Все «мужские» и «женские» свойства многогранны и многомерны.
О гендерном разделении труда на блошином рынке
Описывая выше разные игрушки, которые встречаются на блошином рынке, я неизбежно упомянула о возрастной и гендерной специфике продавцов, предлагающих свои товары. О пожилых мужчинах за прилавками с коллекционными солдатиками и железными дорогами, о детях, торгующих своими игрушками, и о молодых мамашах с детьми, избавляющихся от одежды и обуви, из которой выросли их малыши. В начале XXI века, опираясь на собственный многолетний опыт торговли на блошином рынке, Себастьян Мюнц с уверенностью приписал мужчинам и женщинам торговлю теми или иными товарами, а также специфические стратегии рыночного поведения:
К товарам, которыми торгуют почти исключительно продавцы мужского пола, принадлежат четыре большие группы в следующем составе.
Техника – сантехника, автомобильные запчасти, электроприборы и бытовая техника, компьютеры, модели автомобилей и железнодорожных поездов, оптика, фотоаппараты, музыкальные инструменты и часы.
СМИ – компьютерные игры, звуковые носители всех поколений (пластинки, CD, MP3 и пр.) и видео.
Эмблематика – монеты, марки, милитария (ордена, знаки отличия, удостоверения и т. д.) и военная униформа.
Рабочая экипировка – спецодежда, рабочая обувь, комбинезоны и инструменты.
С женщинами, напротив, придется иметь дело, если речь пойдет о следующих группах товаров.
Декоративно-прикладное искусство – стекло, фарфор, художественные промыслы, интерьер, куклы, плюшевые медведи.
Предметы быта – посуда, скатерти, постельное белье, кухонная утварь.
Самочувствие и эзотерика – эфирные масла, игры со звуковым сопровождением, соляные лампы, массажная и банная продукция и соответствующая литература.
Конечно, исключения и тут подтверждают правило. Мужчинам и женщинам стоит порекомендовать и на этом поприще в целом максимально расширить область своих интересов.
Группы товаров, которыми торгуют представители обоих полов, – это антиквариат, изысканные безделушки, предметы из ликвидированных домашних хозяйств, книги, одежда, произведения искусства и дизайна, спортивные и модные товары.
Мужчин, кажется, и на блошином рынке сильно привлекают символы власти, будь то непосредственная государственная власть или способность расширять зону своего влияния с помощью техники и СМИ. Они и торгуют жестче, и отдают свои товары только за определенную цену.
Женщины более склонны к красивым и приятным сторонам жизни, они лучше понимают важность непосредственного окружения для собственного самочувствия и торгуют соответствующим образом (и соответствующими товарами). Часто для них бывает более важным передать свои красивые вещи в хорошие руки, и они в принципе согласны на более умеренные цены[492].
Десятилетием раньше социолог Гюнтер Винтер в первой в ФРГ специальной монографии о немецких блошиных рынках также уделил внимание гендерному аспекту. Опросив в 1993 году организаторов, продавцов и покупателей на барахолках в Дуисбурге, он сделал ряд наблюдений, которые можно свести к следующим.
Во-первых, он обнаружил абсолютное преобладание мужчин над женщинами среди организаторов рынков (87 % против 13 %), примерное равновесие полов среди торговцев (48 % мужчин, 52 % женщин) и значительно более высокий удельный вес женщин среди посетителей (60 %). Во-вторых, среди мотивов торговать на блошином рынке существуют как общие для представителей обоего пола – например, получение удовольствия (среди торговцев обоего пола – 56 %), так и специфически «женские». К ним Винтер отнес зарабатывание карманных денег и развлечение (соответственно на 15 и 10 % выше, чем у мужчин). В-третьих, процент домохозяек среди продавцов (16,5 %) и среди покупателей (27,5 %) заметен и существенно разнится. В-четвертых, Винтер констатировал симметрию мотивов посещения блошиных рынков ради покупок по гендерному признаку. Следующие мотивы незначительно преобладали среди опрошенных женщин: наслаждение атмосферой, встреча знакомых, новые знакомства, времяпрепровождение, культурные интересы, любопытство. У покупателей-мужчин, в свою очередь, опрос выявил чуть больший интерес к содержательным разговорам (около 30 % против 20,3 %), под которыми автор, видимо, подразумевал обсуждение политических вопросов[493].
В обоих случаях авторы не сомневаются в том, что половая принадлежность является физиологической реальностью, определяющей поведение людей, в том числе на блошином рынке. Тенденции в изучении гендера в последние десятилетия и личные наблюдения за поведением посетителей блошиных рынков позволяют поставить такую уверенность под сомнение.
Приведенная в начале этой главы критика Сергеем Ушакиным «физиологизации» гендера может быть распространена и на утверждения Мюнца и Винтера. Их наблюдения позволительно охарактеризовать как «попытки „заземлить“ смысл идентичности в специфическом (возрастном, половом, классовом и т. п.) опыте»[494]. Чтобы освободить гендер как аналитическую категорию от оков полового диморфизма и эссенциализма, стоит обратить внимание на культурные механизмы, обеспечивающие конструирование пола как естественного и универсального аргумента в пользу неравенства мужчин и женщин.
На примере дискурса о мужественности Ушакин предлагает отнести к коммуникативным стратегиям, обеспечивающим восприятие гендерных стереотипов как естественных, природных феноменов, три взаимопроникающие конструкции: мужественность «плюралистичную», «относительную» и «показательную»[495]. В первом случае речь идет о практиках, действиях, местах, воспринимаемых как типично «мужские» (например, баня, охота, рыбалка). Во втором – о конструировании границ феномена и обозначении практик, действий, образов, как не относящихся к мужественности, а якобы противоположных ей, несовместимых с ней (например, трусость, изнеженность, слабость). В третьем – о цитировании доступных для комбинации общепринятых высказываний, о мобилизации и репрезентации символов мужественности (например, аксессуаров, одежды).
Предложение Ушакина вполне применимо к пониманию конструирования маскулинности и фемининности на блошином рынке. «Плюралистичные» женственность и мужественность проявляются в якобы типичных секторах торговли – например, домашняя утварь у женщин и милитария у мужчин. «Относительные» мужественность и женственность на блошином рынке обеспечиваются невозможностью помыслить мужчину, торгующего детской одеждой, и женщину, продающую сложную технику. Или уступчивость в мужском ведении торга и непреклонность – в женском стиле торговли. «Показательные» женственность и мужественность воплощаются в символических действиях и аксессуарах одежды (например, в более грубоватой и шумной манере мужской коммуникации или обилии значков и ковбойских шляп на торговцах, которых я не видела на женщинах). Впрочем, в Германии ясные символы мужественности и женственности размыты несравнимо больше, чем, например, в России. Там мужчины в отпуске по уходу за детьми, на прогулке с коляской или у пеленального столика в общественном туалете – обыденное явление. (Кстати, и столик этот находится не в женском туалете, а на «нейтральной» территории между женской и мужской уборными.)
Если учитывать конструктивистские стратегии формирования образов мужественности и женственности, то гендерная реальность блошиного рынка встает с ног на голову – или наоборот. Женщины и мужчины торгуют теми или другими товарами не по причине своей половой принадлежности, а напротив – обретают «женское» или «мужское» «Я», следуя общепринятым представлениям о том, чем им пристало или не пристало торговать.
Проведя много времени на блошином рынке, наблюдая окружающих, вступая в разговоры, торгуясь, я не могу разделить уверенности, что принадлежность к тому или иному полу является ключевым и незыблемым маркером, определяющим жизнедеятельность рынка и состав его обитателей. Можно согласиться со многими наблюдениями Мюнца и Винтера. Не обладая многолетним опытом профессионального рыночного торговца и статистическими данными социологических опросов, я бы тем не менее однозначно подтвердила их наблюдения о том, что торговля техникой и милитарией находится преимущественно в руках мужчин, а домашнюю утварь продают по большей части женщины. Невооруженным взглядом видно, что женщин среди покупателей, как правило, больше, чем мужчин, и без вступления в диалог слышно, как мужчины в пивном саду или в кафе блошиного рынка спорят о политике.
