В своем цитировавшемся выше произведении Отто Селпал, этот поздний последователь Станиславского, блестяще разъясняет офицерам-оперативникам, наставляющим будущих членов агентурной сети, принципиальную разницу между внешним и внутренним проживанием роли. Вот как раз вжиться в роль у мамы и не получалось. Или, по крайней мере, получалось не всегда. Однако, согласно Селпалу, способность вживания в роль можно развить:
а) Развитие навыков вживания в роль.
В ходе выполнения заданий сетевой агент следует заранее определенной линии поведения. Эта линия поведения должна быть пережита внешне и внутренне, представлена убедительно, приемлемым для враждебного окружения образом.
Г-жу ПАПАИ много критиковали, и вполне справедливо, за недостатки в этой области. Определенной линии поведения она придерживалась и даже, если было нужно, эту линию собой воплощала, но как только речь заходила о сионизме, она сдержаться не могла. Как будто кто-то нажимал на кнопку. Селпал продолжает:
Соответственно, отнюдь не безразлично, хорошо или плохо сетевой агент воплощает определенную линию поведения во враждебной среде. Даже основательно, с наивысшей целесообразностью продуманная линия поведения не станет убедительной, если сетевой агент не будет представлять ее с соответствующей суггестивностью внешнего и внутреннего проживания.
Кстати, суггестивности маме определенно было не занимать, это я могу засвидетельствовать. Она была твердью небесной, да и сейчас ею остается, пусть эту твердь и затянуло тучами.
Внешнее вживание в роль выражается во внешних проявлениях и представляет собой поведение, целенаправленно подстраивающееся под содержание. К таковым относятся внешний вид, одежда, жестикуляция, манеры и т. д. Внешнее вживание тесно связано с внутренним содержанием. Например, член агентурной сети, играющий роль человека, отягченного серьезными материальными проблемами, не должен одеваться по последней моде и появляться на людях в прекрасном расположении духа.
Это уж точно маме особого труда не составило бы: за одеждой она никогда не следила и частенько бывала в плохом настроении. «Определенный облик, отражающий человеческие качества» – прямо-таки роскошная, на мой взгляд, писательская находка Селпала, ибо вполне точно описывает, чего ожидали от моей матери ее кураторы – подполковник Бейдер, старший лейтенант Дора или тот же капитан Мерц.
Внутреннее вживание в роль – это способность члена агентурной сети отождествляться с обликом, определенным в рамках линии его поведения (отражающим мировоззренческие, политические, моральные, человеческие качества и т. д.), и обеспечивать суггестивное выражение своих чувств, мыслей и т. д. в соответствии с этим обликом.
После этого Селпал остроумно констатирует, что член агентурной сети «встречается с различными людьми в различных ситуациях» (прекрасно сказано! Об этом можно было бы целый роман написать!), и тут же подводит итог:
В ходе своей работы член агентурной сети встречается с различными людьми в различных ситуациях – естественно, что линия поведения, которую он проводит, не может оставаться одной и той же во всех этих случаях. Именно развитие способности вживаться в роль дает члену агентурной сети возможность сравнительно легко и быстро приспосабливаться к ролям, требующим иного поведения.
И давайте не будем забывать, что кураторы – выдающиеся преподаватели актерского мастерства:
Способность вживаться в роль последовательно формируется и совершенствуется под руководством офицера-оперативника путем детального обсуждения надлежащего поведения и периодических тренировок, а также в ходе практической работы.
С чем с чем, а с высказанными Зарецким соображениями мама была максимально не согласна, и я не понимаю, почему она прямо там, на месте не ввязалась в бурный, нескончаемый спор. Будучи хорошей ученицей, Брурия, должно быть, тоже знала – как пишет Михай Рапчак в своем бессмертном творении под названием «Психологические аспекты работы „втемную“ в системе налаживания контактов и сбора информации», – какое значение имеют:
– Выбор подходящего для разговора тона. Здесь, безусловно, нужно приспособиться к собеседнику, который, как ожидается, предоставит информацию.
– Освоение того, какими формами вежливости пользуется подлежащее предварительному изучению лицо и какими привычками обладает.
– Освоение навыков терпеливого и активного выслушивания путем проявления соответствующей степени заинтересованности.
– Легкость в налаживании связей, в способности вызывать доверие и симпатию.
