Вы уже догадываетесь: здесь нужно уметь постоять за себя.
Как организован блошиный рынок?
Тот, кто планирует посетить немецкие блошиные рынки, легко найдет информацию о месте и времени проведения любого из них. Ключевое слово Flohmarkt (блошиный рынок) выведет на главные общегерманские сайты[172], ссылки на которые имеются практически на всех земельных и городских интернет-порталах. Многие крупные блошиные рынки и толкучки имеют собственные страницы в интернете. Самое поверхностное знакомство с информацией сайтов впечатляет масштабом распространенности рынков бывших в употреблении товаров в Германии, где они под разными названиями стали бурно развиваться около пяти десятилетий назад.
В интернете вы найдете необозримую информацию о том, что, когда и где состоится. Там же к вашим услугам и сопутствующие сведения. Как можно доехать личным или общественным транспортом до того или иного блошиного рынка? С какого времени торговцы могут начать расставлять прилавки и раскладывать свои товары? В какие часы рынок открыт для покупателей? Сколько стоит аренда торгового места для продавца и взимается ли плата за вход с посетителей? Разрешена ли на рынке торговля новыми товарами и включена ли стоимость уборки территории после закрытия рынка в аренду торговой площади? На все эти вопросы можно получить ответы, не выходя из дома. Торговцам рекомендуется заранее забронировать место через интернет или по телефону, посетитель узнает, есть ли на рынке возможность утолить голод и жажду. Таким путем можно без больших усилий получить общее представление о том, как устроен блошиный рынок.
Впрочем, сами интернет-ресурсы являются частью этой институции. Помимо сайтов информацию о времени и месте проведения блошиных рынков содержат специальные периодические издания[173]. Самое первое знакомство с информацией о проведении блошиных и толкучих рынков обнаруживает их разнообразие. Они бывают огромные или крохотные, коммерческие и коммунальные, общие и специализированные, дневные и ночные, разовые, еженедельные, ежеквартальные или иной периодичности.
География блошиных рынков повествует о том, как они завоевывали свободные места или меняли назначение пространств, ранее отведенных под другие цели. Блошиные рынки расположены на рыночных, соборных, дворцовых площадях, улицах и набережных в историческом центре старых городов, на окраинах, бывших аэродромах и территории действующих спортивных учреждений, на автостоянках перед парками, строительными рынками и продуктовыми комплексами, на подземных парковках крупных магазинов и на городских и пригородных пустырях. География рынка, в свою очередь, напрямую связана с его вещевым наполнением.
В конечном счете привлекательность блошиного рынка зависит от представленных на нем товаров, а это, в свою очередь, зависит от региона, его исторического фона, состоятельности его жителей. Блошиные рынки в Швейцарии по понятным причинам богаче и разнообразнее, чем в Германии или тем более в России, а мюнхенские рынки, на наш вкус, не в пример интереснее берлинских. Тем не менее место расположения и усилия организаторов рынка также влияют на его посещаемость.
Самыми унылыми являются рынки на гигантских открытых парковках. Здесь летом негде укрыться от дождя и солнца, зимой – от ветра и снега. Как правило, такие рынки не обладают никакой инфраструктурой: там негде присесть и перекусить, на них не продаются закуски и напитки, негде помыть руки. В таких местах товарный ассортимент и публика беднее, чаще встречаются бросовые новые товары вроде одежды и обуви сомнительного качества, телефонных чехлов, электрических фонариков, батареек и еще тысячи мелочей китайского производства. Этот тип рынка – прямой наследник старых барахолок для бедных. По традиции такие рынки ютятся на окраинах и в других малопривлекательных местах.
Современные рынки товаров из вторых рук, выросшие из конъюнктуры последней трети ХX века, выглядят иначе. Крупные городские и пригородные блошиные рынки обычно структурированы гораздо более основательно. При них есть автостоянки и туалеты. Здесь можно найти не только киоск с сосисками и кофе, но и разносчиков напитков, а иногда – кафе или пивной сад с полноценной кухней. На таких рынках иногда можно приобрести фрукты, овощи и мед местных садоводов и пчеловодов и реже встречаются новые товары. Многие рынки, особенно предлагающие антиквариат, комбинируют торговлю под открытым небом и в крытых помещениях. Сюда ходит более солидная публика, здесь больше завсегдатаев среди профессиональных торговцев и посетителей-коллекционеров.
Последнее обстоятельство позволяет лучше ориентироваться на хорошо организованном блошином рынке в случае его повторного посещения. Торговцы, регулярно работающие на нем, явочным порядком определяют торговые «секторы». В одном месте профессиональные торговцы-завсегдатаи продают предметы старины из собственных антикварных магазинов или добротную одежду из своих лавок товаров секонд-хенд. В другом – специалисты по распродаже домашних хозяйств по разным причинам убывших владельцев выставляют на асфальт или землю перед грузовыми фургонами картонные коробки со всякой всячиной. В третьем конце рынка, с наиболее нестабильным составом продавцов, представлены преимущественно непрофессиональные, «частные», по местной терминологии, торговцы. Это те, кто провел ревизию своих подвалов и чердаков и решил избавиться от ненужных вещей, которые жалко выбросить и которые еще могут пригодиться другим. В привычном месте располагаются многонациональные торговцы родными африканскими или азиатскими изделиями народного творчества или турецкие старьевщики. Индийские прилавки издалека заявляют о себе тяжелыми, душными воскурениями. Мы с Наташей, конечно же, отдаем предпочтение сложно организованным блошиным рынкам для тех, кто приходит сюда не из нужды.