Труднее согласиться, например, с тем, что благовония продают женщины. Что антиквариатом в равной степени торгуют представители обоих полов. Что мужчины неуступчивее в торге. Мы с Игорем были свидетелями иных комбинаций. Благовониями торгуют и мужчины и женщины – как правило, азиатского происхождения. Дорогой антиквариат, в том числе домашнюю утварь музейного или коллекционного уровня в большей степени предлагают солидные мужчины – владельцы антикварных магазинов, приезжая в выходной день, чтобы компенсировать потери от обязательного закрытия магазина в конце недели, пообщаться с клиентами и друзьями, порекламировать свои товары. В отношении степени уступчивости продавца действуют такие факторы, как количество покупаемых предметов (чем больше покупаете, тем больше скидка), статус коллеги или постоянного клиента (в таких случаях цена сразу демонстративно снижается, и продавец говорит: «Стоит столько-то, но для тебя – столько-то»).
Мы встречали женщин-торговок, которые бились насмерть за назначенную цену, называли неприемлемую цену, чтобы отпугнуть нежелательного покупателя или открыто отказывались продавать свой товар, предназначенный для другой (например, исключительно своей, немецкой) клиентуры.
Вероятно, гендерные идентичности и стереотипы на блошином рынке, как и в других сферах, чаще всего действуют в комбинации с иными факторами – например, этническими, как в случае с благовониями или самым бросовым старьем, которым, как правило, торгуют старые турки и турчанки. Еще чаще решающую роль в определении товарного сектора играет наличие материального ресурса. Зарабатывание карманных денег среди «женских» мотивов торговли на блошином рынке связано, видимо, не с тем, что продавщицы – женщины, а с тем, что они домохозяйки при скаредных мужьях и не имеют других статей дохода. Одежда и обувь, продаваемая мужчинами, в среднем гораздо более высокого качества, чем то, что лежит на женских прилавках. Хотя и здесь возможны исключения из правил. Упомянутые мужчины-турки часто торгуют стоптанной пыльной обувью, а некоторые женщины выставляют на продажу предметы высокой моды и брендовую одежду в отличном состоянии. Впрочем, на мюнхенском блошином рынке мы знаем женщину – владелицу богатого поместья, одевающуюся крайне невзрачно и торгующую вещами под стать своему одеянию, как бы прячась в броню гендерного стереотипа.
В связи с темой мужественности и женственности на блошином рынке перед моим внутренним взором возникают образы его обитателей. Прежде чем поделиться собственными впечатлениями о специфике известной нам (и отчасти, по прежним главам – читателю) рыночной публики, продолжу знакомство читателя с «женскими» вещами на блошином рынке.
Страсть к дамским сумкам, или Похвала материалам
Презентацию «женских» вещей я продолжу рассказом о старых дамских сумках, которых на блошином рынке великое множество. При всем разнообразии форм, расцветок и стилей их объединяют великолепное качество и мизерная цена. Мое неравнодушие к ним поначалу вызывало недоумение и иронию Игоря:
– Зачем тебе вот эта, уже третья (седьмая, десятая) сумка?!
Если бы моя страсть разгулялась в России, я бы первая согласилась, что охота за сумочками – сумасшествие. В наших магазинах они другие: менее разнообразные и неоправданно дорогие. Современные брендовые сумки где-нибудь в Италии продаются в разы дешевле, чем у нас, но и там купить их у меня рука не поднималась, потому что на блошином рынке почти даром можно найти эксклюзив такого качества, которое уже не сыщешь ни в одном магазине.
На барахолке попадаются аксессуары люксовых фирм, которые могут позволить себе самые качественные материалы и замысловатую фурнитуру, самых крупных дизайнеров и высококлассных мастеров. Поэтому выделка кожи и других материалов совсем другая, поэтому ткань не вышаркивается, а кожа не трескается. Прикасаешься к такой вещи, берешь в руки и понимаешь, что уже не выпустишь. Потому что это – вечная вещь, стильная навсегда, образец элегантности, высокого вкуса и качества. Такие вещи нужно иметь. Они становятся эталонами, по которым можно сверять современность. Такого теперь не делают, а жаль!
Среди уникальных сумочек, каких больше не найти, встречаются предназначенные на выброс. Их я приобретала из уважения к предмету. Так случилось в Мюнхене с планшетом из крокодиловой кожи, изготовленным ориентировочно в 1960-х годах в качестве аксессуара к автомобилю «Ягуар». Использовать этот аксессуар по назначению нельзя: кожа орехового цвета с желудевым и бежевым тонами высохла, в замке образовалась вызывающая брезгливость кожаная труха. Но желание спасти вещь от гибели на помойке оказалось сильнее гадливости. Такая же история повторилась в Базеле, где старушка на блошином рынке за 2 франка предложила замшевую сумку в народном стиле, в форме миниатюрного саквояжа с кожаными аппликациями. Переезжая в Европе с места на место, Игорь несколько раз был готов избавиться от нее, но теперь она у нас дома – спасена! А зачем она мне? Моя бабушка, например, хранила в дамской сумочке какие-то бумаги.
Несмотря на иронию и вечный вопрос – куда все это девать? – Игорь поддерживал мое увлечение и даже приобрел для меня несколько сумочек. В том числе – настоящий шедевр: французский ридикюль начала ХX века из черной парчи с позолоченным фермуаром в стиле ар-нуво, украшенным ирисами (см. ил. 75, вкладка). Петлями для крепления длинной цепочки выступают изогнутые шеи лебедей, скользящих по фермуару, как по поверхности воды. Муж разделяет мое убеждение, что лучше переживать о не очень удачной покупке, чем сожалеть, что невозможно вернуть тот самый день, того самого торговца и ту самую, упущенную, вещь, и мучиться вопросом, попала ли она в добрые руки или сгинула на свалке. В результате у меня собралось несколько сумок. Некоторые из них до сих пор не «выгуляны» в свет.
Легкость покупок обеспечивалась высоким качеством и дешевизной товаров, возможностью торга и скидок при приобретении нескольких вещей, а также аргументом, что находку можно превратить в подарок родным и близким. Правда, по возвращении в Россию каждый раз понимаешь: обладаешь уникальным экземпляром.
Вот пример легкой и удачной покупки. Однажды на блошином рынке в Тюбингене мы остановились перед прилавком, на котором лежало три сумочки разной формы от одного производителя. Качество сумок было восхитительным, выбрать было невозможно. В таких случаях для того, чтобы хоть как-то определиться с дальнейшими действиями, спрашиваешь о цене. Молодая латиноамериканка объяснила, что эти сумки ей подарила пожилая хозяйка дома, в котором она работает. И она хочет за них 9 (!), 11 (!!) и 13 (!!!) евро. Изумленно переглянувшись, мы купили все три, с дополнительной скидкой в пару евро.
Состоятельные дамы из «приличного» общества в Европе могут позволить себе приобретение аксессуара к одному-единственному наряду. Нам с советской социализацией воспринимать это как норму почти невозможно. Уровень жизни и товарный голод в СССР породили особенности в повседневной моде, заставив ориентироваться на приобретение универсальных вещей – например, классических черных сумок, черных туфель, черной юбки или черных брюк, ремня, рубашки и т. д. Такая компенсация дефицита и вынужденный классический стиль в городском наряде подкреплялись (и подкрепляются) крестьянским аргументом о предпочтительности «немаркой» одежды. Можно подумать, что черную рубашку можно реже стирать.