Легкость у мамы имелась, доверие и симпатию она тоже могла пробудить едва ли не в каждом. Но всего этого, конечно же, недостаточно: необходимо также опознавать в другом «человеческие слабости», ибо «склонность к передаче секретов» таится во многих (или во всех нас?), и, согласно Селпалу, таких людей нужно только соответствующим образом спровоцировать:
…важнее всего – опознание и использование человеческих слабостей выбранной личности. Таковыми могут быть, например, склонность к передаче секретов, проявляющаяся в особенности у тех, кого можно «спровоцировать» в соответствии с целью. Пользуясь тщеславием таких личностей или настойчиво упирая на их человеческое достоинство, офицер-разведчик может так или иначе получить желаемый ответ. Сюда же мы можем отнести стремление похвастаться большей образованностью при обмене мнениями с коллегами, когда человек хочет блеснуть ею на фоне других. Стоит упомянуть и человеческие слабости, проявляющиеся в том, что человек склонен говорить больше, чем нужно, особенно оказавшись в эмоционально взвинченном состоянии или под воздействием алкоголя. В таких случаях офицер разведки, секретный сотрудник или даже другой член агентурной сети могут подстегнуть интересующего их человека тщательно подобранными «провокационными» замечаниями, и тот, позабыв осторожность, выдаст им нужную информацию.
Куда более изощренной представляется предложенная Рапчаком, выходящая за пределы человеческих слабостей стратегия, «искусство начала»:
Умение завязать разговор, например, часто называют «искусством начала», поскольку оно, бесспорно, содержит в себе определенные элементы искусства. От способности растопить лед зависит весь ход разговора, а потом и результаты темного сбора информации.
Положительную роль в «искусстве начала» играет (особенно в случае первой встречи) уже то, как человек представляется, выделение каких-то подробностей «биографии» (легенды), общие или близкие переживания, один и тот же круг интересов. Это непременно следует выяснить заранее, а потом, заведя об этом разговор, показать большой интерес к личности собеседника (жилищное положение, книги, дети, картины, животные, марки, рыбалка, спорт, дипломаты и т. д.).
Но Рапчаку, вечному перфекционисту, энтузиасту «темного» метода, этого мало (курсив мой):
Разговор в собственном смысле можно начать только после создания надлежащего настроения. Здесь большую роль играет личная заинтересованность собеседника, то есть его ощущение, что из предстоящего разговора он извлечет (интеллектуальную или материальную) пользу. Однако при этом учитываются и такие важные мотивы, как повод «позлословить», любопытство или ощущение, что отказ от участия в разговоре был бы невоспитанностью, поступком, идущим вразрез с хорошими манерами.
Однако идеальнее всего, когда разговор завязывается под влиянием определенного, располагающего поведения офицера разведки. Может получиться и так, что офицеру разведки удается оказать воздействие на своего собеседника именно тем, что он выдает себя за человека, менее осведомленного в теме. Это особенно эффективно, когда офицеру разведки известно, что собеседник отвечает охотно и, по-видимому, совершенно откровенен с офицером разведки.
Офицер разведки будет действовать правильно, если своим поведением постарается поддержать дружескую, несколько даже панибратскую атмосферу и словами, намеками, жестами убедит своего собеседника, что и сам собеседник, и то, что он говорит, находится в центре его внимания. Если собеседник не почувствует в вопросах искреннего интереса, такое отношение не станет для него толчком к предоставлению более широкого круга сведений, а, возможно, как раз вынудит его сочинять и выдумывать. Для того чтобы установить доверие, нам тоже нужно сказать что-то такое, что заинтересовало бы собеседника, поэтому обязательно нужно знать его интересы. Это, однако, по возможности не должно превращаться в куплю-продажу, в «ты мне – я тебе». Если, несмотря на всесторонность подготовки, мы оказываемся перед вопросом, на который должны отреагировать, но еще не знаем как, то и к такой ситуации можно быть готовыми, поскольку мы всегда можем дать уклончивый ответ: «Об этом я еще не думал», или «ваше мнение по этому вопросу важнее моего», или даже «в конце разговора мы еще вернемся к этому». Это может даже пробудить в собеседнике любопытство и поддерживать его до конца.
Бурные нескончаемые споры, беспрестанные провокации в отношении другого были у нас в семье настоящим фирменным блюдом, своего рода десертом, как и у Кафки, только в отличие от их семьи, где спор чаще всего касался того, какого именно числа и в котором часу имели место какие-то семейные события, или того, кто при этом присутствовал, а кто нет, у нас дома ожесточенно спорили о политических целях израильтян и арабов, США и СССР и в целом о ситуации на Ближнем Востоке – спорили, пока вены на шее не вздуются, лица не раскраснеются, а глотки не охрип нут: суть была в том, чтобы две стороны, если в споре участвовали две стороны, по возможности ни в чем не соглашались, и это несогласие, невозможность никого переубедить сами по себе считались какой-то особой ценностью – наверное, в этом слышался отзвук классовой борьбы и воссоздавались непримиримые противоречия между рабочим классом и буржуазией, но мне уже не представить, как именно мать убедила Зарецкого изложить ей свои взгляды – задела, что ли, его тщеславие? разозлила его? или как раз чем-то спровоцировала? Если, конечно, это не происходило в большой компании, где Брурия в конце концов просто сидела, притаившись, в качестве наблюдателя и, взяв себя в руки, сохраняла глубокое молчание: