Каждый большой кризис, переворот, конец эпохи отражается на базарах, которые выставляют на продажу обломки погибшего мира.
«Картины из жизни вождя»
Вскоре после встречи на блошином рынке с деревянным возчиком, с воспоминаниями его создателя и с его семьей меня ждала еще одна находка. На прилавке торговца на той же толкучке, но с противоположной, менее престижной оконечности, я увидел крупноформатный иллюстрированный альбом в красном переплете. На обложке золотыми псевдоготическими буквами были выбиты два слова: «Адольф Гитлер». На светлом льняном корешке рядом с названием книги стояла свастика и порядковый номер издания – пятнадцатый.
Обычно, проходя мимо таких предметов из национал-социалистического прошлого Германии, я ускоряю шаг, не в состоянии подавить спазм брезгливости. Они часто встречаются на блошиных рынках, но, чтобы не навлечь на себя подозрение в пропаганде национал-социализма, торговцы этим запрещенным товаром должны заклеивать свастику, а бюсты «фюрера» класть на прилавок плашмя. Конечно, у таких вещей есть свои собиратели. И ценится этот раздел милитарии довольно дорого, как и положено узкому, но востребованному сегменту коллекционирования.
На этот раз была особая причина, по которой я остановился перед прилавком, где среди разномастного товара лежал альбом «Адольф Гитлер»: точно такой же я видел много лет назад в доме моих друзей. Альбом был у них «проездом»: его нашли в кладовке одного из старших родственников, и при первой возможности его следовало передать одному из племянников, который пожелал его иметь. Мне показали его как историку, с очевидным смущением. Мои друзья держать дома продукт нацистской пропагандистской машины не желали.
Меня тот альбом заинтересовал настолько, что я откопировал его от первой страницы до последней. Правда, не для себя. Мне казалось, что, если на истфаке в моем родном университете в Челябинске найдется толковый и заинтересованный студент, об этом альбоме можно было бы написать хорошую курсовую работу. В то время меня сильно занимала фотография как исторический источник. А альбом «Адольф Гитлер» был фотоальбомом. Это поразило меня более всего: около двухсот глянцевых снимков были аккуратно, по разметке, вклеены в тексты статей. Ни одного криво приклеенного изображения, ни одного клеевого следа.
Фотографическое изображение роднит с (авто)биографией и другими личными свидетельствами фрагментарность, непоследовательность, субъективность и ненадежность в качестве базиса для «объективного», фактического знания о человеческом «Я». Оба феномена, фото и биографический текст, отмечены «общим парадоксальным отношением к действительности и вымыслу»[396]. Правдивость фотоснимка и автобиографии столь же иллюзорна, как и использование ими «достоверности» своего инструментария для обслуживания возросшей потребности современного человека построить и защитить свое «Я», найти и стабилизировать свое место в постоянно меняющемся мире[397]. Фотоснимок, как и прочие эго-документы, до изобретения цифровой камеры выступал в качестве документации внешних событий и внутреннего состояния, служил его создателю и обладателю орудием самоидентификации, позволяя лаконично и убедительно рассказать о себе, помогал его владельцу поддержать память о прошлом.
Но без рассказа фото молчит. Однако можно соединить преимущества изображения и текста в новый жанр – «фототекст», который позволяет качественно расширить возможности и фотографии, и словесного повествования[398]. Фотоальбом «Адольф Гитлер», с поправкой на то, что речь идет не об автобиографии, а о биографии, по праву можно отнести к самым успешным фототекстам ХX века.
В то ноябрьское утро 2018 года я все же превозмог смешанные чувства и приобрел альбом «Адольф Гитлер» с подзаголовком «Картины из жизни вождя». В то время я уже приступил к сбору материала для проекта о блошиных рынках и был полон решимости этот проект реализовать. Помимо прочего, фотоальбом продавался за сумму в разы ниже обычных расценок на коллекционные предметы нацистского прошлого. Скромные ожидания продавца были обусловлены не идеальным состоянием товара: альбом хранился, видимо, в сыром подвальном помещении, и страницы пошли волнами. Но текст и фотографии не были повреждены.
Вместе с тем непреодолимое чувство брезгливости все же мешало мне тащить такой предмет через границы и помещать его в свою домашнюю библиотеку. Поэтому, прежде чем покупать альбом, я договорился с Ники, что по его прочтении и конспектировании отдам его ей для реализации.
Итак, вот он на моем рабочем столе в Мюнхене, этот альбом размером 32 × 22 сантиметра в морковно-красном переплете, с названием золотыми псевдоготическими буквами[399]. Это пятнадцатое издание, увеличивающее его общий тираж с 1 миллиона 301 тысячи до 1 миллиона 400 тысяч экземпляров (альбом, с которым я познакомился у друзей, появился раньше, в составе первых 300 тысяч экземпляров). Шмуцтитул, к сожалению, отсутствует. В книге объемом 133 страницы, изданной в 1936 году гамбургской Службой сигарет и открыток с разрешения НСДАП, размещены 197 фотографий различных форматов, три цветные вкладки и пять рисунков «фюрера» (см. ил. 45, вкладка).
Альбом содержит предисловие и четырнадцать статей, из которых одна является радиопоздравлением с днем рождения Гитлера 20 апреля 1935 года. Предисловие и четыре статьи написаны министром пропаганды Йозефом Геббельсом. Остальные – почти исключительно другими партийными бонзами и ветеранами национал-социалистического движения.
Такие альбомы продавались в табачных киосках отдельно от фотографий, которые покупатель затем должен был рассортировать, найти в альбоме место, соответствующее фотоснимку, и аккуратно наклеить. Так можно было создать целую коллекцию тематических фотоальбомов; были, например, альбомы об Олимпийских играх 1936 года в Берлине[400].
Тон неприкрытых славословий всех статей предвосхищает открывающая альбом цитата из выступления Генриха Геринга, второго человека в нацистской Германии после Гитлера, президента рейхстага, от 15 сентября 1935 года:
Мы не в состоянии передать нашу благодарность словами, мой фюрер. Мы не можем также засвидетельствовать в словах нашу преданность и любовь к Вам. Вся благодарность, любовь и горячее доверие к Вам, мой фюрер, светится сегодня в сотнях тысяч обращенных к Вам глаз.
Весь народ, вся нация чувствует себя сегодня сильной и счастливой, потому что в Вашем лице этому народу явился не только вождь, но и спаситель[401].
В предисловии Геббельс признает, что этот альбом – продукт «истинной» пропаганды, которая не имеет ничего общего с рекламой. Ее особый успех, по мнению самого лживого министра пропаганды, заключается в правдивости, поскольку «она ничего не убавляет, но и ничего не прибавляет к сущности рассматриваемого предмета»[402].
Из последующих статей альбома, озаглавленных, как правило, «Вождь и…» или «Вождь как…», читатель узнает о Гитлере как о неутомимом труженике, в окне кабинета которого по ночам горит свет; об уникальном политике, спасителе и объединителе нации и подлинном представителе народа; о художнике и покровителе искусств, сопоставимом с Фридрихом Великим, любителе музыкального, театрального и киноискусства; о строителе и архитекторе, создателе партии, вооруженных сил и современных дорог, гаранте единства партии, армии и народа. Читатель должен умилиться скромности Гитлера в быту и простоте в общении, беззаветной любви к нему со стороны рабочих и военных, художников и литераторов, молодежи и стариков, женщин и детей. В двух текстах повторяется одна и та же история о «простых» рабочих, которых Гитлер подбирает на дороге и подвозит на своей машине[403].
Тексты призваны убедить читателя в желании нацистского режима развивать страну в долгой, стабильной и мирной перспективе. О войне, насилии и антисемитизме читатель не найдет в тексте ни единого упоминания. Из статьи о строительстве вермахта читатель узнает, что на Нюрнбергском съезде НСДАП 1935 года Гитлер, обращаясь к представителям армии, выражал надежду, что жертвы, которые приносит армия и народ во имя «великой Германии», не потребуют искупления войной[404]. Красной нитью через весь альбом проходит идея устремленности в будущее и долговременного эффекта политики Гитлера. Так, в статье о гитлеровской программе строительства автобанов приводится цитата из его речи на закладке первого автобана во Франкфурте-на-Майне 23 сентября 1933 года:
Мы стоим сегодня перед началом гигантской работы. Ее значение не только для германского транспорта, но и для германской экономики в самом широком смысле слова будет по достоинству оценено лишь в последующие десятилетия…
Через десятилетия увидят зависимость движения от этих новых транспортных путей, которые мы проложим через всю Германию…
Я знаю, пройдет этот праздничный день, наступят времена, когда дождь, мороз и снег омрачат и затруднят работу. Но это необходимо, работа должна быть завершена. Нам никто не поможет, если мы сами себе не поможем[405].
Нацеленностью в будущее гитлеровских планов объясняет молодежный лидер Третьего рейха Бальдур фон Ширах любовь молодых людей к «фюреру»: «Они знают, что он служит будущему, которым являются они сами»[406].
Статьи богато иллюстрированы. Вернее, фотографии, сопровождающие тексты, не иллюстрируют, а дополняют их. И даже больше: фото не только несут дополнительную информацию, но и выполняют функцию самостоятельных аргументов и должны не только убеждать, но и возбуждать. Наиболее интенсивно снабжены фотографиями статья «Фюрер и вермахт» (с. 91–104, двадцать семь фото), «Фюрер в частной жизни» (с. 35–43, двадцать одно фото) и «Фюрер как государственный деятель» (с. 44–55, двадцать одно фото). Некоторые страницы альбома состоят исключительно из фотографий с подписями к ним. Их подбор и расположение должны были обеспечить динамичный образ вождя и его связи с народом. В статье «Гитлер как оратор» «фюрер» во время выступления на Нюрнбергском партийном съезде 1935 года изображается покадрово. Альбом комбинирует изображения Гитлера крупным планом, с волевым, напряженным, радостным или печальным лицом, и фотографии масс издали, динамично выбрасывающих руки в нацистском приветствии или синхронно марширующих по улицам и площадям. В альбоме чередуются образы представителей народа с восхищенными лицами и гитлеровские строительные проекты с высоты птичьего полета или в качестве объектов аэросъемки. На фото, сопровождающем поздравительное радиовыступление Геббельса, изображены солдаты труда в Нюрнберге с поднятыми лопатами – в той же форме и на том самом месте, где годом позже будет стоять восемнадцатилетний Рольф Клеменс…[407]
Фотоальбом «Адольф Гитлер» как целое является весьма изобретательным фототекстом. Во-первых, в нем кумулятивный эффект текста и изображений значительно превосходит сумму текста и фото. Оба медиума поддерживают и усиливают друг друга, не выступая исключительно пояснением к фотографии или иллюстрацией к тексту. Кроме того, – и этот пункт представляется особенно важным, – нацистские пропагандисты избрали весьма тонкий и эффективный способ воздействия на потребителя альбома. Его обладатель был одновременно его создателем. Тем самым он как бы становился соучастником изображенных и описанных в них событий, запускал их героев в свой дом, превращал деяния «фюрера» в часть своей жизни, которую выстраивал как осмысленную, целенаправленную, разумную и успешную. В случае фотоальбома «Адольф Гитлер» мы имеем дело с артефактом изощренной, виртуозной пропаганды.
Война и революция на толкучке
Встреча на блошином рынке с фотоальбомом «картин из жизни фюрера» указывает на то, что поворотные исторические события недавнего прошлого, так называемая «большая история», то и дело оставляют свои следы вдали от музейных экспозиций и мемориальных комплексов. Так случилось, что одним из самых значительных явлений ХX века для немцев стал национал-социализм, выросший из поражения в Первой мировой войне и разрядившийся десятками миллионов жертв во Второй мировой. Этот феномен притягивает внимание немецких историков с интенсивностью, сопоставимой с интересом их российских коллег к эпохе сталинизма в 1990-х годах.
Но эпоха национал-социализма – не только предмет профессионального интереса историков и музейщиков. Ее следы сохранились не только в музеях. Они встречаются среди городской архитектурной субстанции, пережившей бомбардировки участников антигитлеровской коалиции. Среди вещей, которые его обитатели при уборке дома выставляют на улицу в коробках с надписью «Gratis» («бесплатно») в надежде, что прохожие заберут их с собой, то и дело встречаются тарелки, книги, вазочки или чайники, произведенные в Германском рейхе. Так что нет ничего удивительного, что и на блошином рынке вещи из национал-социалистического прошлого представлены в избытке.
Но на толкучке можно встретить материальные осколки и иных эпох. Предметы исторической значимости и архивно-музейного уровня, как, например, третий рукописный список американской конституции 1787 года, сенсационная весть о находке которого на блошином рынке облетела американские газеты[408], встречаются там исключительно редко. Чаще это остатки повседневной предметной среды. Мне как-то попалась, например, римская легионерская пряжка, которую знакомый итальянский торговец хотел продать мне непременно с баварским значком участника движения по охране народных традиций. В другой раз среди завалов книжного антиквариата я обнаружил французский настольный календарь 1789 года – первого года Великой французской революции. К сожалению, продавец хорошо представлял себе, что продает, поэтому, когда он назвал цену, осталось только крякнуть с досады и ретироваться.
Но однажды и мне повезло. Несколько лет назад на мюнхенском блошином рынке среди книг на прилавке антиквара мне попался франко-немецкий и немецко-французский словарь, изданный в Лейпциге в 1812 году (см. ил. 46). Чтобы читатель смог оценить находку, стоит коротко обрисовать место и время издания[409].
Ил. 46. Титульная страница франко-немецкого словаря. Лейпциг, 1812
Лейпциг входил тогда в дружественное наполеоновской Франции Саксонское королевство, которое находилось в напряженных отношениях с северо-западным соседом – Пруссией. Хотя на территории Саксонии в 1791 году была заключена Первая коалиция против революционной Франции и Саксония воевала в 1806 году в союзе с Пруссией против Наполеона, после разгрома союзнических войск в ряде сражений в октябре 1806 года Саксония стала союзником Франции, верность которой хранила по 1813 год.
Наполеон превратил Саксонское княжество в королевство, а курфюрста Фридриха Августа III – в короля Фридриха Августа I. Саксония поставила в наполеоновскую армию 20 тысяч солдат, избежав в знак благодарности военной контрибуции в 25 тысяч франков и радикальных реформ управления. Под эгидой Наполеона Саксония пережила политический и хозяйственный расцвет. По Тильзитскому миру 1807 года ей были переданы новые территории ее давнего заклятого врага – Пруссии, в том числе герцогство Варшавское, приобретенное той благодаря разделам Польши 1793 и 1795 годов. Наполеоновская континентальная блокада Англии привела к тому, что английские товары были заменены саксонскими. Новая конъюнктура вызвала бурный рост саксонской экономики.
Поход Наполеона на Россию 1812 года стартовал из Саксонии. После гибели Великой армии Наполеон в декабре 1812 года вновь останавливался в саксонской столице Дрездене. Правда, прежняя преданность Наполеону была подорвана этой же Русской кампанией: из 21 тысячи саксонцев, поставленных под ружье для похода в Россию, домой вернулась лишь тысяча.
В 1813 году Саксония стала главным очагом войны. Боевые действия и сопутствующие ей эпидемии принесли королевству разорение и гибель десятков тысяч военных и гражданских подданных. «Битва народов» в октябре 1813 года под Лейпцигом – первая массовая битва Нового времени с участием полумиллиона солдат – стала последним сражением, в котором саксонцы воевали в составе французских войск. За поражением на поле боя в Лейпциге последовало взятие саксонского короля в плен, из которого тот вернулся в королевство лишь в 1815 году.
Однако за это время многое в Саксонии изменилось до неузнаваемости. В конце 1813 года королевство было превращено в прусско-российское генерал-губернаторство. Первым генерал-губернатором был назначен князь Николай Григорьевич Репнин-Волконский (1778–1845), который принял решительные меры к восстановлению разоренной территории и оживлению культурной жизни. Тем временем Пруссия отомстила Саксонии за союз с Наполеоном и былое унижение, связанное с утратой герцогства Варшавского. По решению Венского конгресса в 1815 году Саксония вновь стала королевством – правда, самым маленьким в немецкоязычном пространстве: Пруссии отошло более половины ее территории, на которой проживала почти половина саксонских подданных.
Утрату территориальных и людских ресурсов отчасти компенсировал быстрый экономический и культурный подъем королевства, который, правда, не мог вернуть Саксонии былого политического значения. Она стала членом Германского союза и должна была предпринять некоторые унифицирующие преобразования, включая гарантию равенства конфессий (свобода вероисповеданий, впрочем, была объявлена в Саксонии еще в 1807 году) и облегчение положения евреев.
Именно в период союза Саксонского королевства с наполеоновской Францией и был издан в Лейпциге франко-немецкий словарь. Вот он лежит передо мной, размером 15 × 11 сантиметров, толщиной 3,5 сантиметра, в потрепанном красно-оранжевом картонном переплете. На передней сторонке обложки – тисненый королевский герб. На задней, в венке из цветов, – надпись: «Общественный школьный кружок». Словарь напечатан на тонкой прочной бумаге мелким, но ясным шрифтом, качество печати – отменное. «Новый карманный словарь франко-немецкий и немецко-французский» общим объемом 528 страниц был опубликован в 1812 году уже в шестой раз, будучи проверенным, исправленным и значительно расширенным изданием. К обеим частям, французской и немецкой, приложены таблицы неправильных глаголов, словари мужских и женских имен, географических и политических имен собственных, мер и весов, включая денежную систему Французской империи. Титульные листы и заголовки в обеих частях словаря представлены только на французском языке. Предисловие, тоже составленное по-французски, предваряет только первую часть. Помимо технических пояснений оно содержит своего рода политическую программу в духе Французской революции, поскольку адресует это издание «всем классам общества» во имя международного взаимопонимания и сотрудничества:
В эпоху умножения связей между Францией и Германией, когда знание этих двух языков становится более важным, чем когда-либо, все классы общества должны иметь словарь, который сочетает в себе удобство формата с наибольшим изобилием слов. Что позволяет знать грамматику и различать смысл, когда слово на одном языке имеет соответствия в другом языке[410].
Словарь использовался в школьном преподавании не только в Наполеоновскую эпоху, но и по ее окончании, и не только в Саксонии, но и в других государствах Германского союза. В том числе в Баварском королевстве, которое также долгое время участвовало в Наполеоновских войнах на стороне Франции, но, в отличие от Саксонии, вовремя переметнулось на другую сторону и поэтому сохранило многое из территориальных приобретений в период союза с Наполеоном, став третьим по величине государством Германского союза после Австрии и Пруссии. На первой странице обложки словаря стоит герб не Саксонии, а Баварии. А на его форзаце в год смерти Наполеона I сделана следующая рукописная запись: «Кружок французского языка выделяет ученику верхнесреднего класса Карлу Лангу. Регенсбург, 30 августа 1821 года». Книга была выдана Королевским общественным французским лицеем. Словарем пользовались в течение десятилетий: в 1889–1890 году он принадлежал Эдуарду Шмиду.
Может ли словарь рассказать нам что-либо, кроме того, что мы можем почерпнуть о франко-саксонских отношениях в 1806–1813 годах из других текстов? С долей осторожности можно дать на этот вопрос положительный ответ. Словарь отражает дух времени и французское культурно-политическое лидерство во франко-саксонском и, шире, франко-немецком сотрудничестве. Словарь вобрал в себя вокабуляр Великой французской революции. В нем присутствуют, например, такие термины, как «гильотина», «республика», «революция», «веротерпимость», «свобода вероисповедания», по пять производных от существительных «якобинец» и «санкюлот».
Франко-немецкий словарь является аргументом против «реставрационного» и в пользу «стабилизационного» тезиса в интерпретации Европы эпохи Венского конгресса 1815 года. Период после поражения Наполеона отличался не реставрацией прежних, дореволюционных порядков, а стабилизацией необратимой ситуации с учетом опыта революции и Наполеоновских войн. Пафос Венского конгресса и преобразований в Европе в его духе состоял не в том, чтобы вернуться назад. В том, что это невозможно, отдавали себе отчет даже самые консервативные политики. Задача заключалась в том, чтобы обеспечить устойчивость режимов и стабильность развития после четверти века военно-революционных потрясений – пусть даже с поправкой на принятие и адаптацию наполеоновских реформ для установления «тишины и спокойствия»[411].
Однако порядок и стабильность вновь взорвались через три десятилетия революциями в Европе 1848–1849 годов. След этих событий я также обнаружил на блошином рынке. Передо мной на столе стоит круглая табакерка из папье-маше диаметром 9,5 сантиметра и высотой 2 сантиметра (см. ил. 47, вкладка). На съемной крышке – карикатура. Посреди огромной мощеной городской площади стоит господин, одетый по моде бидермайера, в приталенном фраке и высоком цилиндре. В его позе чувствуется растерянность – он чуть присел от страха и неожиданности, приподняв руки и повернув голову в сторону опасности. Справа (слева от зрителя) на него надвигается отряд русских военных: офицер в двууголке, на коне и с саблей наголо выступает впереди, за ним двигаются два ряда гренадеров в киверах с султанами и с ружьями на изготовку, позади них виднеются ряды конных кирасиров с пиками. Офицер кричит одинокому прохожему: «Не собираться! Разойтись!» Карикатура называется «Немецкая революция». В самом низу табакерки почти невозможно разобрать очень мелкую и закрашенную по нижнему краю надпись: «У Рота & Рау в Нюрнб-ге».
Мы имеем дело с карикатурой на немецкую революцию 1848–1849 годов[412]. Одни историки считают ее потерпевшей поражение, другие – не доведенной до конца. Общепризнано, однако, что эта либерально-буржуазная революция имела далекоидущие последствия для истории Германии вплоть до середины ХX века, поскольку в ней идеи нации и демократии радикально разошлись, в отличие от Франции или США. Последующее объединение Германии 1871 года пошло не демократическим путем, как, впрочем, и более поздние решения вопросов национального унижения и реванша, вплоть до Второй мировой войны и Холокоста. Но были у революции 1848 года и свои достижения, в том числе возникновение свободной прессы.
Собственно, табакерка как раз и есть воплощение новых надежд и свобод: она свидетельствует о том, что можно было, доставая нюхательный табак, прилюдно продемонстрировать свое отношение к чрезмерному усердию при подавлении революции, жертвой которого мог стать любой ни в чем не повинный немец. Карикатура на табакерке критиковала победителей Наполеона, которые объединились в Священный союз и хозяйничали в Европе, попирая границы. В первую очередь критика адресовалась российскому императору Николаю I, который вновь направился на усмирение бунтовщиков, как и 18 годами раньше, когда он, получив в 1830 году весть о революции во Франции, прервал бал и воззвал к офицерам: «По коням, господа!»
Читатель мог заметить, что крупные исторические события, которые запечатлелись в двух описанных выше предметах, так или иначе связаны с войнами или военными действиями. Это выводит нас на целый пласт коллекционных вещей, именуемых в кругах собирателей милитарией.
Милитария
Под «милитарией» (от лат. militaris – «военный», «солдатский») принято понимать широкий спектр исторических артефактов, связанных с войной, военной службой, вооружением, (не только военной) униформой, системой наград и отличительных знаков. Многие из них, представляя собой известную историческую или антикварную ценность, являются объектами коллекционирования. Милитария охватывает, таким образом, обширную область объектов, которые группируются в самостоятельные сегменты собирательства. К ним относятся, например, холодное и огнестрельное оружие, шлемы и головные уборы, ордена и медали, технические и оптические приборы, военные картины и фотографии, марки и монеты с военной тематикой, книги о войне и фронтовая периодика и т. п. Собирание коллекций в рамках этих, также очень широких, групп, в свою очередь, может сосредоточиваться на отдельных странах, эпохах, войнах, битвах или родах войск[413].
Неудивительно, что среди коллекционеров милитарии преобладают мужчины, поскольку многие военные предметы с детских лет являются объектами вожделения представителей именно «сильного пола». Этот вид любительства часто сопряжен с большими денежными тратами из-за «кусачих» цен на многие вещи из раздела милитарии и доступен людям с определенным уровнем материального достатка.
Я никогда не увлекался и целенаправленно не занимался коллекционированием ни в одном из разделов милитарии, хотя иногда противостоять соблазну приобрести тот или иной военный артефакт было сложно. Помимо отсутствия соответствующих финансовых стартовых возможностей, меня останавливали невозможность транспортировать военные предметы через границы по воздуху, сложности с разрешением хранить многие из них дома и, более всего, мое равнодушие к военной истории, если не сказать некоторое предубеждение против нее. Это не означает, что я не уважаю военных историков; с некоторыми из них меня связывает многолетняя дружба. Но увлечение милитарией, по моим отнюдь не репрезентативным наблюдениям, нередко отражает компенсацию за неудовлетворенную страсть поиграть в армию и «войнушку».
Тем не менее среди моих приобретенных, или обнаруженных, но не купленных, или вожделенных, но упущенных находок есть предметы из сферы милитарии в самом широком смысле слова. К ним относятся, например, почти все описанные выше в этой части предметы – деревянные изображения солдат вермахта и акварели и воспоминания Рольфа Клеменса, фотоальбом «Адольф Гитлер», обильно украшенный фотографиями вооружений и вооруженных формирований нацистской Германии, табакерка с изображением воинских частей, подавляющих революцию 1848 года в Германии. Сюда же можно отнести напольные вазы, сделанные во время Первой мировой войны из снарядных гильз, по недоразумению приобретенные мною на площади Святого Петра в Базеле. Мне неоднократно попадались предметы, изготовленные на фронте или в плену Первой мировой войны, – стопки из малокалиберных снарядных гильз, деревянные расчески с выжженным местом и временем (например, историческое «Rußland 1917»), – мимо которых я проходил без учащенного сердцебиения. Жаль упущенную на Рыночной площади в эльзасском Кольмаре серебряную чайную ложечку с наивным, почти детским изображением советского танка на ручке, с крошечной пушечкой и непомерно большой звездой на кабине.
Здесь хотелось бы представить три приобретенных на мюнхенских блошиных рынках предмета, имеющих отношение к двум войнам, которые вела Германия в последней трети XIX – начале ХX века. Вот самый старый из них (см. ил. 48, вкладка). Стальной кабинетный лоток под канцелярскую мелочь для мужского письменного стола сделан в форме блюдечка диаметром 13,5 сантиметра на подставках из трех маленьких, размером 8 миллиметров, шариков. Лоток украшен барельефом по мотивам картины Вильгельма Кампгаузена «Наполеон III и Бисмарк наутро после битвы при Седане». Картина была создана в 1878 году. Это произведение принадлежало не к лучшим работам известного немецкого баталиста, профессора и члена Берлинской академии художеств и Венской академии изобразительных искусств. Решающая в ходе Франко-прусской войны 1870–1871 годов битва при Седане 1 сентября 1870 года закончилась сокрушительным разгромом французской армии и пленением Наполеона III. Победа прусской армии при Седане ознаменовала гибель Французской империи и устранение препятствий для создания Германской[414]. Кампгаузен изобразил канцлера Пруссии и одного из авторов объединения немецких территорий в единое государство Отто фон Бисмарка в военной форме, ботфортах и шлеме. Победитель сидит на стуле, опираясь на саблю, и гордо, сверху вниз, взирает на подавленного и растерянного французского императора, фигура которого мешковато обвисла на стуле. Собеседники сидят на фоне здания, служащего временной темницей венценосного пленника. Слева поодаль стоит группа офицеров из свиты Наполеона III, на заднем плане виднеется карета с кучером на облучке, в которой приехал Бисмарк.
Лоток достаточно точно воспроизводит картину, приспособив композицию к размещению в круге. Барельеф окружен растительным орнаментом с легким налетом югендстиля и веткой дуба – дерева немецкой военной славы. Под картиной расположена извивающаяся складками лента для посвящения на тот случай, если лоток был подарком. На моем экземпляре лотка плоскость для дарственной надписи не заполнена.