На всех трех сумках стояла латунная буква «B». Нашу первоначальную уверенность, что мы приобрели продукцию престижной фирмы Bogner, через пару лет рассеял другой, мюнхенский блошиный рынок, на котором нам встретилась сумка с такой же буквой. Мы ее не купили, но сфотографировали, с разрешения хозяйки, кожаный ярлычок на внутреннем кармашке, с названием итальянского производителя. Этого предприятия ныне не существует. Нам повезло: в наших руках оказались более не производимые, очень качественные товары в прекрасном состоянии.
Впервые с совершенно новым ощущением аксессуарного материала я столкнулась в Риме. Мы случайно оказались в небольшом комиссионном магазине на одной из узеньких старых улочек в центре «вечного города». Перед витриной с несколькими старыми сумками я остановилась как вкопанная. Как ребенок, я, затаив дыхание, через стекло разглядывала небольшую, размером примерно 15 × 25 сантиметров, черную сумку-ридикюль овальной формы, какие были у наших бабушек. В России при покупке кожаной вещи начинаются проблемы: спрашиваешь, из чего сделана вещь, и не получаешь убедительного ответа. Здесь мне не нужно было ничего спрашивать. Даже без прикосновения к ней было ясно, что передо мной – сумка из кожи змеи. А ее соседка – из крокодиловой кожи, которую я вблизи видела впервые. Позднее и в других местах точно такие же ощущения я испытывала при первой встрече с другими материалами, например страусиной кожей.
Уникальность многих аксессуаров и важный аргумент в пользу их покупки на блошином рынке обеспечивает их принадлежность к другой экологической и технологической эпохе, к «докитайскому» и «доевросоюзному» времени с другими стандартами качества. Техногенная нагрузка была другой, животных не пичкали искусственными кормами, гормонами, антибиотиками, их содержали в более естественных условиях. Многие искусственные субстанции еще не были изобретены. В результате старые предметы из кожи – это вещи из материала совсем другой чистоты, из материала, которого в природе, увы, больше не существует.
Несмотря на распространенное представление о блошином рынке как о месте негодных вещей, он способен задавать стандарты в потребительских ориентирах. Так случилось с нами во время одного приключения на блошином рынке, о котором мне хочется рассказать. Дело было в Мюнхене во время очередного посещения блошиного рынка. Перед одним из прилавков, за которым хозяйничала тучная африканка, стоял предмет, который сразу бросался в глаза. Огромный саквояж был неподъемным благодаря размерам, толстой коричнево-лиловой воловьей коже и массивной латунной фурнитуре. В открытом виде она напоминала распахнутую пасть бегемота. Внутри сумки была плотная бархатная подкладка горчичного цвета. Вдоль внутренней стенки шла шнуровка из прочной кожаной ленты для фиксации сосудов типа флаконов парфюма. Замысловатый ключ от замка на кожаном шнурке имелся – большая редкость у вещей с почтенным возрастом. Сумка была в идеальном состоянии, но совершенно непрактичная. Она принадлежала к межвоенной эпохе, когда хозяйский дорожный багаж носила домашняя прислуга, вышколенные таксисты и вокзальные носильщики. Хозяйка запрашивала за саквояж трехзначную цену. Хотя сумма была в разы ниже, чем на подобные новые предметы меньшего размера и худшего качества в итальянских магазинах, все же она была редкой для аксессуаров на блошином рынке. В итоге на покупку мы не решились.
Дома, обсуждая впечатления дня, мы в какой-то момент заговорили о сумке, которая, как оказалось, произвела на нас обоих неизгладимое впечатление. Игорь сожалел об упущенной возможности: такие вещи дважды, как правило, на рынке не появляются. Мы приняли решение в следующий раз попытать счастье: разыскать и купить этот дорожный саквояж – чего бы он ни стоил.
Через неделю африканки с сумкой на рынке не было. Ни на прежнем месте, ни в других. Незадолго до закрытия рынка, на третьем обходе, я вдруг увидела знакомую продавщицу в самом дальнем конце барахолки. Она складывала товары, и сумка стояла у нее в ногах, приготовленная к упаковке. Игорь спросил цену – и не поверил своим ушам: хозяйка просила вдвое меньше. Не растерявшись, Игорь мгновенно назвал в ответ еще меньшую сумму – какой рынок без торга? Хозяйка согласилась. Сдерживая ликование, мы расплатились и утащили сумку домой. Теперь она служит баром для алкоголя, не нуждающегося в особом температурном режиме.
Этот эпизод для нас – образцовая история про блошиный рынок, про торг, ценообразование, горечь потери и радость находки.
Сказанное о дамских сумках можно распространить и на другие «женские» кожаные предметы на блошином рынке. Например, на обувь. Подержанной и даже совершенно новой, в коробках и без единой царапины на кожаной подошве, обуви на блошиных рынках не счесть. Особенно в богатых городах, таких как Базель или Мюнхен. Здесь их владельцы легче расстаются с вещами, меньше пользуются общественным транспортом, не попадают в давку, избавлены от риска, что кто-то нарушит их личное пространство и наступит на ногу. Здесь чаще меняют обувь, и итальянскую, испанскую, швейцарскую пару туфель, ботинок или сапог фабричной и даже ручной работы легко приобрести за сумму, на которую можно купить кофе с пирожным или мороженым.
Здесь тоже попадаются эталонные экземпляры великолепной выделки. Например, ботинки из толстой кожи, фактурой и цветом напоминающие деревянные башмаки. Или, напротив, мокасины тончайшей, мягкой как шелк кожи, в которой босая нога чувствует себя как рука в перчатке.
Но обувь на блошином рынке – очень специфический товар для специфического – или непритязательного, или небрезгливого покупателя. Учитывая сомнительность приобретения ношеной обуви из гигиенических соображений, обувь, как и перчатки, о которых скоро пойдет речь, продаются в среднем по 5–10 % от средней магазинной цены на новые товары, а в Швейцарии – по 2–3 %.
Рассказ об уникальных материалах на барахолке резонно завершить предметом особого пиетета российских женщин – мехами. Отношение к ним на блошином рынке вызывает у меня большое изумление. В Мюнхене натуральные шубы встречаются только на пожилых элегантных дамах в бриллиантах, которые семенят в туфлях и без головных уборов в окрестностях Баварской национальной оперы. Второе место, где можно увидеть шубы, – блошиные рынки. Там они висят на стойках, лежат на подстилках на земле или полу. Они скомканы в коробках, их бесцеремонно, как одеяла, вытаскивают из мешков и запихивают обратно. Кроме шуб, здесь меховые манто, пелерины, палантины, шапки, боа и муфты. Это вещи отменного качества, несмотря на солидный возраст – или благодаря ему, их отличает дорогая выделка, редкая теперь. Их украшают лейблы мюнхенских и венских мастерских и магазинов. Цена на все это роскошество, как правило, удивительно низка. Меховая шапка за 300 рублей в ценах 2021 года здесь в порядке вещей. Здесь возникает ощущение другой, какой-то инопланетной реальности. Каждый раз, останавливаясь у прилавка с мехами, я думала о соотечественницах, которых, наверное, вид никому не нужных, небрежно разложенных мехов поверг бы, как и меня, в шок.
«Женские» вещи из кожи и меха на блошином рынке меняют не только наш взгляд на предметы, но и тактильные ощущения. Обнаруживается, что есть материалы, которые невозможно выпустить из рук.
Перчатки, рукоделие и другие галантерейные мелочи
До недавнего времени я разделяла общее убеждение, что такие изделия из кожи, как перчатки, необходимо покупать новые, в магазине, потому что их, как и обувь, каждый человек разнашивает индивидуально, под себя. Если бы мне несколько лет назад сказали, что перчатки можно купить на блошином рынке и носить, я бы не поняла и не поверила. Мой скепсис питался врожденным чувством брезгливости и опытом прошлых лет: с детства родители старались обеспечить меня всем лучшим, включая предметы одежды, и, всегда имея возможность позволить себе новые и недешевые покупки, я не могла представить, что же, кроме крайней степени нищеты, может подвигнуть человека носить перчатки, купленные на толкучке.