Вне зависимости от степени организованности пространства блошиного рынка финансовая сторона его работы хорошо отрегулирована. Себастиан Мюнц в пособии 2008 года для начинающего посетителя блошиного рынка так характеризовал размеры аренды за различные виды товаров:
К сожалению, кое-кто желает поучаствовать в ваших доходах, а именно организатор в форме сборов за место. В последние годы они сильно возросли благодаря буму толкучки.
Дешевле всего пока еще торговать, если рынок организован общиной или общественной организацией. За добровольный вклад пирожными или незначительный взнос от пяти до десяти евро за трехметровый раскладной стол там можно предложить свои товары. Правда, публики здесь значительно меньше, чем на больших рынках, устроенных частными организаторами. Эти предприятия дифференцируют цены за метр прилавка по двум-трем категориям: торговать старьем стоит от пяти до двенадцати евро за метр, художественными промыслами – от восьми до пятнадцати, новыми товарами – от десяти до двадцати. За трехметровый складной стол-прилавок вы в качестве старьевщика должны будете выложить, таким образом, от 15 до 36 евро аренды. В зависимости от того, что и как вы предлагаете, придется постараться, чтобы не только вернуть фиксированный сбор, но и добиться приличной выручки[174].
Взнос торговца антиквариатом или новыми товарами за прилавок, в качестве которого на блошином рынке чаще всего используется складной стол для поклейки обоев, возрастает до 24–60 евро. За десятилетие после выхода книги Мюнца аренда места на блошином рынке существенно не возросла. Обычно оплата вносится торговцем за один день или за два, если рынок работает пятницу-субботу или субботу-воскресенье. Постоянные торговцы нередко предпочитают платить помесячно, получая за это скидку. Так, на рынке, который работал два раза в неделю, Манни платил 280 евро в месяц за два двухметровых прилавка, то есть в среднем около 30 евро за рабочий день. На том же рынке место постоянного торговца на открытом воздухе стоит 25 евро за рабочий день, разового продавца – 15 евро. На открытом раз в месяц крупном рынке антиквариата под Мюнхеном Манни выкладывал за постоянное место в крытом помещении 60 евро.
Если сравнить аренду с ценами на товары, то становится очевидным, что разбогатеть на блошином рынке – задача трудновыполнимая. В среднем подержанные товары продаются здесь за треть цены нового аналога. Выше этого уровня – до половины от цены нового товара – сбывают фарфор известных фирм без повреждений и электронику в хорошем состоянии. Значительно ниже среднего уровня оцениваются ношеная обувь и старые книги. Их цена редко составляет выше десятой части цены нового товара. Предметы старины по ценам ниже магазинных, но все же для кошелька довольно чувствительным сбывают профессиональные торговцы. Так что настоящая находка за бесценок – это скорее все более редкая случайность, связанная с неосведомленностью продавца о достоинствах его товара. Далее цену регулируют «мягкие» факторы: общий уровень цен рынка, погода, оценка торговцем покупательной способности потенциального клиента[175]. Дальнейшее во многом зависит от настроения торговца и коммуникативных достоинств покупателя, в частности его опыта в области торга.
Вход на территорию большинства блошиных рынков свободен. Но торг в закрытых помещениях может быть платным и обойдется посетителю от 2 до 10 евро. Сбор денег за посещение блошиных рынков и аренду прилавков осуществляют служащие рынка, которые также регулируют размещение торговцев на предназначенных для них местах, следят за соблюдением порядка и убирают территорию по завершении торгового дня. Как правило, служат на таких рынках за небольшой приработок пенсионеры.
Таким образом, блошиный рынок – это относительно сложно устроенный организм с внутренней структурой, разделением труда и порядком работы. А это значит – со своими законами, которые введены для его нормального функционирования.
Законы толкучки
«Путешествие по блошиному рынку – это точно такое же романтическое приключение, как плавание к острову сокровищ (но, к счастью, не такое опасное)»[176]. С мнением завсегдатая американских и европейских блошиных рынков Бинни Киршенбаум можно согласиться лишь отчасти. Риски, поджидающие и завсегдатая, и случайного посетителя блошиного рынка, весьма серьезны. Это место – «серая зона», где балансирование на грани закона подобно чудесам цирковой акробатики. Здесь сплошь и рядом нарушаются писаные и неписаные правила. Вопреки запретам тут идет торг предметами с нацистской символикой и попадаются товары из слоновой кости, добытой после 1989 года. Здесь на прилавках разовых торговцев можно встретить предметы из золота, а также из серебра стоимостью свыше допустимой границы в 40 евро, разрешенные к продаже только профессиональным торговцам с лицензией и документами о происхождении этих предметов. Да и профессионалы торгуют здесь, зачастую не имея на то ни официального разрешения, ни бумаг об источнике приобретения того или иного изделия. Тут есть специалисты по сбыту ворованных велосипедов и других предметов с подозрительным происхождением. Но кто, кроме изредка появляющегося здесь налогового или полицейского инспектора, будет спрашивать документы на приглянувшуюся вещь? На толкучке велико искушение и многочисленны лазейки для сокрытия налогов. Здесь орудуют профессионалы, обчищающие прилавки торговцев и, говорят, карманы посетителей.
