Быть женщиной в мире судебной психологии – значит сталкиваться с некоторыми уникальными трудностями. Например, я практически постоянно слышу о многих извращенных способах, которыми мужчины причиняют вред женщинам, и мне приходится внимательно следить за динамикой в кабинете, чтобы мой клиент не затянул меня в абьюзивные паттерны, к которым он прибегал с другими женщинами. Некоторые мои коллеги‑женщины, работающие с насильниками, часто сталкиваются с нарушением их границ и вопиющим вторжением в их личное пространство, например мастурбацией в их присутствии. Со мной произошло нечто подобное, когда клиент, которого я оценивала на предмет телефонной скатологии (влечение к непристойным телефонным разговорам), начал комментировать мою внешность и сравнивать меня со своей первой женщиной. Он явно испытывал сексуальное возбуждение. Когда такое происходит в профессиональной среде, это особенно оскорбительно, и, когда это случилось со мной, я несколько дней не могла прийти в себя. После подобных ситуаций я сосредотачиваюсь на том, чтобы сбалансировать свои мысли и не погрязнуть в мужененавистнической ярости (да, для этого мне приходится напоминать себе, что «не все мужчины такие»). Я признаю, что вокруг меня есть множество добрых и этичных мужчин. Эта эмоциональная и умственная работа никогда не прекращается, часто не признается судебными и пенитенциарными службами, а также является тяжелой ношей, особенно в тех случаях, когда я одновременно работаю с несколькими клиентами, стремящимися к насилию над женщинами.
Исследований, посвященных способам, которыми женщины‑психологи справляются с этим натиском, и разнице между моральным вредом, причиненным психологам‑женщинам и психологам‑мужчинам, очень мало. Моральный вред – это сильные когнитивные и эмоциональные реакции человека на то, что его вынуждают совершать поступки, выходящие за рамки его морального кодекса, или наблюдать за их совершением. В мире судебной психологии некоторые клиенты вызывают у нас такую реакцию. Один мой клиент сказал, что его шестилетняя жертва «сама об этом просила», и он пробудил во мне много эмоций, которые мне пришлось прорабатывать в свое свободное время. Попытки сохранять нейтралитет и не осуждать клиента, но при этом не вступать в заговор с ним и не принимать его утверждения, требуют огромных энергетических затрат. Бывает, моральный вред наносит сама обстановка, например, когда специалисты по психическому здоровью работают в тюрьмах, где все направлено на наказание, а не реабилитацию. Моральный вред можно получить, наблюдая за травмами, которые наносят коллегам в рабочих командах, где допускается травля, харассмент и жестокость.
Заместительная травма – это накопительная травма, которую мы получаем, работая с теми, кто пережил травматические события, или регулярно подвергаясь воздействию информации о травматических событиях (полицейские, например, вынуждены смотреть детскую порнографию, чтобы вычислить педофилов и остановить съемку и загрузку подобных материалов). Заместительная травма является результатом наблюдения за страданиями и болью, а также необходимости эмоциональной обработки травматичного материала, даже если эти травмы не были нанесены нам напрямую. Важно различать заместительную/викарную травму, эмоциональное выгорание (усталость от хронического стресса на рабочем месте и чрезмерной рабочей нагрузки) и усталость от сострадания (эмоциональное и физическое истощение, которое приводит к снижению способности испытывать эмпатию и сочувствие). Если с заместительной травмой и выгоранием могут столкнуться представители любой профессии, то непосредственная работа с клиентами (в сфере психологии, юриспруденции и медицины, например) также сопровождается риском усталости от сострадания. Невозможно войти в мир людей, испытывающих боль ежедневно, и уделять им все свое внимание, не разделяя их чувства хотя бы отчасти.
Многие люди подвергаются риску заместительной травмы, включая всех, кто слышит о травматических событиях на работе: врачи и другие работники сферы здравоохранения, психиатры, психологи, психотерапевты и священники. Родственники и друзья травмированных людей тоже не являются исключением, поэтому я призываю жертв спрашивать разрешения, прежде чем поделиться подробностями своих травм с близкими.
Представители некоторых профессий становятся свидетелями крайне неприятных вещей. В качестве примера можно привести сотрудников экстренных служб: фельдшеров скорой помощи, пожарных, судебно‑медицинских экспертов. Кто‑то напрямую сталкивается с серьезным насилием на рабочем месте, например, надзиратели, полицейские, сотрудники интернатов и работники службы защиты детей. Большинство сотрудников экстренных служб получают заместительные травмы, наблюдая за страданием жертв, но они также могут получить травму напрямую в результате насилия на рабочем месте, проявления агрессии в их адрес или наблюдения за насильственными действиями. Все эти формы травмы, происходящей в структуре взаимоотношений на рабочем месте, можно назвать подтипом отношенческой травмы.