Но блошиный рынок – это особый мир. Здесь можно и нужно прикасаться к чужим вещам, что предполагает работу по преодолению брезгливости. И покупка не заряжает здесь «нормального», магазинного потребителя новых товаров позитивной энергией, не дает ощущения получения подарка из бутика в нарядной новой коробке. Приобретения на барахолке не поддерживают статус и престиж, не тешат самооценку. Вы попадаете в совершенно иное место, где нет яркого освещения и больших зеркал. Вместо вышколенных продавцов вас могут встретить неприятные торговцы: неряшливо одетая иммигрантка неевропейского происхождения, суровый старик с насупленными бровями, распродающий складские остатки закрывающегося магазина, сдержанная немка, которая посмотрит сквозь вас и процедит, что вещь не продается.
Кажется нонсенсом, что женщина, которая может позволить себе прилететь на шопинг в Мюнхен, Берлин или Париж, пойдет не в дорогой магазин, а на блошиный рынок. Чтобы почувствовать барахолку изнутри и стать ее потребителем, нужно проделать определенный путь, преодолеть некоторые барьеры, освободиться от надетых на себя лат из расхожих стереотипов. Работа над собой по преодолению брезгливости касается, конечно, покупок и использования не только аксессуаров и украшений, но и старинной посуды, столовых приборов, часов и прочих товаров блошиного рынка.
Кожаные перчатки являются необходимым аксессуаром, предметом гардероба, знаком вкуса и элегантности. Перчатки, которые вы можете найти на блошином рынке, отличает невероятное разнообразие по качеству, материалу, цвету, выработке и форме. Тот, кто вырос в СССР, знает перчатки из гладкой тисненой кожи или замши: зимние – теплые, с шерстяной подкладкой или мехом внутри, и демисезонные, на шелковой подкладке или без нее. На блошином рынке встретятся перчатки, неведомые человеку с советским опытом. Например, летние, из тончайшей кожи, перфорированные и без подкладки, белые или всевозможных оттенков топленого молока, слоновой кости или кофе с молоком, короткие и длинные, с прямыми или скошенными манжетами. В Германии в ХX веке произведено, куплено, подарено такое количество перчаток, что многие сохранились нетронутыми, неношеными. Они лежат на прилавках скрепленные парами, с бирками производителя или торгового заведения с ценами в западногерманских марках (см. ил. 76, вкладка). Отдавайте предпочтение им, тончайшей кожи, неброской гаммы апельсинового, терракотового, рыжего, фисташкового цветов. Эти старые ненадеванные перчатки садятся на руку, как вторая кожа. Они элегантны и очень красивы, их отличает качество, которого сейчас не найти в магазинах даже за очень большие деньги. При этом стоят они на блошином рынке, как и обувь, не дороже 10 % от цены новых, чаще – гораздо ниже. Во втором десятилетии XXI столетия их ценовой потолок на мюнхенских барахолках достигал пяти евро, но и цена в 2–3 евро была в порядке вещей.
Продавцы, как правило, выкладывают перчатки к началу сезона. В это время я из-за работы должна была возвращаться в Россию. Поэтому небольшую коллекцию перчаток, к моему радостному удивлению, для меня собрал Игорь.
На рынках подержанных вещей я долго искала для себя модную в прошлые эпохи деталь гардероба – кружевной воротник. Оказалось, чтобы найти и купить такое изделие, нужно хорошенько постараться. К сожалению, у меня не получилось. Но вовсе не из-за отсутствия таких товаров на блошином рынке. Напротив, кружевные ткани, созданные вручную десятилетия назад, – довольно распространенный товар на мюнхенской барахолке. Здесь встречаются воротники и носовые платки с вышивкой и без нее. Кружевные ткани любительницы винтажной моды покупают у знакомых продавщиц для обработки костюмов и блузок. На прилавках попадаются куски ткани различных размеров, тесьма в рулонах, цельные воротнички разной формы и разного цвета. Самые простые кружевные воротники – белого цвета, более изысканные – с использованием ниток интенсивного золотисто-коричневого цвета.
Умельцев и мастериц кройки и шитья на прилавках «блошки» иногда ждут отрезы шерсти, шелка, драпа редкого качества из нераспроданных складских остатков. Посетители рынка к ним подходят и интересуются, но покупают редко: в Германии пошив одежды в ателье стоит дорого.
Там, где торгуют тканями, не обойтись без инструментов для рукоделия. На блошином рынке может повезти с отличными профессиональными портняжными ножницами и ножницами меньшего размера в идеальном, несмотря на солидный возраст, рабочем состоянии от мастеров из Золингена.
Наряду с ножницами встречаются целые наборы в коробках для рукоделия. Шкатулки для швейных принадлежностей бывают разного размера и возраста, изготовленные из разных пород дерева. Самые старые украшены накладками и фурнитурой XVIII – начала ХX века. Встречаются шкатулки полные и пустые, изредка попадаются со вставными ярусами, внутренними ячейками и ящичками с откидными или выдвигающимися крышечками. Наиболее «молодым» коробкам для шитья от роду несколько десятилетий, и они зачастую наполнены всем необходимым для рукоделия: иголками, ножницами, нитками, наперстками, мотками тесьмы, пуговицами.
Швейные шкатулки на блошином рынке вызывают у меня смешанные чувства и ассоциацию с оборванной жизнью. Катушки с нитками могут жить десятилетиями. Бабушкины и мамины мотки ниток я с детства знала наизусть, и многие из них целы до сих пор. Катушка ниток для меня – символ краткосрочности человеческого века и бренности существования. Смотришь на чужую коробку для рукоделия – и представляешь себе безвозвратно ушедшее время и человека, которому не хватило жизни, чтобы размотать нитки, дошить одежду, нашить на нее припасенные пуговицы, срезанные со старого платья…
Разрозненные, навалом в коробках и целыми наборами на картонных листах, лежат на прилавках пуговицы. Их многообразие определяется возрастом, фактурой, назначением. Встречаются на барахолке очень старые пуговицы. Но музейного уровня, с драгоценными камнями и жемчугом, на блошином рынке не найти. Зато есть многое другое – пуговицы из кристаллов Сваровски, из перламутра, из костей и зубов животных, оленьего рога, стеклянные с впаянным сухоцветом, с изображениями цветов, птиц, животных, металлические с эмалями и фирменные с наименованием производителя и обозначением года коллекции. Бывают в продаже конусовидные пуговицы с австрийских и баварских национальных костюмов или толстых шерстяных кофт, изготовленные из кончиков оленьих рогов. Встречаются и крючки в форме миниатюрных пряжек со скандинавских тяжелых шерстяных свитеров в норманнском стиле. От приобретения нескольких мелких фурнитурных изделий на память – парных нарукавных пуговиц, искусно вырезанных из кости в форме оленя, и итальянской дамской пряжки для одежды из латуни с перегородчатой эмалью – мы устоять не смогли.
Если вам не повезло с погодой и вдруг пошел дождь, а торговцы начали спешно укрывать прилавки большими полиэтиленовыми накидками, почти на каждом блошином рынке найдется торговец современным китайским ширпотребом, у которого за пару евро можно приобрести спасительный зонтик. Но если не ориентироваться на сиюминутное состояние погоды и не спешить, за эти же деньги вы сможете приобрести винтажный или даже старинный зонт. От покупки уникальных изящных изделий из качественных материалов для защиты от солнца, дождя и снега, но, увы, не складных трудно устоять, несмотря на неудобные последствия. В самолет вы можете взять с собой не больше одного зонта в форме трости, в дорожные сумки большинство из них не помещается, для их пересылки трудно найти коробку подходящего размера. Несколько зонтов, приобретенных нами в разное время, уже многие месяцы и даже годы хранятся у наших иностранных друзей.