На блошином рынке вам могут всучить испорченную вещь – часы, электротехнику, предмет одежды – и утверждать, что она исправна. Вам могут продать подделку – фальшивую монету, аксессуар Викторианской эпохи, изготовленный в наши дни в Малайзии. Могут выдать за оригинал массовую копию предмета в стиле модерн, произведенную на ностальгической волне последней трети ХX века. Путеводители по блошиному рынку советуют неопытным посетителям держать ухо востро и подсказывают, как обнаружить обманщиков:
Прожженные торговцы имеют определенные навыки в области ложной информации о возрасте. Это может звучать примерно так: «Точного возраста я не могу вам назвать, но такие ключи изготавливали еще сто лет назад». Или: «Письменно я не могу подтвердить вам год изготовления. Эксперт, который проверял эту вещь, уверен, что она сделана между 1900 и 1910 годами». Или: «Из таких стаканов пили еще наши прабабушки. С посудой меня не проведешь».
Лучше оставь такую зыбкую почву. Ложная датировка только вызывает досаду[177].
Большинство продавцов, за исключением профильных антикваров, которые там встречаются нечасто, не в состоянии дать точную информацию о своих товарах, которые, как правило, пару часов или пару дней назад были приобретены на другом или этом же рынке или у частного клиента. Поэтому их истории зачастую вымышленны. Правда, это создает преимущества для знающего покупателя, который может перехитрить торговца, пытающегося провести клиента. Исход торга и решение вопроса, «кто кого», никогда заранее не предрешены.
Здесь господствует особая атмосфера, в которой присутствуют нотки напряженности и азарта, как на охоте или на поле боя:
Пехота многоголова, прожорлива и довольно бесцеремонна. Она питается запасами товаров простаков и мародерствует в ранний час на любом относительно крупном блошином рынке. Слуги и поденщики всевозможных господ со всех стран света ждут возможности быстро умножить свою наличность. Вы уже догадываетесь: здесь нужно уметь постоять за себя[178].
Чтобы не потеряться и не проиграть на этом «поле боя», посетителю нужно соблюдать определенные правила. Например, не докучать торговцу в ранний час, когда тот раскладывает товары. Не демонстрировать особый интерес к тому или иному предмету и желание приобрести его любой ценой. Уметь торговаться, зная, что торговец, как правило, назначает цену, которую готов снизить на 20–30 %. Знать, что купленный товар примут обратно только в том случае, если вы можете доказать, что вас обманули (например, заручиться заверением продавца, что проданные часы исправны. Если тот колеблется или уклоняется от точного ответа – не рискуйте). Дурным тоном считается предлагать в ответ продавцу цену, в разы ниже названной им. Нельзя перебивать цену на товар, являющийся в настоящий момент предметом торга с другим покупателем. Не рекомендуется предлагать свою цену, не спросив торговца о сумме, которую он хотел бы получить. Не рискуйте обвинять посетителя в краже, если вы не уверены, что исчезнувший кошелек или пропавшая вещь действительно лежит у него в кармане.
На блошином рынке случаются конфликты. Сколь бы ни был настороже торговец, он не в силах уследить за посетителями, особенно в сумеречный ранний час, когда торговые столы со всех сторон осаждают преимущественно настойчивые профессионалы-перекупщики и коллекционеры. Иногда здесь ловят за руку вора, и тогда вмешивается вызванный наряд полиции. Порой виновником конфликта выступает продавец, обвиненный покупателем в обмане. В таком случае организаторы рынка могут запретить нечестному торговцу появляться здесь впредь. Но чаще всего и продавцу, и покупателю стоит рассчитывать на собственные силы, вплоть до физического столкновения с вором или обманщиком. Действительно, что могут сделать с нарушителем порядка пожилые служащие толкучки?
Случаются конфликты и между самими торговцами. Поводов для этого рынок предоставляет сколько угодно. Во взрывоопасной, накаленной конкуренцией и риском атмосфере торговли на грани закона ссору может вызвать неосторожно оброненное слово, пущенный за спиной слух, уплывший из-под носа товар. В такой ситуации торговцы могут прекратить всякое общение и избегать друг друга, оставаясь работать на одном и том же рынке.
Столкновения между продавцами и покупателями случаются и по поводу безрезультатного торга, в ходе которого одна сторона, по мнению другой, нарушила общепринятое поведение. Так изредка случалось и в нашей практике. Например, когда однажды продавец попытался продать мне брелок с неисправными швейцарскими часами в форме автомобильного колеса. Ища, где спрятана головка завода, я сдвинул каучуковую шину, вызвав недовольство торговца. Мне, возможно, стоило извиниться, но форма обращения ко мне была возмутительной. В результате ни я, ни Наташа, не смогли больше что-либо приобрести у обиженного торговца, который не только игнорировал наши вопросы или назначал невообразимые цены, но и, узнав, что я интересуюсь функционированием блошиного рынка, стал предостерегать коллег от контактов со мной. Фигурировал ли я в недобрых характеристиках в качестве налогового чиновника или члена русской мафии, я не уточнял.
Завершить повествование о правилах толкучки можно «Кодексом блошиного рынка», которым автор одного из путеводителей снабдил руководство по их посещению.
Чем раньше вы на месте, тем больше и богаче ассортимент.
Чем позже вы прибудете на место, тем выгоднее могут быть сделки, так как торговцу лучше избавиться от товара по бросовой цене, чем тащить его домой.
До покупки не повредит сравнить цены. Порой цены на разных прилавках ощутимо различаются.
Никогда не платить сразу запрошенную цену, а предлагать примерно половину. Чаще всего вы встретитесь с торговцем где-то на середине пожеланий обеих сторон.
Никогда не маркируйте цену, чтобы ценообразование оставалось гибким.
Всегда требуйте двойную цену. Если покупатель умен, он будет торговаться, если глуп – тем лучше для продавца.