Нельзя забывать, что у людей (даже психологов) может развиться ПТСР в результате заместительной травмы или травмы, полученной на рабочем месте. Представители любых профессий, подразумевающих ежедневный контакт с вредом и насилием, должны проходить обследование на наличие ПТСР при появлении симптомов травм или расстройств настроения.
Профессиональные травмы могут быть крайне проблемными, и их невозможно устранить с помощью кексов, йоги или занятий по развитию психологической устойчивости.
«Психологическая устойчивость» – модное словосочетание, но это искаженное понятие и удобный способ для корпораций и организаций переложить ответственность за благополучие человека на него самого. Хотя люди действительно могут развивать свою силу, они также нуждаются в хороших системах поддержки, достойной заработной плате и разумной рабочей нагрузке. Сталкиваясь с организациями, которые спрашивают сотрудников, как те могут поддержать себя при работе с травматическим материалом, я обычно задаю им встречный вопрос о том, как они могут поддержать персонал, работающий с таким материалом. Я хорошо понимаю сотрудников таких организаций. Среди определенных категорий работников экстренных служб [1], включая полицейских и фельдшеров скорой помощи, распространенность ПТСР очень высока. Некоторых из них я лично лечила. Работа в таких службах по умолчанию подразумевает, что вы увидите неприятные вещи и будете подвергаться их воздействию, однако накопительный эффект такого вреда может оказаться невыносимым. Сотрудники экстренных служб часто не имеют достаточных знаний о психическом здоровье и работают в среде, где поощряется стоицизм и порицается выражение эмоций. Эта среда также характеризуется строгой иерархической структурой, в которой могут присутствовать травля и харассмент. Если добавить к этому работу по сменам и нарушение циркадных ритмов, командировки, в которых люди находятся вдали от своих близких, секретность и необходимость переживать эмоциональные последствия работы в одиночестве, станет очевидно, почему многие представители этих профессий плохо справляются с заместительными травмами.
Другие профессии сталкиваются с иными трудностями. Психологи, например, имеют склонность жертвовать собой. Большинство из нас искренне хотят помогать людям и пытаются выйти за пределы своих возможностей, забывая, что эта работа требует от нас так много, что мы не можем ничего дать дополнительно. Возможно, мы думаем, что нам не грозит ПТСР, потому что нам известны все его симптомы. Если довести себя до предела, достаточно мелочи – гневного или абьюзивного клиента, просьбы взять дополнительную работу, жалобы, поданной с намерением вам досадить, – чтобы человек сломался. Такие трудности, как усталость от сострадания, могут нанести удар в самое сердце работы психолога и вызвать сильное чувство стыда, из‑за которого об этих проблемах редко говорят. Получая возможность говорить об этом, люди осознают, что они не одиноки и что такая реакция практически неизбежна при настолько сложной и эмоционально затратной работе.
С другой стороны, люди могут справляться с удивительно большим количеством травм, если они получают хорошую поддержку, чувствуют значимость своей работы, имеют приемлемую рабочую нагрузку и ощущают свою ценность. Мы начинаем признавать риски, с которыми сталкиваются представители вышеупомянутых профессий, и, чтобы снизить их в полиции и службе скорой помощи штата Виктория уже были приложены большие усилия.
Другие секторы, например, вооруженные силы Австралии, пока отстают, и мы практически не признаем травмы и агрессию, с которыми сталкиваются люди, работающие в правовой и пенитенциарной системах, а также сотрудники службы защиты детей, организаций по делам несовершеннолетних, исправительных учреждений и интернатов. Они часто подвергаются серьезному насилию со стороны клиентов и их травмированных (разъяренных) родственников, и я видела, как многие из них увольняются (в лучшем случае) или месяцами находятся на больничном.
Не так давно адвокат Заги Козаров подала в суд на своего работодателя по причине того, что у нее развилось ПТСР во время работы в отделе половых преступлений прокуратуры штата Виктория, и выиграла дело. Изначально дело отказывались рассматривать, и поэтому Заги дошла до Верховного суда. Это очень важное дело, и я следила за судебным процессом с большим интересом. Я заметила, что большинство организаций предпочитают не брать на себя ответственность за вред, которому сотрудники подвергаются на работе, и не признают влияния различных проблем, например плохой работы менеджеров или чрезмерной нагрузки, на развитие ПТСР. Легко обвинять тех, кто получает психические травмы на работе («Может быть, у них просто есть предрасположенность к травмам!»), и игнорировать существующие проблемы, пока люди тихо угасают на заднем плане. Теперь, когда люди начали сопротивляться, а СМИ – уделять внимание проблеме, когда появились юридическая поддержка и штрафы за пренебрежение потребностями сотрудников и отсутствие помощи, вполне вероятно, что работодатели постепенно станут ответственнее.