Старые зонты отличаются от современных более плоской формой купола и меньшим диаметром каркаса. Ручки зонта бывают из всевозможных пород дерева, из покрытого кожей металла, из имитирующего янтарь пластика, из серебра с чеканкой и гравировкой, из кости с изображением головы животного. Раньше, начиная с эпохи бидермайера, зонты часто выступали в качестве трости и имели специальный металлический или деревянный наконечник. А трости, также популярные в прошлом, в свою очередь, могли выполнять массу иных функций, кроме защиты от капризов природы: быть складным стулом или фляжкой для алкоголя, прятать в рукоятке компас, подзорную трубу и многое другое, описанное Игорем в четвертой части[496]. Дамские трости были тоньше, изящнее и часто наряднее мужских. Но и мужские трости в первую очередь были проявлением элегантности. На советском киноэкране с тростью появлялись холодные аристократы, франтоватые мещане, жулики, а в советской повседневности трость служила опорой старикам и инвалидам. В общественном транспорте Игорю, решившемуся «выгулять» одну из привезенных из Мюнхена тростей столетней давности, тут же уступали место.
На блошиных рынках часто встречаются трости, от вида которых сжимается сердце. Эти простые деревянные палки служили посохами для дальних пеших прогулок и путешествий. Они украшены памятными овальными значками с указанием названий и гербами населенных пунктов, которых путешественник достиг пешком. На некоторые посохи прикреплены дюжины таких значков. Эти палки были для их владельцев источником приятных воспоминаний и предметом законной гордости. И вот эти памятные вещи оказались на блошином рынке. Значит, ни обладателя посоха, ни тех, кому путешествовавший был дорог, нет в живых.
Однажды Игорь, в одиночку посетив мюнхенский блошиный рынок, приобрел странную плоскую картонку овальной формы. На ее верхней крышке содержалось указание на «Парижскую мануфактуру по выработке современных шляп с механизмом». Осторожно развязав старые матерчатые тесемки, он торжественно извлек на свет плоский овал, обитый черным шелком, и картинным жестом факира встряхнул его. Плоский овал мгновенно обрел новую форму, превратившись в классический мужской цилиндр-шапокляк, модный в последней трети XIX – первой трети ХX века. Будучи театральным ребенком, Игорь не смог устоять перед соблазном стать обладателем складной, для удобства перевозки в багаже, шляпы рубежа XIX – ХX веков – времени, когда на свет появились его бабушки и дедушки.
Старые, давно вышедшие из моды головные уборы то и дело встречаются среди прочих вещей на прилавках немецкой барахолки. Среди них немало мужских цилиндров – некоторые пожилые мужчины носили их по торжественным случаям до 1960-х годов. Но найти цилиндр более чем столетней давности в хорошем состоянии, да еще и в родной упаковке – это большая удача.
Дамские шляпы и шапки тоже не редкость на блошином рынке. Летом здесь можно приобрести соломенные шляпы старой выделки из тончайшего и чистейшего материала. Но большинство шляп в ветхом состоянии. Они украшены искусственными цветами, перьями, мехом. Маленькие шляпки-таблетки с вуалями и без них, закреплявшиеся на головах модниц первой половины ХX века булавками в волосах или резинкой под подбородком, вызывают у Игоря особый ажиотаж:
– Как у наших бабушек! – каждый раз возбужденно сообщает он.
Большинство шляпок на блошином рынке – артефакты ушедших времен и отшумевшей моды. Лишь дамские шляпки с лентами как аксессуар народного костюма и мужские тирольские шляпы с короткими перьями или меховым плюмажем в форме мужского бритвенного помазка еще в обиходе любителей традиционной культуры. В остальном же старомодные головные уборы кажутся замшелыми представителями прошлого, место которых – в зависимости от состояния – на свалке или в коллекции чудака.
Но однажды оказалось, что наше предположение не соответствует действительности. На блошином рынке в Базеле мы познакомились с русской девушкой, которая внимательно рассматривала старые шляпки, но никогда их не покупала. Оказалось, что она брала уроки в шляпной мастерской, а на блошиный рынок ходила в поисках дизайнерских идей. Через несколько лет мы вновь случайно встретились с ней на том же рынке на Петерсплатце. Она с радостью рассказала, что успешно работает в шляпном заведении и еще больше влюблена в свое дело. Мы порадовались за нашу случайную знакомую и в очередной раз убедились, что блошиный рынок может питать творческого человека идеями.
Модные аксессуары – это бесчисленные модные мелочи, которые, однако, точно так же, как силуэт и цвет, характеризуют стиль одежды данной эпохи. Оглядываясь на историю моды, видим, что многие предметы, являющиеся теперь для нас само собой разумеющимися с практической точки зрения, когда-то были обязательными и дорогостоящими аксессуарами, без которых нельзя было появиться[497].
Гуляя по блошиному рынку, то и дело находишь подтверждение верности этих слов. На многих столиках профессиональных и непрофессиональных продавцов вы найдете среди прочих мелочей небольшие несессеры со стандартным маникюрным набором из одних-двух ножниц, нескольких щипчиков и пилок. Попадаются комплекты полные и неполные, приборы могут быть более или менее изящными, с ручками из стали, бакелита цвета янтаря или слоновой кости, из серебра с гравировкой и без нее. Футляры из натуральной и искусственной кожи бывают разного размера и формы. Видя их, мы каждый раз мысленно возвращались к потрясению, испытанному в Париже.
На блошином рынке Сент-Уан мы оказались в стеклянном павильоне с десятками чемоданов и саквояжей. Все они были огромными дорожными наборами дамских и мужских туалетных принадлежностей. Чего в них только не было: ножницы и кусачки, щипчики, щетки, расчески, бритвенные принадлежности, флаконы, какие-то футлярчики в специальных ячейках и держателях. Назначение половины предметов было нам неизвестно. Из вещей узнаваемых сильное впечатление произвели щетки с натуральной щетиной на ручках, предназначенные не только для чистки одежды, но и для расчесывания волос.
Обязательная принадлежность этих наборов – зеркала с высокими изящными, «кружевными» ручками. Эти предметы, теперь почти вышедшие из моды, были обязательной принадлежностью дамы до изобретения в Новое время технологии получения зеркального стекла и широкого распространения больших настенных зеркал. Но для путешественников маленькое зеркальце оставалось актуальным и в ХX веке.
На блошином рынке дамские зеркальца для сумок и туалетных столиков продаются и отдельно. Можно найти зеркала эпох ампира и историзма с бронзовыми ручками, украшенными декором в римском, ренессансном и ориентальном стилях, с отшлифованными гранями круглых толстых стекол и выцветшим гобеленом под стеклом на тыльной стороне. Попадаются совсем простые крохотные зеркальца времен бидермайера – овальной формы с деревянной ручкой. Зеркальца эпох ар-нуво и ар-деко, а также подражания этим стилям во второй половине ХX века часто создавались с изображением дам, фигуры которых образовывали ручку, оправу, смотрелись в зеркало или украшали его тыльную сторону.
Всем этим мелочам на блошином рынке уготована разная судьба. Одним вещам здесь не везет, и барахолка оказывается последней станцией на пути к уничтожению. Другие попадают в добрые руки и обретают вторую жизнь. Третьи – тормошат фантазию, заставляют думать, изобретать и сами становятся источником для созидания новых вещей и текстов.