Назначайте цену по клиенту. Часто вы сможете определить по внешнему виду покупателя, какова его покупательная способность. Исходя из личного впечатления, вы можете сориентироваться в цене.
Если покупателю ваша цена представляется чрезмерно завышенной и он намеревается уйти, вы можете вернуть его вопросом: «А сколько бы вы заплатили?» Часто сделку можно реализовать таким способом.
Вы можете использовать способности зазывалы и другие таланты, чтобы подманить клиентов к прилавку.
Разумеется, на блошином рынке действует общее правило, что ругать конкурентов неблагородно.
Симптоматично, что в этом наставлении не указаны распространенные практики нарушения закона. Оно и понятно: экскурсия на блошиный рынок должна выглядеть как абсолютно безопасное развлечение.
Лаконично очерченные основы организации и правила функционирования блошиного рынка позволяют получить первые общие ориентиры, но не дают возможности ощутить его атмосферу и увидеть, как он работает. Следующий рассказ об одном дне на блошином рынке имеет иллюстративный характер. При этом речь пойдет не о конкретном дне, а о типичном удачном дне, сложенном из нашего многолетнего опыта и бесчисленных воспоминаний о приключениях на блошиных рынках Мюнхена и его окрестностей.
Один день на блошином рынке
Какой бы ни была погода, в Мюнхене конец недели я проводил на блошином рынке – с Наташей, каждого приезда которой я ждал с нетерпением, или один. Необходимость вставать в выходной день не позднее шести часов утра ничуть не смущала ни меня, предпочитающего работать с утра пораньше, ни мою жену, несмотря на ее склонность поспать подольше. Не останавливали нас и капризы погоды. Дождь ли, снег, холод или жара ждали нас в этот день снаружи, ранним утром, в зимней темноте, в осенних сумерках или на летней утренней зорьке, поеживаясь от холода или прохлады, мы покидали квартиру и отправлялись в путь. Отменить это удовольствие могло только одно обстоятельство – встреча с друзьями в другом городе или другой стране. Но в таком случае мы находили возможность познакомиться с толкучим рынком на новом месте.
Сборы на блошиный рынок, сосредоточенные и скорые, напоминают подготовку к боевой операции. Нужно одеться по погоде, учитывая, что ранним утром даже в разгар лета зябко, а зимой даже теплая обувь и шерстяные носки через час-другой прогулки по рынку перестают спасать от холода. Необходим удобный и достаточно вместительный рюкзак за плечами – руки должны оставаться свободными для поиска и при осмотре предмета, а также для защиты карманов от возможного жулика. Неплохо иметь при себе смену одежды и напиток по сезону, а также, смотря по вкусу, пару бутербродов, шоколад, орешки с сухофруктами или пару яблок, чтобы сохранять независимость от продуктового киоска, который зимой – если вообще имеется – закрывается рано. В недоступных для карманника местах нужно рассредоточить наличность. Следует иметь при себе достаточно мелких купюр и мелочи для удобства быстрого расчета с торговцем. Итак, мы вооружены и «выступаем в поход».
Если мы добирались до одного из «островов сокровищ» не велосипедом, а на общественном транспорте, мы могли наблюдать, как в салоне автобуса, вагоне метро или электрички постепенно прибывала знакомая нам публика – торговцы с объемными тюками и чемоданами, покупатели с сумками на колесах. Среди них были наши потенциальные конкуренты. Задолго до прихода на рынок радостное волнение и нетерпение нарастало: «Нужно поспешать: другие – охотники и собиратели – тоже вышли на охоту. Первобытные инстинкты просыпаются»[180].
Но вот мы наконец у цели. Каждый раз пробирает легкая тревога, особенно зимой и в непогоду: состоится ли рынок? Придут ли торговцы с интересными товарами? Издалека видны навесы над прилавками, которые установили накануне вечером продавцы, что прибыли издалека и ночевали в своих фургонах на парковке или на территории рынка, прямо позади прилавков. Но на рынке еще достаточно свободных мест. Многие торговцы еще в пути, некоторые только паркуются, другие уже начали методично расставлять белые обойные столы из пластика и алюминия, накрывать их подстилками, раскладывать более выигрышные товары на столе, оставляя другие в картонных коробках под столами. Многие греются первыми глотками кофе из термоса, громко приветствуют знакомых, шумно переговариваются с соседями. По дорожкам между торговыми рядами движутся первые посетители. Группы профессиональных торговцев пришли сегодня не торговать, а покупать, чтобы на следующий день на этом же или другом рынке перепродать нынешнюю добычу с прибылью. Они стоят у киоска с напитками или сидят поодаль на скамьях открытого кафе, прежде чем вместе двинуться на первый, как правило наиболее урожайный обход рынка.
Итак, день на блошином рынке начинается. Что он нам сулит? Какие радости и разочарования? Чаще всего мы приезжаем сюда не в поисках какого-то конкретного предмета, а в ожидании приключений и внезапных находок. Сердце ухает от волнения под воздействием мощного наркотика – адреналина. Нужно сохранить трезвую голову, спокойствие и выдержку.
Мы стараемся опередить толпу торговцев и коллекционеров. Они – самые серьезные конкуренты с натренированным глазом и многолетним навыком торга. Для начала нужно выбрать темп движения и оптику обзора. Во-первых, идти вдоль рядов следует не слишком быстро, чтобы не пропустить возможную находку, но и не слишком медленно, чтобы не оказаться в хвосте у зорких и ушлых профессионалов. Скорость перемещения увеличивается только в тех случаях, когда мы в виде исключения ищем для себя или друзей что-то конкретное. Во-вторых, взгляд должен быть внимательным и цепким, настроенным на менее строгий фильтр, чем у профильного коллекционера, какой мы тоже включаем в редких случаях целенаправленного поиска.
