – спросила Рейчел напряженным тоном.
– Вы не можете его любить. Вот мне и любопытно, что заставляет вас считать его хорошей партией. Несмотря на то что этот человек… тот, кто он есть… а вы во всем похожи на настоящую леди. Неужели все дело в его смазливости?
– Я не ребенок, мистер Аллейн, чтобы настолько прельститься его приятной наружностью. И вообще, прошло много лет с той поры, как вы… перестали бывать в обществе. Возможно, за это время там многое изменилось. И он меня любит.
– Вот как? Вы уверены? – спросил Джонатан с внезапной горячностью и резко наклонился вперед в своем кресле.
– Да! – ответила она.
Ей вспомнились гневливость Ричарда, то, как зло он иногда с ней разговаривал, его неприятные прикосновения, отвращение, вызванное ими; и она забеспокоилась, не отразились ли все эти мысли у нее на лице.
– А вы его любите?
Вопрос повис в воздухе, и Рейчел ощутила, как ее лицо заливается краской. Ей предстояло выбрать между правдой и лояльностью по отношению к мужу, между честностью и чувством приличия, и она не знала, какой ответ предпочесть.
– Вы не должны спрашивать о подобных вещах, – тихо проговорила она наконец.
На губах Джонатана снова появилась мимолетная улыбка, холодная, как кристаллы инея на стекле.
– Ваша скрытность служит достаточно красноречивым ответом, – сказал он. – Но все-таки я в недоумении, потому что, с одной стороны, не могу понять вашей любви к такому человеку, а с другой стороны, не одобряю вашего решения выйти за того, кто во всех отношениях ниже вас, если вы его не любите…
Рейчел увидела в этих словах желание ее унизить и рассердилась.
– Почему меня должно заботить, одобряете вы меня или нет, мистер Аллейн? – спросила она сухо. – Когда мы впервые встретились, вы сказали, что все женщины шлюхи, продающиеся либо за деньги, либо за положение в обществе, либо за безопасность.
– Неужели я до такой степени разоткровенничался? – Джонатан откинулся на спинку кресла и смущенно отвел взгляд. – Нет, не могу этого припомнить.
– Но вы ведь от этих слов, кажется, не отказываетесь? В таком случае спросите себя, сэр, какой есть у женщины выбор, кроме как устроить свою судьбу одним из этих трех способов?
– И какой из них выбрали вы, миссис Уикс?
– Это вас не касается. Ваша мать платит мне за чтение, и я должна заниматься именно этим.