Обитатели блошиного рынка
На европейских блошиных рынках я в большей степени глядела и слушала, особенно в первое время, когда я не владела в должной степени немецким языком, чтобы говорить на разные темы и задавать уточняющие вопросы. Мой взгляд на жизнь блошиного рынка можно сравнить со взглядом ребенка, которого не очень-то допускают к непонятным взрослым разговорам, поэтому он должен включать иные ресурсы, чтобы компенсировать эту дискриминацию: внимательно разглядывать, прислушиваться к нюансам, наблюдать за жестами и мимикой, больше учитывать обонятельные и тактильные впечатления.
Свою «детскость» я ощущала еще сильнее из-за того, что я не имела работы и не получала зарплаты в евро. Эти яркие, как игрушечные деньги, купюры я получала по мере трат от Игоря. Перед открытием блошиного рынка он снабжал меня небольшой суммой мелкими купюрами и монетами: разменные деньги позволяют рассчитываться без сдачи и в начале рыночного дня особенно востребованны. Быть может, «детский» взгляд на образы людей с блошиного рынка усложнит картину и будет, во всяком случае, не бесполезен читателю. Итак, приступим.
Торговца Манни, которого Игорь особо выделил и превратил в одного из главных героев книги, я хорошо помню. Это был высокий и довольно крупный, хорошо сложенный мужчина с шапкой очень густых медно-рыжеватых волос и большим рыхлым, пористым носом на красноватом лице. Его глаз я не помню: у меня ощущение, что он все время косился вниз, на стол с товарами. Манни был шумный и очень подвижный, говорил громко, несмотря на глухой голос, издалека приветствовал посетителей, размахивал большими руками, при этом копна волос на его голове колыхалась, усиливая эффект непрерывного движения.
Манни был заметен, он выделялся на блошином рынке. Это касается и его товаров. Их было немного, их эпицентр составляла маленькая витринка с украшениями под съемной стеклянной крышкой, которая никогда не запиралась. «Периферию» товаров в довольно хаотичной настольной «композиции» я почти не помню. Необычным в ассортименте было его постоянное обновление. Манни очень бойко торговал за счет весьма умеренной наценки, легко передвигался по ценовой шкале и уступал покупателю. Цены на его товары были несопоставимо ниже цен в антикварных магазинах. Легкость, с которой Манни расставался с товарами, вместо того чтобы назначить достойную цену и ждать адекватного покупателя, привлекала.
Я бывала в Мюнхене наездами, а Игорь регулярно проводил время на блошином рынке. Для меня было загадкой, почему Игорь так привязался к Манни. Особенно удивило, как эмоционально он воспринял смерть мюнхенского торговца. Думаю, и окружающих это обескуражило, и сам Манни был бы этим фактом озадачен. Не исключаю, что он среагировал бы на эту, непонятную ему, реакцию шуткой. Мне кажется, что Манни как личность был гораздо проще, чем представляется Игорю.
Наблюдая за их отношениями, я могла заметить, что Игоря привлекала внешняя открытость Манни, его готовность общаться, отвечать на любые вопросы. Я считаю, что в начале их отношений дружелюбие Манни было частью его работы. Игорь явно доверял Манни больше, чем тот ему. На блошином рынке, где торговцы предпочитают скрывать свою идентичность, это неудивительно. Возможно, разбитая смертью Манни мечта Игоря написать книгу вместе с ним как экспертом так и не осуществилась бы, останься тот жив. Я сомневаюсь, что Манни стал бы откровенно отвечать на вопросы о причинах, которые приводят людей на блошиные рынки, о ценах, товарах и их истории.
Со временем отношение Манни к Игорю изменилось. Это почувствовала и я, когда тот подарил мне фарфоровую собачку от Гёбеля и продал за треть цены золотое колечко с аквамарином. Игорь и Манни тепло общались, ненавязчиво беседовали, заразительно смеялись. Торговцу с блошиного рынка наверняка льстил интерес профессора к его персоне и его товарам, и он этот интерес подогревал: все же профессор – редкая птица на барахолке. В Германии, где повседневная жизнь четко упорядоченна, представители разных социальных групп живут в довольно замкнутых средах и редко вступают в неформальные контакты с «чужаками». Я уверена, Манни был рад знакомству и с удовольствием общался с Игорем, но вряд ли смог бы сам себе ответить на вопрос, почему именно он, Манни, стал так важен для исследовательского проекта и что бы он мог открыть историку такого, чего не знает любой сосед-торговец на рынке. А такой вопрос у него, полагаю, возникал. Я благодарна Манни за дружеское расположение.
Отношение к нам других обитателей крытого павильона на нашем любимом блошином рынке тоже менялось. «Серебряных дел мастер» Бенно запомнился мне симпатичным, аккуратным, осторожным, эмоционально сдержанным, даже несколько депрессивным. Он был неизменно приветлив, особенно в последние годы знакомства, но предпочитал молчать и слушать. Его товары были роскошны: сменявшие друг друга на его прилавке наборы и разрозненные предметы столового серебра, коллекции украшений, пивных кружек и прочих раритетов XIX века производили сильное впечатление. Несмотря на все рассказы Бенно Игорю, я не очень верю, что все это великолепие было собрано на свалках и барахолках. Или моего воображения просто не хватает, чтобы представить себе масштабы материального благополучия в ФРГ 1960–1970-х годов и богатства предметной среды в Западной Германии, вопреки разрушениям и потерям в связи со Второй мировой войной.
Цены у Бенно были умеренные, но держался он за них крепко. Его товары говорили сами за себя, поэтому продавались легко. Бенно хорошо зарабатывал, но счастливым не выглядел.
Сухопарая, угловатая Ники, много рассказавшая Игорю о Манни, со строгими мужскими очками на худом лице и с низким прокуренным голосом при первом знакомстве показалась мне не очень женственной. Она выглядела напряженной и озабоченной, натянутой как струна. Она обычно сидела в стороне от своего отдела, содержимое которого теснилось очень густо. При осмотре ее прилавков и витрин все время разбирал страх, что сейчас от малейшего движения что-нибудь рухнет. Торговала она всяким барахлом, который сама со снисходительной усмешкой называла мусором.
Мы очень редко у нее что-нибудь покупали, но заходили на дню по несколько раз, завершая очередной круг по рынку, чтобы выпить кофейку, перекусить и заодно проверить, не проглядели ли мы что-нибудь интересненькое при предыдущем осмотре. Рассматривали мы все очень внимательно, неторопливо и цепко, и это требовало от продавцов терпения: Ники, которая часто сидела в уголке павильона рядом со своей секцией в компании Манни и итальянца Дино, вынуждена была подходить к нам и молча ждать, когда мы закончим осмотр. Эта троица наверняка с самого начала обратила внимание на поведение «русской пары»: мы появлялись регулярно, всегда были вместе, действовали дружно, рассматривали товары сосредоточенно, перебрасывались короткими фразами по-русски.
После того как Игорь подарил на 75-летие Манни свою книгу в присутствии Ники и Дино, отношение всех троих к нему стало меняться: подтвердилось, что он настоящий профессор и автор толстой книги. Эмоциональное потрясение, которое вскоре пережил Игорь из-за смерти Манни, принципиально изменило настрой Ники касательно нас обоих. Со временем она делалась все более эмоционально теплой и открытой. Она стала, например, как близких, обнимать нас при встрече. Я часто оставляла Игоря с Ники за ее столиком у масляного обогревателя, чтобы прогуляться по блошиному рынку, и издалека видела, как Ники что-то увлеченно рассказывает Игорю. Она, как мы со временем узнали, много лет ухаживала за неизлечимо больным мужем. Ники оказалась очень сильной женщиной. Жизнь устроила ей тяжелый экзамен на прочность.
Когда мы покидали Мюнхен, Ники попросила нас взять что-нибудь на память. Я выбрала себе часики 1970-х годов в виде металлической брошки с держащим циферблат клоуном. Теперь они напоминают мне о Ники и мюнхенском блошином рынке.