Но сегодня не такой день; мы просто надеемся найти что-то, от чего заколотится сердце и невозможно будет отказаться, лишь только взяв в руки. А если еще удастся сбить цену или вещь изначально будет нам по карману, она окажется заботливо завернута продавцом в газетную ветошь или пластиковый пакет и исчезнет – до возвращения домой – в одном из наших рюкзаков.
Но пока нам не попалось ничего заслуживающего внимания. Нам остается с долей зависти бросать взгляды на более счастливых посетителей, которые уже тащат на автостоянку, в багажники припаркованных машин, крупногабаритные приобретения – картины в массивных тусклых рамах XIX века, мелкую мебель или садовый инвентарь. Впрочем, все это нас не интересует. Между восемью и девятью часами нужно непременно зайти к Манни. Накануне он, как всегда, что-то покупал на аукционе, а может быть, и у наследников владельца какой-нибудь виллы на одном из многочисленных озер вокруг Мюнхена. Нет, на столе у него сегодня не видно ничего, что могло бы нас заинтересовать. К тому же у его стола толпится много посетителей. Мы договариваемся зайти позже.
А вот и первая находка: на прилавке пожилой дамы выложена дюжина дамских перчаток 1950-х годов. Тончайшей кожи, необычной расцветки – зеленые, темно-синие, белые, ярко-красные. Неокрашенные – благородного желудевого или песочного тона. Некоторые перфорированы, украшены замшевыми вставками, прорезным узором или причудливым шитьем. Цена в переводе на рубли – 200 рублей за пару. Полдюжины пар в отличном состоянии и даже не надеванные, с магазинными бирками, на которых цены указаны в западногерманских марках, после скидки за оптовую покупку исчезают в Наташином рюкзаке. Отходя от прилавка, мы вполголоса поздравляем друг друга с необычным и выгодным приобретением. Стоимость дороги до рынка и обратно – 12 евро – уже оправдана.
Торговцы еще раскладывают товары. Проходя мимо одного из них, мужчины лет сорока, замечаю, как он разворачивает бумагу и выставляет на старую скатерть бронзовый настольный барометр. Я тут же сворачиваю к нему и, спросив разрешения владельца, беру барометр в руки, чтобы его не перехватил другой потенциальный покупатель. Предмет рубежа XIX – ХX веков представляет собой рельеф в стиле модерн с изображением девушки в длинном платье, широко раскинутый подол которого образует основание композиции (см. ил. 20, вкладка). Девушка, поддерживая циферблат прибора правой рукой, левой сбрасывает с него покрывало. Хотя барометр не функционирует, предмет может стать замечательным украшением кабинетного стола или книжной полки. Мы оба неравнодушны к этому стилю – фантазийному и изысканному – и готовы выложить за предмет среднюю сумму, за которую обычно выставляется мелкая бронзовая пластика. Тем более что этот стиль пользуется спросом у собирателей и хорошо узнаваем даже непрофессионалами. Поэтому, как правило, за предметы в стиле модерн приходится отдавать суммы выше средних. Справляюсь о цене – и не верю своим ушам: торговец просит за вещь втрое меньше ожидаемого. Не моргнув глазом предлагаю снизить цену на 20 %. Оценивающе посмотрев на меня, мужчина соглашается. Не веря своему счастью, поспешно заворачиваю барометр и бережно укладываю в свой рюкзак.
Первый двух-трехчасовой круг по рынку оказался удачным. С чистой совестью можно позволить себе перерыв на завтрак. Можно выпить кофе и перекусить, выудив из рюкзака термос и контейнер с продуктами. А если аппетит разыгрался не на шутку, чему после пары часов на свежем воздухе не приходится удивляться, не грех купить в киоске пару горячих, ароматных баварских, венских или краковских сосисок с горчицей или кетчупом и свежими, еще теплыми белыми булочками. Очень вредно – но как вкусно!
Отдохнув, можно отправляться на охоту по второму кругу. После первого захода иногда на примете остаются небезынтересные вещи, не купленные по разным причинам. Как правило, потому что надеешься найти что-то более интересное. Есть еще один резон продолжить поиски: торговцы не закончили выкладывать вещи, которые позже попадают на прилавок, занимая место проданных. Кто-то из продавцов уезжает, кто-то приезжает и заполняет освободившееся место. Наконец, можно, к собственному удивлению, обнаружить что-нибудь, раньше по невнимательности не замеченное.
И действительно, мы находим недавно пришедшего старика-турка, сидящего за маленьким раскладным столиком. На нем портативная застекленная витрина с приколотыми к тканевой подложке серебряными украшениями современной азиатской работы. Среди них мы выуживаем две европейские подвески в стиле историзма 1870–1880-х годов и миниатюрную брошку в стиле модерн (см. ил. 21, вкладка). Цена, заплаченная со скидкой за три предмета, более чем умеренна.
Рынок в разгаре, толпа посетителей становится все более плотной. Это время, когда шансы на успешную покупку заметно сокращаются. Глаз устает, «замыливается», толкотня и опасность оказаться жертвой карманника отвлекают. На этом этапе чаще всего решается судьба мысленно отложенных покупок. Радуешься, если обнаруживаешь ранее отмеченную вещь на прежнем месте (кстати, то, что ее никто не купил, иногда оказывается аргументом против ее приобретения), досадуешь, если торговец уже уехал или искомый предмет продан.
