Многие женщины становятся жертвами насилия со стороны мужчин, некоторые мужчины подвергаются насилию со стороны женщин, не все мужчины прибегают к насилию, некоторые мужчины ведут себя абьюзивно. Эти факты не являются взаимоисключающими, и признание каждого из них в качестве реальности не отрицает боли, причиненной отдельно взятым жертвам. К сожалению, текущий общественный дискурс характеризуется поляризацией, сильнейшим гневом и необходимостью встать на чью‑то сторону. В ответ на любое утверждение о насилии против женщин раздаются крики о «не всех мужчинах», и такое же количество гнева обрушивается на мужчин каждый раз, когда СМИ сообщают об очередном серьезном преступлении против женщины. Когда я вижу это, то часто вспоминаю выражение «кто не с нами, тот против нас», и такие крайности ни к чему не приводят, разве что к тому, что мы оказываемся в состоянии стагнации.
Расхождение во мнениях и ярость типичны в случаях, когда кому‑то причинили сильную боль, в том числе многим жертвам насилия со стороны интимного партнера.
Насилие со стороны интимного партнера ничем не отличается от остальных форм жестокости и вреда в том плане, что оно требует тщательного психологического анализа, а также многоаспектного подхода к лечению [6]. Насилию со стороны интимного партнера способствует множество факторов, включая гендерные нормы. Женщины и правда подвергаются большему риску физического насилия и насилия со смертельным исходом, но современные исследования указывают на двунаправленную природу многих форм насилия со стороны интимного партнера [7], включая эмоциональное и вербальное, а также на необходимость расширить наше понимание насилия со стороны интимного партнера, чтобы увидеть сложную индивидуальную динамику в каждой паре [8] и различные факторы, способные привести к насилию. Такие факторы, как неблагоприятный детский опыт, отношение к насилию как средству разрешения трудностей, алкоголизм/наркомания, проблемы с психическим здоровьем, когнитивные проблемы, нарушения эмоционального контроля, импульсивность, жизненные стрессоры, слабый инсайт и расстройства личности, влияют на развитие агрессивного поведения. Все эти элементы необходимо рассматривать в совокупности, когда мы пытаемся понять насилие со стороны интимного партнера, оценить риски и подобрать терапию. Гендерные нормы играют важную роль во многих ситуациях, но они не являются единственной причиной насилия со стороны интимного партнера.
Выявление и коррекция мизогинии является важной частью судебно‑психиатрической оценки в случаях насилия по отношению к женщинам, включая насилие со стороны интимного партнера и сексуальное насилие. В большинстве случаев сексуальное насилие совершается мужчинами против женщин, поэтому понимание убеждений, лежащих в его основе, является ключевым аспектом вмешательства. Тем не менее, это только составляющая оценки и лечения.
Как женщина и феминистка, работающая в сфере судебной психологии, я занимаю сложную нишу. В начале своей жизни я провела 12 лет в Нью-Дели, городе, который часто называют «мировая столица изнасилований». Я хорошо знаю страдания и вред, который могут причинить мужчины. Когда я росла, я слышала о смертях из‑за приданого и видела, как близкая подруга нашей семьи систематически подвергалась насилию со стороны свекрови до тех пор, пока та не попыталась поджечь невестку. Свекровь промахнулась, случайно подожгла себя, получила ожоги третьей степени и умерла. Да, мужчины бывают абьюзивными и опасными, но, как мы видим на этом примере, есть и другие истории, и общая картина обычно гораздо сложнее.
Я замечаю, что в наших разговорах о насилии со стороны интимного партнера и гендерном насилии в Австралии часто фигурирует расовая проблема. Специфические жизненные обстоятельства и нужды коренных жительниц Австралии и представительниц этнических меньшинств только начинают признаваться. СМИ нередко игнорируют смерть небелых женщин. Многих коренных жительниц Австралии ошибочно признают виновными, когда они сами подвергаются насилию со стороны интимного партнера (как правило, белого мужчины), потому что у некоторых из них тяжелая жизненная история и они могут напоминать «сложного травмированного человека», которого я описывала в Главе 5. Некоторых небелых женщин, например индианок, часто контролируют другие женщины семьи, скажем, свекровь или золовка. Такие темы, как приданое и семейный «иззат» (честь и стыд), важны для обсуждения, как и давление, оказываемое культурой или семьей с целью сохранить отношения любой ценой.
Белые феминистки и активистки часто пытаются добиться правовых изменений (например, введения закона против принудительного контроля), не учитывая опыт небелых женщин. Хотя я считаю, что насилие со стороны интимного партнера – это преступление, требующее решительного политического ответа, я не забываю об огромном вреде, причиненном полицией сообществам аборигенов и нежеланием многих коренных жителей обращаться в правоохранительные органы. Кроме того, если вы попросите необученного полицейского установить такие сложные аспекты, как наличие эмоционального насилия в отношениях, катастрофа гарантирована.