Изящный итальянец Дино был невысокий мужчина с филигранной прической с проседью и с внимательным, пристальным взглядом из-за роговых очков. Он был одет совсем не так, как одеваются торговцы на блошином рынке, чтобы пересидеть часы в неотапливаемом помещении. На нем было элегантное пальто с кашне, изящно заправленным под воротник. Он прохаживался по проходу между отделами с товарами. Чего только в его отсеках не было – посуда, лампы, столовые приборы, картины, часы, шкатулки, сувениры, украшения, бытовая мелочь от ложек для обуви до рулеток. В отношении его ассортимента гендерная классификация товаров от Себастьяна Мюнца не годилась. Цены он держал неоправданно высокие, и мы ни разу не видели клиентов, покидающих его с покупками.
В последний раз я видела Дино за несколько месяцев до его смерти. Мы случайно столкнулись в метро, и, если бы не подсказка Игоря, я не узнала бы его. Он был в светлой куртке, которая еще более подчеркивала, как сильно он поседел за три года с нашей первой встречи. Выглядел он каким-то потерянным. Где-то в те же дни, незадолго до моего отъезда из Мюнхена, Дино неожиданно подарил мне декоративную латунную обувную ложечку с черненой гравировкой и крошечной дамской туфелькой на цепочке. Кто бы мог подумать, что это станет его прощальным подарком…
Есть вещи, которые рассказывают о людях больше и красноречивее, чем они сами догадываются. В противоположном от бокса Ники конце павильона, напротив кафе, местные завсегдатаи организовали место памяти – выставили фотографии умерших коллег. Раньше мне казалось, что уровень солидарности и идентификации себя с блошиным рынком у его постоянных посетителей гораздо ниже. Создание места памяти поколебало мою уверенность. Кажется, ощущение себя членом некоего коллектива здесь все-таки присутствует.
Обитателей павильона – Манни, Бенно, Ники и Дино – я не назвала бы счастливыми, хотя Манни и Бенно материально были вполне успешны, у Бенно и Ники есть семья и дети, а Дино жил в кругу многочисленной родни. Впрочем, я принадлежу к совершенно другому обществу и другой культуре, и оценить уровень материальной стабильности и социальной интегрированности этих людей мне трудно. Я даже не вполне уверена, что концентрация одиночества, неудавшихся судеб и разочарований под крышей павильона и в целом на блошином рынке выше, чем за их пределами.
Каждый раз, когда я мысленно перечисляю наших знакомых с мюнхенского блошиного рынка, меня удивляет, как много людей мы узнали за несколько лет и какие они разные. Вот супружеская пара Альма и Густав. Его я почти не знаю, он всегда молчит и улыбается. А она – настоящая бизнес-леди, крепко стоящая на ногах и уверенно управляющая делом. Она назначает на товары высокие цены, и мы покупаем у нее очень редко. Но она хорошо относится к Игорю, приветливо и с удовольствием общается. Правда, и ей непонятно, что здесь делает этот странный профессор. Почему он не вкладывает деньги в ценные товары? Почему его даже приходится наставлять, чтобы он не покупал «хлам», то есть вещи, которые нельзя выгодно продать?
Вот Магда, посещавшая лекции Игоря в университете. Она была когда-то настоящей красавицей, и даже сейчас, в преклонном возрасте остается яркой, интересной, лучащейся, эмоционально не высохшей. Она охотно общается, и мы останавливаемся у ее складного стола и стойки с небольшим набором брендовых вещей дольше, чем хотелось бы, когда вокруг кипит торговля и манят притаившиеся, быть может, на соседнем прилавке «сокровища». У Магды дар художника, она много и страстно фотографирует, и фото, которые она время от времени шлет нам, каждый раз поражают неожиданной красотой и фантазией автора.
В центре рынка, на самом престижном месте, каким-то образом прижился трейлер толстого кудрявого старьевщика в ярком свитере и шарфе. Он издалека приветствует нас, подзывает, коротко спрашивает, как дела. Он ведет себя напористо и хамовато. Но он – человек на своем месте, органичная принадлежность блошиного рынка, и, если бы его здесь не было, мы бы очень удивились.
Некоторые обитатели блошиного рынка выделялись карнавальной экстравагантной внешностью и запомнились, хотя мы не были с ними знакомы и даже ни разу не заговорили. Вот меняющий наряды женоподобно изящный, улыбчивый маленький торговец-китаец в шляпке-канотье и одном из бесчисленных костюмов-троек немыслимо ярких цветов. Манни косится на него с подозрением. В светлом сюртуке и шляпе, со старинным медицинским саквояжем с накладной латунной змеей меж прилавков ходит, непрерывно раскланиваясь со знакомыми, грациозный старичок – бывший врач. Здесь его знают все.
А вот нам навстречу идет наш добрый знакомый, маленький седенький старичок Фриц. Он не торговец, а покупатель, постоянный клиент Манни. Фриц почему-то очень тепло и даже с каким-то пиететом к нам относится. С его лица не сходит восторженная, солнечная улыбка. Здороваясь, он всегда долго держит мою руку в ладонях, трясет ее и пристально смотрит мне в глаза.
Супруги Рейнхард и Биргит, тоже клиенты и друзья Манни, – удивительно приятная пара. Они на поколение моложе других наших знакомых. К Игорю они относятся с большим уважением, вниманием и даже заботой. Очень трогательно, что они каждый раз привозят на блошиный рынок выпечку в расчете и на Игоря, чтобы вместе посидеть и поболтать за чашечкой кофе. Они понимают азартный интерес Игоря к блошиному рынку и разделяют его доброе отношение к Манни.
Вот с кем я общалась даже более успешно, чем Игорь, – так это русские продавцы и покупатели на мюнхенском рынке. Им тоже было странно, что Игорь, при хорошо натренированном глазе на ценные находки и при стабильной зарплате, не тратит ее на выгодное собирание коллекционных или дорогих предметов, а ориентируется на то, что спонтанно понравилось сегодня, пробудило жгучий интерес, что невозможно оставить, потому что вещь пришлась к душе.
В отличие от Игоря, который задавал бывшим соотечественникам странные, на их взгляд, вопросы, я беседовала с ними на простые бытовые темы и была для них понятной, «своей». Они разговаривали с разной степенью откровенности: кто-то весьма настороженно, кто-то играл рубаху-парня. Но всех их объединяло желание оправдать свой отъезд из России и пребывание здесь, в Германии и на блошином рынке. О родине они не расспрашивали. С развалин СССР они вывезли типичное для советского прошлого жесткое противопоставление «своих», круг которых в эмиграции сузился до ближайших родственников, «чужим». Они плохо говорили как о бывших соотечественниках, так и о нынешних. Чувствовалось, что они предпринимают много усилий, чтобы выжить в среде, которая не стала для них родной. Впрочем, пафос нескончаемой борьбы против бесконечного одиночества объединяет, кажется, львиную долю обитателей блошиного рынка. Хотя, возможно, я характеризую этих людей излишне пессимистично. Ведь, повторюсь, я вижу их сквозь призму другого опыта, иной культуры и жизни в иной среде.
Старомодная мода на блошином рынке
Есть люди, которые слово «мода» произносят не иначе как с пренебрежительным оттенком. При поверхностном рассмотрении это действительно имеет привкус легкомыслия и сумасбродства… На самом деле мода выражает весь стиль жизни общества, каждый человек в отдельности вынужден покоряться ей добровольно и с восторгом или пассивно и бездумно, она держит на поводу и тех и других. Она стала составной частью культуры повседневной жизни, она является иллюстрацией нашей жизни[498].
Этими словами завершается введение в «Иллюстрированную энциклопедию моды». Ее оригинальное издание увидело свет на чешском языке в Праге в 1966 году, в преддверии строительства «социализма с человеческим лицом»[499], а на русский язык переведено в начале перестройки. Мода отражает многоликость человечества, она весьма красноречива, изменчива и противоречива. Согласно определению авторов этой энциклопедии, «модой в самом широком смысле слова называют существующее в определенный период и общепризнанное на данном этапе отношение к внешним формам культуры: к стилю жизни, обычаям сервировки и поведения за столом, автомашинам, одежде»[500].