Второй предмет представляет собой музейную ценность (см. ил. 49, вкладка). Я уверен, что видел его точный аналог в берлинском Германском историческом музее в 2004 году на выставке, посвященной 90-летию Первой мировой войны. Это детская тарелка с подогревом, созданная знаменитой Вюртембергской фабрикой металлоизделий (WMF). Эффект грелки обеспечен металлическим поддоном с двумя подвижными ручками, в который заливалась горячая вода, чтобы еда не остывала. Завинчивающаяся часть крышки утрачена и заменена пробкой. Металлическое навершие крышки сделано в форме кайзеровского орла. На фарфоровой тарелке изображен пышущий здоровьем улыбающийся карапуз лет пяти-шести. Он экипирован в униформу германской армии времен Первой мировой войны: развевающуюся длинную серую шинель с латунными пуговицами, патронташной сумкой и окопным ножом на ремне, шлем с шишаком, ранец и сапоги. Под мышкой правой руки он держит винтовку Манлихера.
Датировать детскую тарелку несложно. Штемпель на дне – бегущий справа налево страус – использовался фабрикой с 1880 до 1925 года. Однако тарелка могла быть произведена только во второй половине 1914 года, на волне патриотического порыва в начале войны и убеждения, что пустячная, не сложнее детской игры, военная кампания закончится до Рождества первого года войны. Войны, которой в действительности будет суждено превратиться в мировую бойню, радикально изменить мир и наложить отпечаток на ход событий всего ХХ столетия.
Наконец, третий предмет относится к бесславному для кайзеровской Германии концу Первой мировой войны (см. ил. 50, вкладка). Овальная металлическая пепельница размером 10,5 × 7 сантиметров произведена и лицензирована во Франции. Пепельница окаймлена гирляндами цветов. С двух сторон располагаются ручки – ложа для двух тлеющих сигарет. Однако центр пепельницы противоречит ее назначению: в нем под стеклянной линзой находится миниатюрная фотография железнодорожного вагона, под которым мелким шрифтом по-французски написано: «Компьенский лес. Вагон маршала Фоша, в котором 11 ноября 1918 года было подписано военное перемирие».
Фактически ранним ноябрьским утром 1918 года, в разгар революции в Германии и на следующий день после отречения кайзера Вильгельма II от престола, была подписана ее капитуляция[415]. Для патриотически и реваншистски настроенных немцев перемирие в Компьенском лесу и последующий Версальский мир стали символом национального позора, одним из воплощений пресловутого «удара ножом в спину» со стороны революционеров и стоящего за их спинами «всемирного еврейского заговора». Поражение в Первой мировой войне стало одной из причин формирования в Веймарской республике праворадикальных реваншистских организаций, в том числе гитлеровской НСДАП. Симптоматично, что капитуляция Франции в войне с Третьим рейхом была подписана 22 июня 1940 года в том же Компьенском лесу и даже в том же вагоне, что и в 1918 году. Для этого вагон по приказу Гитлера был через пролом извлечен из здания, специально построенного для него в 1927 году на Поляне перемирия[416].
Первоначально «сердцевина» пепельницы представляла собой рельефное изображение на металле парусника на волнах с реющими над ним чайками (см. ил. 51, вкладка). Неуместность стекла и бумаги в центре пепельницы позволяла с первого же взгляда заподозрить ее более позднее перепрофилирование в место памяти об унижении германского политического и национального достоинства. К тому же стеклянный медальон отставал от металлической основы и под ним угадывались какие-то линии. Другими словами, пепельница была переделана ее (немецким) владельцем из банального французского туристического сувенира. Автор переделки нашел для этого стекло и фото подходящего размера или, скорее всего, использовал французский сувенир – нагрудный значок, брелок для карманных часов или ключей с символическим изображением торжества французского военного искусства и политики. Таким способом он, видимо, желал продемонстрировать свое презрение к событиям в вагоне французского адмирала 11 ноября 1918 года.
Могут ли представленные читательскому вниманию предметы рассказать нам что-либо о военных событиях, кроме того, что нам известно из других источников? Конечно, нет. Но эти бытовые предметы демонстрируют нам повсеместное присутствие эмоционально заряженной военной проблематики в повседневной жизни немцев конца XIX – начала ХX века. Как предмет гордости за военную победу 1870 года прошлое могло напоминать о себе с помощью лотка на рабочем столе в мужском кабинете. В виде любимой тарелки для мальчика младшего возраста военная тематика витала в столовой или детской комнате. Наконец, настольный памятный предмет в виде переделанного аксессуара курильщика позволял много раз на дню демонстрировать презрение к акту национального позора, место которому среди табачного пепла и сигаретных окурков.