У нас уже есть законы, инструменты и доступ к знаниям, необходимые для того, чтобы изменить свое отношение к насилию со стороны интимного партнера и соотнести его с лучшей судебной практикой. Правда в том, что мы пока предпочитаем ничего не делать из‑за недостаточных обязательств, упорного следования идеологии, нехватки финансирования, убежденности в том, что насилие со стороны интимного партнера – это женская проблема, которую следует решать женским организациям, а также других факторов.
Вмешательства, основанные исключительно на изменении гендерных норм, лежащих в основе домашнего насилия, полезны только в том случае, если эти нормы являются основным фактором. Однако такие вмешательства в ситуациях, когда насилие со стороны интимного партнера обусловлено другими факторами, равноценны лечению перелома ноги препаратами для снижения уровня холестерина – другими словами, в этом нет никакого смысла. В случае большинства наиболее опасных агрессоров гендерные нормы не являются главной причиной насилия, а их изменение – вмешательством, позволяющим предотвратить убийство. Как правило, они являются фоновым предрасполагающим фактором.
Когда мы используем идеологические модели для объяснения насилия и твердо их придерживаемся, не обращая внимания на исследования и меняющиеся социальные нормы, мы подводим жертв. Наше многокультурное и разнообразное общество значительно отличается от общества Дулута, штат Миннесота, 1980‑х годов, где насилие объяснялось иными факторами. Нам следует менять свое понимание человеческого поведения по мере общественного прогресса и изменения норм. Наше общество значительно поменялось с 1980‑х годов, и было бы неправильным предполагать, что поведение человека объясняется все теми же факторами, несмотря на прошедшие десятилетия.
Мы подводим жертв, когда не можем понять и адекватно объяснить поведение агрессора, а также имеем ограниченные механизмы защиты.
Мы подводим их, когда не можем предложить обидчикам эффективные и проверенные методы терапии, и я подозреваю, что отсутствие подходящего лечения для рецидивистов (за пределами плохо протестированной и основанной на социальных нормах «Программы коррекции мужского поведения») как минимум отчасти объясняет, почему уровень насилия со стороны интимного партнера непрерывно растет. Мы все чаще говорим о том, что бороться с этим видом насилия должны знающие люди, которые обучены работать с преступниками.
Хотя судебно‑правовая система постепенно начинает это признавать, лечение, которое предлагают домашним насильникам, пока не изменилось. У нас есть множество программ, информирующих об ответственности за различные типы преступлений (например, сексуальных или насильственных), но насилие со стороны интимного партнера остается без внимания. Это в некотором смысле отражает несерьезность, с которой мы привыкли относиться к этому виду преступлений, и предположение, что эту проблему должны решать сами жертвы и организации, оказывающие им поддержку.
Я заметила, что люди часто реагируют на убийства в результате домашнего насилия так: «Почему его раньше не посадили?» Мы нередко забываем, что человека нельзя просто посадить в тюрьму до того, как он сделал что‑то настолько плохое, что требовало бы ограничения его свободы. Тюремное заключение имеет серьезные последствия. Я работала в пенитенциарной системе после ужесточения законов о выходе под залог в Виктории в 2018 году и заметила, что многие женщины, в основном коренные жительницы Австралии, оказываются в тюрьме еще до того, как их признают виновными и приговорят к лишению свободы, причем за преступления небольшой тяжести (например кражу еды), потому что они попадают под действие этих ужесточенных законов. Оказавшись в тюрьме, женщины обычно лишаются жилья, доступа к психиатрической помощи и своих детей. Прибегая к лишению свободы рефлекторно, мы иногда забываем, что жертвами наших действий могут стать и невиновные люди, причем те, кого мы стремимся защитить.
Тем не менее это не значит, что мы не должны вмешиваться в случаях высокого риска. Мы можем проводить судебно‑психиатрическую и криминологическую экспертизу для оценки риска и управления им, внимательно наблюдать за агрессорами, которых признали опасными, а также работать с организациями, оказывающими поддержку жертвам. Благодаря этому мы можем лучше управлять риском и сократить вероятность убийства в результате домашнего насилия. Правда, риск невозможно свести к нулю по нескольким причинам: во‑первых, нам сложно предсказать что‑то маловероятное (насколько точно мы можем предсказать, ударит ли молния дважды в одно место?), а во‑вторых, мы не знаем, какие факторы отличают риск домашнего насилия с несмертельным исходом от домашнего насилия со смертельным исходом.
Однако нам все же известно о нескольких путях [9] к убийству, совершенному интимным партнером (как правило, мужчины убивают женщин), что позволяет нам оценить риск. Например, на основе изучения типов преступников, убивших интимного партнера, мы пришли к выводу, что убийца Ханны Кларк [10] относится к преступникам с фиксированной угрозой [11] и что в таких случаях может быть полезно наблюдение со стороны полиции в совокупности с психологической помощью. Это значит, что мы должны сосредоточиться на идентификации людей высокого риска, понять их траекторию действий и работать с потенциальными жертвами и агрессорами, предполагая, что убийство может быть совершено. Для этого необходим надежный инструмент оценки риска. Создание и тестирование инструментов оценки риска – это очень сложный статистический процесс, и он не ограничивается тем, чтобы просто сказать: «Итак, какие, по