Хотя чаще всего под модой подразумевают перемены в одежде, в контексте потребления на блошином рынке более уместна именно эта, широкая ее интерпретация.
Мода амбивалентна. Она зачастую воспринимается как явление несерьезное, являясь при этом сложным и трудно объяснимым феноменом. Недаром к ней с подозрением относятся тоталитарные режимы. Мода как явление «надстройки» с трудом поддается объяснениям советским или восточногерманским вариантами марксизма, и появление фундаментального исследования о ней в Праге 1960-х выглядит символично. Мода выражает противоречивые мотивы идентичности и репрезентации человека в обществе – использование подражания, чтобы проявить и защитить свою индивидуальность. Мода отражает недостижимую, нереализуемую тягу к совершенному образцу, к абсолютной красоте.
Мода и гендер неразрывно связаны. Быстротечная, хрупкая, нежная, как крылья мотылька, мода намертво цементирует неравенство полов, обеспечивает восприятие различий между женщинами и мужчинами как явлений естественного и универсального порядка.
Блошиный рынок – это место, важное не только для собирателя. Блошиный рынок, как бы парадоксально это ни звучало, – это место, в котором мода демонстрируется и создается.
На первый взгляд такое утверждение может показаться абсурдным. Ведь на блошиный рынок свозят вещи не только старые, но и устаревшие, то есть вышедшие из моды и привлекающие только чудаков. И правда, здесь вы увидите вещи, которые вряд ли рискнет выставить «нормальный» магазин, ориентирующийся на рынок, на представления о красоте и удобстве, преобладающие в данном месте и времени. На немецком блошином рынке вы найдете нефункциональную в современном жилом пространстве, громоздкую мебель из «ликвидированных хозяйств» стариков, приобретенную десятилетия назад, в пору их молодости, или даже унаследованную ими от родителей. Здесь вы наткнетесь на меховые пелерины, боа, горжетки, палантины пятидесяти-столетней давности, еще пригодные для выхода в театр, но не для появления на улице, где поборники охраны животных встретят вас осуждающим взглядом, а какой-нибудь молодой «зеленый» радикал может испортить мех краской из пульверизатора.
И тем не менее блошиный рынок – место паломничества «модников» особого рода. Рынок подержанных предметов отражает моду на определенную эпоху в коллекционировании. Так, в Тюбингене мы как-то набрели на антикварный магазин, сверху донизу заполненный лампами, мелкой мебелью и другими предметами интерьера исключительно стиля ар-нуво – воплощения моды в двояком смысле. Сначала, на рубеже XIX и ХX веков, этот стиль был последним криком моды. Затем, столетие спустя, направление моды, которое известно под названиями ар-нуво, модерн, югендстиль, либерти и тиффани, стало модным направлением коллекционирования, вследствие чего цены на предметы этой культурной эпохи взлетели, а сами вещи в значительной степени переместились с блошиных рынков на престижные аукционы и в дорогие антикварные магазины.
На блошиный рынок стекаются бытовые предметы, которые становятся модными объектами в домах и во дворах любителей сельской идиллии, на кухнях в квартирах поклонников стиля ретро. Это, например, деревянные колеса крестьянских телег, превращенные в настенный декор и рамы многолампового канделябра. Или настенные и настольные жерновые кофемолки. Помол в них кофе с непривычки требует физических усилий, а наличие электрической кофемолки избавляет от необходимости этой непростой процедуры. Но эти старомодные вещицы с корпусом из дерева или фарфора создают особую, уютную атмосферу, и мы привозили и себе, и друзьям старые ручные кофемолки в качестве милых сувениров.
А еще на блошином рынке встречаются целые коллекции недавно изъятых из продажи модных вещей. Остатки коллекций могут распродавать владельцы и служащие небольших магазинов. В таком случае эти товары фигурируют как «новые товары» и не допускаются на рынки, торгующие исключительно подержанными вещами или антикварными предметами. Торговцами брендовыми вещами могут быть очень состоятельные дамы, продающие предметы собственного гардероба, – в 1990-х годах это стало престижно в рамках «винтажного шика», о котором речь пойдет чуть ниже. Надоевшей брендовой одеждой с себя и своих знакомых могут торговать и не очень богатые женщины, сделавшие это занятие своей второй профессией.
Среди наших знакомых на мюнхенском блошином рынке к этой категории продавцов принадлежит Магда. И она на этом рынке не одинока. В той его части, где находится ее постоянный прилавок, вокруг нее обосновались еще несколько продавщиц старшего возраста, предлагающих одежду и обувь знаменитых фирм. Торговать коллекциями одежды престижных марок могут продавцы фирменных отделов или любители какого-либо бренда, собиравшие на протяжении какого-то времени его продукцию. В Ольденбурге нам встретился приятный молодой человек, торговавший собранными им футболками, ремнями, запонками, галстуками и другими аксессуарами фирмы Dolce & Gabbana и немецкого бренда Montana.
Но блошиный рынок является и местом поиска, создания и воссоздания «старомодной моды». Имя этой моде – «винтаж»[501].
Винтажными вещами принято считать «подержанную одежду с чувством истории, которую носят в ироничном или ностальгическом духе»[502]. В отличие от одежды в стиле ретро, который, по крайней мере, в Германии подразумевает массовое «коммерческое копирование стилей предыдущих десятилетий и новую одежду, сделанную так, чтобы напоминать внешний вид бывшей в употреблении одежды»[503], «винтажем» называют аутентичные предметы одежды, которые получили новую жизнь, стали «новыми вещами» в актуальном временном и стилевом контексте. Термин «винтаж» как более позитивный по отношению к терминам «ретро» («ретромания» как паталогическая форма зависимости) и «секонд-хенд» (старое платье из вторых рук) сделался популярным и покинул англо-американский контекст тогда, когда стал рекламным термином и поисковой категорией на интернет-аукционе eBay на рубеже XX – XXI веков.
Но сама мода на «ретро» и «винтаж» появилась раньше – в 1960–1970-х годах. Тогда дефицит одежды послевоенного времени был преодолен, и подержанной одеждой перестали пользоваться преимущественно из экономических соображений. Старая одежда превратилась в модный товар и антикварную одежду в «высоком стиле». Появились бутики «винтажного шика»[504], рекламировавшие альтернативный консюмеризм для молодежи из культурно привилегированных слоев.
Не будет преувеличением утверждение, что мода на винтаж, ориентированная на потребителей из среднего класса, стала одной из причин моды на блошиный рынок. Бум в развитии обеих «мод» совпал во времени. Блошиный рынок в Западной Европе и США в 1970-х годах (в ФРГ в 1980-х) стал местом паломничества молодежи, создававшей альтернативную моду из протеста против потребительских практик старшего поколения. В те годы киоски хиппи на блошиных рынках были не редкостью.
Второй бум моды на подержанную, историческую, антикварную одежду пришелся на 1990–2000-е годы в связи с появлением интернета и развитием интернет-аукционов. Тогда винтаж как явление дал блошиному рынку второе дыхание и превратил его в модное место отдыха, развлечения, коммуникации. Новый всплеск коллекционирования винтажной одежды – преимущественно в стиле мятежных 1960-х – содействовал новому расцвету блошиных рынков.
Впрочем, блошиный рынок стал местом встречи не только поклонников «винтажа». Он – притягательное место для коллекционеров обоего пола, приходящих сюда в поисках всякой всячины. Прежде чем представить свой взгляд на некоторые привлекательные объекты «охоты» на блошином рынке, коротко остановлюсь на феномене женского коллекционирования в целом.