– Что вы затеяли? Вы что, теперь на его стороне? – брякнула Пташка и сама удивилась своим словам. Она выпалила их прежде, чем успела обдумать.
– О чем ты?
– О том. Как вы гуляли по выгону. Словно… словно…
– Словно кто? – спросила Рейчел Уикс, похоже думая о чем-то своем.
Только тут Пташка заметила ее рассеченную губу и синяк на подбородке.
– За что вас побил муж? – спросила она, сгорая от любопытства.
Похоже, брак Рейчел Уикс пошел по тому же пути, что и ее собственная интрижка с Диком, только развязка наступила еще быстрее. Пташка по-прежнему злилась, что ее новая знакомая вышла замуж за Дика, но теперь уже потому, что та оказалась такой дурой и с ним связалась. Между тем Рейчел внимательно ее разглядывала.
– Что-то не так, Пташка? – спросила она спокойно.
– Что вы имеете в виду? – ответила вопросом на вопрос девушка, обиженная и озадаченная тоном собеседницы. – И потом, вы знаете, что не так. Я думала, вы хотите того же, что и я, – узнать, почему он убил Элис, и доказать это. Но теперь мне сдается, что ваши желания переменились. Вы сами-то этого не находите? Вы что, влюбились в Джонатана Аллейна?
– Нет, – ответила Рейчел с возмущением и испугом, которые говорили сами за себя.
– Если это так, вам крупно не повезло. Вы останетесь женой Дика Уикса, пока вас не разлучит Бог. И, кроме того, Джонатан любит Элис, не вас.
Наступила пауза, во время которой Рейчел смотрела на Пташку так пристально, что той в конце концов это показалось невыносимым. Тяжелый взгляд как будто пригибал к земле, грозя раздавить.
– Чем я тебе не угодила, что ты пытаешься причинить мне боль? – спросила Рейчел.
– Я думала, вы на моей стороне! – проговорила Пташка и сама поняла, насколько по-детски это прозвучало. С презрительным видом она сложила руки на груди, но лишь для того, чтобы не показать, как они дрожат, и скрыть растущее в ней чувство отчаяния. – Расскажите, что удалось узнать сегодня.
– Я спросила у него про последнее письмо Элис. Он сказал, что в нем она назвала их любовь гнусностью. А еще сообщила, что им больше никогда не следует видеться.
– Гнусностью… я что-то не возьму в толк, в чем тут дело.
– Это значит, что Бриджит, наверное, была права, и Элис оказалась дочерью лорда Фокса. Если бедняжка узнала, что любовь, которую она и Джонатан испытывали друг к другу, была кровосмесительной…
– Нет, – решительно тряхнула головой Пташка. От мысли, что это могло оказаться правдой, ей сделалось дурно. – Лорд Фокс не был отцом Элис. У мерзавцев, как он, не бывает таких чудесных детей.
– Чем провинился перед тобой лорд Фокс? Что он тебе сделал?
– А вы как думаете? То, что делают все мужчины, если чувствуют в своих руках власть. Они берут, что хотят, не спрашивая, – отозвалась Пташка и услышала, как в ее голосе прозвучали горечь и отвращение. На лице Рейчел Уикс отразилась жалость, и Пташка поспешно заговорила опять, чтобы перевести разговор в другую колею. – А как же насчет вашей пропавшей сестры? Теперь вы утверждаете, что Элис не имеет к ней никакого отношения?
– Нет, мне… мне по-прежнему хочется думать, что Элис – это Аби…
– Но ведь она вполне могла ею оказаться… могла, разве не так? А если она родилась от лорда Фокса, то почему он стал заботиться о девочке, лишь когда ей исполнилось три года? Почему не передал на руки Бриджит, как только она родилась? – проговорила Пташка.
«Что ты несешь, безмозглая идиотка? Элис была твоей, а не ее сестрой». Она резко вздохнула:
– В любом случае все это не имеет значения, потому что мы уже никогда не узнаем с полной определенностью, кто ее родители. Но теперь вы понимаете, что ее убил мистер Аллейн? Что он имел для этого все основания?
– Я… не уверена в этом. – Рейчел нахмурилась и принялась разглядывать свои руки. Она то потирала одну о другую, то проводила большим пальцем по коже, словно ища ранку или синяк. – Он говорил о… темных провалах. Темных провалах в памяти.
Эти слова, сказанные неохотно, вызвали в душе Пташки трепет.
– Все, как я говорила. Вы только посмотрите, как он начинает изворачиваться, что был не в себе и ничего не помнит. Разве это не очевидно? Он пытается уйти от ответственности и оправдать, простить самого себя.
– Нет. Я не думаю, что он когда-нибудь себя простит. И он больше не уверен, что видел письмо, написанное для Элис. То, которое он, по его словам, нашел в дупле дерева влюбленных. Он говорит… оно могло ему привидеться в одном из ночных кошмаров.
– Я так и знала! Так и знала! – едва выдавила из себя Пташка. Если бы не ком в горле, она бы закричала или расхохоталась.
– А как насчет слов Бриджит, которая видела Элис разговаривающей с каким-то мужчиной? Как насчет этого человека?
– Насчет этого человека? Мы никогда не узнаем, кто он такой. И вообще, я уверена, их разговор был совершенно невинным. Он ничего не значил.
– С чего бы Элис на людях ссориться с посторонним мужчиной?
– Ерунда! Он уже почти готов признаться! Я в этом уверена! Нужно только надавить. Когда вы придете снова?
Ее трясло от волнения, и она схватила Рейчел за руку, заставляя себя сосредоточиться.
– И что случится тогда?
– Когда он сознается? Тогда я…
Пташка замолчала, внезапно ощутив полное отсутствие мыслей на этот счет. Пустота в голове казалась такой звенящей и полной, что она обратила внимание и на то, как пахнет влагой сырой камень ограды, и на то, как у нее начинается насморк от холодного воздуха, и на то, как жжет под ногтями из-за того, что утром она чистила апельсины. Пташка понятия не имела, что ей ответить.
– А ты пробовала его спросить?
– О чем? – удивилась Пташка.
– О том, что тебе хочется узнать… Ты хоть раз попробовала задать ему свои вопросы за те двенадцать лет, которые прошли с тех пор, как вы оба потеряли Элис?
– Да, конечно спрашивала. Я делала это снова и снова. Вначале. Но он хранил полное молчание. И о ней… и обо всем!
– Но ведь он тогда только что вернулся с войны, кажется, так? Его переполняли страдания, ужас, чувство вины… И мне интересно знать, каким образом ты спрашивала его, Пташка. Что, если твои вопросы больше напоминали обвинения? – Рейчел Уикс сделала ей выговор настолько мягким голосом, что Пташка едва заметила высказанный упрек. – Ты спрашивала его позже или предпочла любоваться, как он все глубже увязает в трясине отчаяния?
– Он не заслуживает жалости. Ни моей, ни чьей-либо еще.
– Ты уверена?
Пташка задумалась. Конечно, она знала ответ, знала его всегда. Джонатан не заслуживал снисхождения – разве Рейчел, эта бледная копия Элис, только что не обличила этого человека, почти доказав его вину? И все-таки Пташка не проронила ни слова и молчала так долго, что время, когда еще можно было ответить, истекло. Тогда миссис Уикс взяла ее руку в свою и, прощаясь, крепко пожала, после чего пошла прочь, оставив на ладони у Пташки призрачный след своих теплых пальцев.
«С тех пор, как вы оба потеряли Элис». Слова Рейчел кружились вокруг головы, будто снежные хлопья, и морозной шалью опускались на плечи. «Нет. Это я ее потеряла. А он ее у меня забрал». Пташка взяла сыр и виноград и понесла наверх, в комнаты Джонатана, хотя ее никто не просил это делать, и очнулась, лишь когда поняла, что стоит перед ним. Он сидел в кресле, придвинув его к окну, рядом с которым Пташка в последнее время заставала его все чаще, повернувшись спиной к темной, захламленной комнате, чтобы вместо нее обозревать окружающий мир. Его лицо было освещено солнцем, взгляд устремлен вдаль. От входа к креслу тянулась цепочка грязных следов, рядом с которыми валялись сухие травинки и сырые осенние листья, прилипшие к сапогам во время прогулки. Когда он поднял голову и посмотрел на Пташку, та увидела, что его лицо спокойно и он почти готов ей улыбнуться. Она крепко сжала кулаки, и мягкая полуулыбка исчезла. Он внутренне сжался и приготовился к тому, что она может в него бросить все, подвернувшееся под руку. «А ты пробовала его спросить?» В ее мозгу тут же возникло множество вопросов, и от каждого начинало стучать в висках. Пташка яростно моргнула и попыталась сосредоточиться. «Почему ты ее убил? Как убил? Где спрятал труп? Как можно после этого жить? Почему бы мне тебя не убить?»
– Почему… – пролепетала она, и горло сжалось так сильно, что вопрос остался незаданным.
Снова пытаясь подобрать нужные слова, Пташка смутилась. Джонатан вцепился в подлокотники кресла, словно приготовился вскочить и убежать, но его взгляд был ясным. «Он не пьян. Интересно, когда я в последний раз смотрела ему в глаза и они были трезвыми?»
– Что… что вы сделали по дороге в Корунью и почему стыд вас мучает до сих пор? Почему вы сами себя теперь ненавидите?
Джонатан молча уставился на нее. Если он и понял, что Пташка прочитала его письмо, то ничем этого не выдал.
– Ты часто мне говорила, что я буду гореть в аду, – сказал он наконец. Пташка затаила дыхание. – Но я там уже побывал. Я его видел, и там не горячо. Там царит холод. Мертвецкий холод.
– Что вы хотите сказать? – прошептала Пташка.
– Ты прежде никогда не спрашивала о войне.
– Я… вы не хотели со мной разговаривать.
– Я вообще ни с кем не хотел говорить. До тех пор, пока миссис Уикс не заставила меня это сделать.
– Она… – Пташка перевела дыхание, не в силах понять того, что чувствует. – Она сказала, мне следует расспросить вас о том, что мне важно знать.
– И тебе важно знать именно об этом? Тогда ты должна выслушать мой ответ, – проговорил Джонатан.
Внезапно выражение его лица отбило у Пташки желание продолжать разговор. Ей захотелось заткнуть уши, но было уже слишком поздно. Джонатан глубоко вздохнул и с суровым видом начал рассказ:
– Прежде чем мы стали терпеть неудачи, было, конечно, и наступление. Оно началось осенью тысяча восемьсот восьмого года. Мы вторглись в Испанию несколькими колоннами. Силы наши были разобщены, снабжение никуда не годилось, карт не хватало. Проводники-португальцы сами плохо представляли себе, куда нас ведут. Эта кампания с самого начала была большой глупостью. – Он остановился и покачал головой. – Но приказ исходил из Лондона, так что пришлось подчиниться. Армию разделили на три части, чтобы она могла передвигаться скрытно от врага. Этим трем отрядам предстояло идти разными маршрутами и соединиться у Саламанки