За вторым кругом, после очередного перерыва, следует третий. За несколько часов прогулки мы неоднократно приветствовали знакомых торговцев и покупателей. С кем-то договорились встретиться во время одной из пауз после первого или второго круга в пивном саду под навесом близ продуктового киоска. Во время третьего круга можно остановиться поболтать со знакомыми торговцами, похвастаться трофеями, поспорить о политике. Нужно обязательно попрощаться до следующих выходных с Манни. Расставание с ним никогда не бывает коротким. Манни предлагает выпить кофе и сам идет за ним в киоск. Или я оказываюсь проворнее и успеваю предложить кофе первым или сразу несу к его прилавку пластиковые стаканчики с горячим напитком, рискуя обжечь пальцы.
Обсуждаем с Манни итоги дня. Наташа тем временем рассматривает на его прилавке маленькую фарфоровую собачку от Гёбеля[181]. Чуткий и предупредительный торговец, Манни спрашивает меня, кивнув в сторону Наташи, которая пока не говорит по-немецки:
– Она любит собак?
– Очень, – отвечаю я, – и она никак не может прийти в себя после смерти нашего кокер-спаниеля.
– Я дарю ее тебе. – Манни говорит громко, как говорят с иностранцами люди, не знающие чужих языков. Он протягивает ей собачку, энергично кивая в знак того, что возражения не принимаются. – Извини, что фигурка повреждена. – И показывает едва заметный след от склеивания одной из лап.
Забегая вперед, скажу: узнав о смерти Манни, Наташа прислала мне фото с изображением этой собачки (см. ил. 22, вкладка). Раньше я не замечал, хотя Наташа пыталась обратить на это мое внимание: рыжеватой лохматой головой и широким носом фигурка удивительно похожа на ее дарителя. Так и эта собачка превратилась в мемориал в честь Манни.
Время на блошином рынке несется стремительно. Мы провели на нем восьмичасовой «рабочий день». Вот и этот день подходит к концу. Торговцы собираются и разъезжаются, покупателей становится все меньше. Где-то лежат сложенные невостребованные вещи, которые продавцы не пожелали забрать домой. Служащие приступают к уборке территории.
Выходя с рынка, мы часто спрашивали друг друга:
– А ты помнишь первую нынешнюю покупку? Я – нет.
И это – не шутка и не ритуал: груз впечатлений дня вытесняет его начало. В ожидании автобуса или электрички, на автобусной остановке или железнодорожной станции, в вагоне метро или дома, если поездка была велосипедной, мы проводим ревизию купленного, иногда удивляясь и всегда радуясь вещицам, появляющимся из недр рюкзаков на свет божий. До скорой встречи, наш блошиный рынок!
Манни: эскиз образа
О жизни Манни известно удивительно мало. Изложенные ниже факты его биографии я узнал бы от него самого за пять минут и значительно подробнее. Но его больше нет, и то, что мне теперь о нем известно, пришлось собирать по крохам из рассказов его друзей и коллег, а также «выковыривать» из собственной памяти, припоминая обрывки его рассказов, свидетелем или участником которых я был. Многие данные противоречат друг другу, но других, увы, нет.
Манфред Германн Вальтер (1942–2018) родился близ Касселя, в семье банковского служащего и домохозяйки. Манни – уменьшительно-ласкательная форма обоих его имен. (Мне он во время нашего знакомства представился как Германн, другие знакомые знали его как Манфреда[182].) Во второй половине 1950-х годов семья переехала в Мюнхен. Здесь Манни окончил школу и отслужил в армии. Он получил образование, которое в России называется средним специальным: выучился на продавца бытовой техники (по другим данным – спорттоваров) и работал в торговой сети «Карштадт». Увлекался боевыми искусствами и получил навыки спасателя на водах. Затем успешно работал в строительном бизнесе, пока партнер не обманул и не разорил его. В 50 лет Манни вынужден был начинать с нуля.
Именно тогда он занялся торговлей антиквариатом, вложив в новое дело прежний опыт, прилежание, любознательность и готовность систематически учиться. Антикварный/блошиный рынок стал для него смыслом жизни, делом и хобби. Помню, как он в одном из разговоров с клиентами объявил: предложи, мол, ему сейчас за 10 тысяч евро в месяц дежурить в самой дорогой фирме, он бы отказался, потому что умер бы со скуки. Он умел внимательно слушать коллег и выуживать из разговоров новую информацию о том или другом предмете старины, с удивлением констатируя, что всему в сфере антиквариата обучиться невозможно: век живи – век учись.
Манни был торговцем от Бога, он легко и много зарабатывал, выигрывая на объемах и скорости оборота. При этом он был прекрасным психологом и знал, кому какую цену назначить. Даже клиент, заплативший значительно выше «болевого порога», приемлемого для торговца, уходил от него довольным и уверенным, что Манни продал вещь себе в убыток. Но друзьям и постоянным клиентам (на блошином рынке это почти синонимы) он продавал со щедрыми скидками, которым, как казалось, и сам радовался. Наследников у него не было, скаредничать было не для кого.
Друзья считали Манни открытым, честным до щепетильности, всегда готовым прийти на помощь и, несмотря на изощренность в области торговли и психологии, порой ребячески наивным. У него было удивительное чувство юмора и золотое сердце. Он был одинок и очень любил и ценил общение. При обилии контактов он был закрыт, мало кто бывал у него дома. Он был очень привязан к родителям, особенно к матери, которую потерял, когда ему было далеко за шестьдесят. В свои семьдесят пять он тщательно следил за своим не столь крепким, как он любил похваляться, здоровьем – у него стояли клапаны в сердце, был сахарный диабет – и представлял собой ходячую медицинскую энциклопедию. Своими практическими медицинскими познаниями он поделился и со мной, когда счел, что я в них нуждаюсь.
При более детализированных характеристиках мнения о Манни расходятся. Одни помнят его добрым и чутким, другие упрямым и жестким, скорым не только на резкое слово, но и на кулачную расправу. Кто-то рассказывает, будто бы Манни получил высшее образование инженера-строителя. Кто-то над этими рассказами откровенно смеется. Одни оценивают его как прекрасного эксперта в области антиквариата, другие убеждены, что знания его были поверхностны и недостаточны, а торговал он навязчиво, словно пылесосами, а не предметами старины. Одни утверждают, что он постоянно учился у более опытных коллег, другие – что он был необучаем, не держал в руках книг, газет и журналов, а многие его рассказы были плодом собственного воображения. По мнению одних, он был предельно честен и болезненно щепетилен в отношениях с клиентами, другие полагают, что ему ничего не стоило обвести покупателя вокруг пальца. Одни уверяют, что налоги он уплачивал исправно, другие – что эти утверждения яйца выеденного не стоят.
Первое, что чувствуешь, когда слушаешь столь разные рассказы, – сомнение, что речь идет об одном и том же человеке, а не о дюжине разных лиц. Второй приходит в голову мысль: а что будут рассказывать о тебе через пару недель после твоей смерти? Потом спохватываешься и понимаешь, что любой рассказ возникает из перспективы рассказчика и окрашен субъективными интонациями. Я разговаривал на блошином рынке с людьми, которые не любили Манни, но признавали, что тот был очень заботлив и охотно спешил на помощь. И наоборот, его близкие друзья и преданные клиенты мягко выражали сомнение по поводу уплаты им налогов с аукционных покупок, на которые Манни каждый раз ссылался, обосновывая свой «болевой порог» в ценообразовании на тот или иной предмет, ниже которого он не может опускаться. Одна из моих новых друзей на блошином рынке ценила и хорошо понимала Манни потому, что тот взглядами и привычками был очень похож на ее мужа, а другие рассказчики находили ее мужа малосимпатичным. Коллеги Манни могли сетовать на его недостаточную компетентность в том или ином сегменте антиквариата, но безусловно отдавали должное его знанию старинных украшений, пониманию людей и таланту торговца. Мне доводилось, наконец, встречать и тех, которые рассказывали, и даже в гипертрофированном виде, именно то, что от них ожидал собеседник: в разговоре со мной Манни представлялся честнейшим, порядочнейшим и добрейшим человеком, в пересудах с другими – лжецом, мошенником и грубияном.
Однако по здравом размышлении приходишь наконец к заключению, что все эти истории, с поправкой на разный опыт рассказчиков и различное восприятие объекта рассказов – от восхищения и симпатии до зависти и ненависти, – вполне совместимы и легко вписываются в картину жизни блошиного рынка.
Действительно, насколько можно требовать от торговца на блошином рынке экспертной квалификации? Работа на барахолке в известной степени «демократична» и в значительной степени тем и привлекательна, что не требует от торговца ни специального образования, ни крупных материальных вложений:
Для тех, кто ищет профессиональной, самостоятельной, экономически активной деятельности в сфере приватной общественности, открывается относительно малозатратная альтернатива, чтобы обрести независимость. В официальной социальной структуре, во всяком случае, необходимо гораздо большее, как минимум пятизначное вложение капитала, чтобы работать самостоятельно. Чтобы стать частным предпринимателем в сфере частной общественности, достаточны, напротив, минимальные предпосылки. Например, в качестве начинающего торговца или организатора барахолки зачастую можно ограничиться телефоном и личным автомобилем плюс знанием об организации вывоза мусора и расписания работы барахолок[183].
Поэтому нет ничего зазорного в том, что люди в середине или второй половине жизни пробуют себя именно на блошином рынке, как это сделал и Манни. Такая жизненная траектория человека отнюдь не говорит о его необучаемости или еще каком-то интеллектуальном или моральном изъяне. Кроме того, блошиный рынок является формой обращения с прошлым, не предполагающей специального исторического или искусствоведческого образования. Начать на антикварном блошином рынке может любой дилетант, готовый приобретать новые знания налету, в ходе торговли на рынке подержанных вещей[184].
Можно ли ждать исчерпывающей и надежной информации о том или ином товаре от торговца на блошином рынке? Ведь вещи курсируют на барахолке стремительно и хаотично. Они попадают в руки торговца из рук другого торговца или частного лица, обнаружившего на чердаке и в подвале своего или чужого дома вещи с неизвестной историей. Немало из этих товаров зачастую находили и все еще находят на свалках. Старинные предметы за короткое время могут проходить через несколько пар рук посредников, теряя по пути возможную аутентичную историю и обрастая «шумами» «глухого телефона». Мог ли Манни в течение нескольких дней получить или раздобыть надежную информацию о своих новых приобретениях из рук обладателей предметов, которые, в свою очередь, не очень представляли себе, что желают продать? Вряд ли.
При этом отменное качество его товаров и его достаточную информированность о них подчеркивали многие мои собеседники. Причины выгодного отличия в этом вопросе Манни от других коллег состояли в источниках пополнения им своего товарного ассортимента. Он еженедельно делал покупки на солидных аукционах, которые в ходе подготовки продаж собирали о своих лотах надежную информацию. Кроме того, он принимал участие в «ликвидации хозяйств»[185], если тотальной распродаже подлежали интерьеры роскошных вилл на берегах наиболее престижных баварских озер, богатые владельцы которых ушли в мир иной, не оставив после себя наследников, или наследники предпочитали поскорее продать унаследованный антиквариат. В таких случаях Манни брал на себя такую «ликвидацию» или, чаще, сопровождал в такой поездке знакомого аукциониста, чтобы выборочно купить что-нибудь в ходе экспертизы специалиста от аукционного дома, организовавшего скупку содержимого виллы. Именно после таких поездок на прилавке Манни появлялись удивительные, музейного уровня предметы.
Это не противоречит мнению некоторых его коллег, что он был великим мистификатором и выдумывал истории о происхождении предметов на ходу. Во-первых, не обо всех предметах Манни мог с уверенностью сообщить надежную информацию. Во-вторых, он мог включить фантазию, чтобы взвинтить цену на свой товар для случайного покупателя с хорошим кошельком.
Манни ясно различал «своих» и «чужих» клиентов. Это разделение людей на «ближних», связанных личными отношениями, и неведомых и потому опасных «дальних» происходит из доиндустриального, традиционного общества с низкой мобильностью населения, но, вопреки распространенному представлению, продолжает действовать и в обществе современном. В том числе и в сфере торговли. Дилемма торговца в традиционном обществе между моральной солидарностью с близкими и желанием материально выгодной сделкой затрагивает, например, и современные сетевые магазины, стремящиеся удержать «своих» клиентов с помощью бонусов, скидок и подарков[186].
Практикуемое Манни различение между «своими» и «чужими» снимает противоречия в рассказах о нем, поскольку «чужого» он мог провести, но со «своими» был болезненно честен. Он мог даже по собственной инициативе вернуть клиенту часть полученной суммы, если считал, что продал ему слишком дорого. При продаже Манни почти всегда мог предъявить покупателю справку о происхождении того или иного предмета на своем прилавке и о сумме приобретения и делал это добровольно, тем самым открыто показывая незначительность своей выручки от продажи. Так было и со мной, когда я совершил у него покупку, описанную в предисловии.
Ясного разграничения между «своими» и «чужими» Манни придерживался и в других вопросах. Он был щедр, великодушен и готов прийти на помощь близким, но мог заставить неосторожного клиента, повредившего дорогую вещь из его ассортимента, годами возмещать причиненный ущерб. В четком следовании принципу размежевания Манни доходил до несимпатичного, но логического конца: он не любил гомосексуалистов и голосовал за правую партию, занявшую наиболее жесткую позицию в отношении приема Германией большого контингента беженцев из африканских арабских стран.
От недоброжелателей Манни я слышал, что он больше интересовался самим процессом стремительной покупки и продажи по минимальным ценам, чем продаваемыми предметами. Кажется, он действительно утрачивал интерес к вещам, которые не продавались быстро. Притчей во языцех были и рассказы о том, что при каждой транспортировке предметов на блошиный рынок у него что-нибудь ломалось.
Манни продавал с небольшой наценкой – как правило, не более 10 %. После разорения товарищем по бизнесу в пятидесятилетнем возрасте он, дитя войны, панически боялся бедности. Но деньги, благодаря скорости оборота, у него всегда водились, и немалые.
Как-то он рассказал мне (и многим другим – Манни был известен как человек словоохотливый), что однажды в его квартире раздался телефонный звонок из полиции. Его спросили, не хватился ли он какой-либо пропажи. На недоуменный отрицательный ответ ему сообщили радостную весть: какой-то молодой человек нашел на автозаправке и принес в полицейский участок пухлое портмоне с документами Манни и четырехзначной суммой наличными. Манни был растроган и вознаградил нашедшего небольшой премией, более всего изумляясь честности молодого коммивояжера с очевидно небольшим доходом.
Работа на блошином рынке, видимо, структурировала его жизнь и привносила смысл в его одинокое существование. Как и других одиночек, его манили туда возможность общения и внимание со стороны окружающих. Ради этого можно было и присочинить, накапливая интересные истории в течение недели между днями работы рынка, тем более что, повторяя их, можно было и самому в них искренне поверить и спрятаться в них от горького одиночества, которое с возрастом, судя по рассказам его самых близких друзей, крепчало.
В общем, если попробовать интерпретировать нашего героя как явление, органичное для блошиного рынка, как его порождение, отражение и воплощение, то, возможно, все (или почти все) в причудливой мозаике фрагментарных воспоминаний и отрывочных рассказов о Манни встанет на свои места.
Русская икона, еврейская чарка
4 июля 2015 года выдался чудесный день – тихий, солнечный. В такие дни блошиный рынок живет особо насыщенной жизнью. Люди собираются в отпуск – следовательно, на рынке окажется больше обычного представителей особой категории продавцов. Это непрофессиональные, «частные» торговцы. Они привезут на продажу что-нибудь «ненужное» из домашнего хозяйства. Нечто давно отсортированное из активного употребления, но дожидавшееся своего часа для расставания, потому что связано с какими-то воспоминаниями из собственной жизни или принадлежало близким родственникам и хранит память о них: неполный сервиз, подвесной шкафчик для лекарств, свадебное платье бабушки, старомодная добротная обувь не по ноге никому из членов семьи. В общем, нечто, что сложено в чулане, на чердаке, в подвале или гараже. Наступает день, когда владелец собирается с духом и принимает разумное решение – освободить место и по возможности немного заработать.
Чаще такие решения принимаются весной – во время традиционной генеральной уборки квартиры или дома, летом – перед отпуском или сразу после него, в начале осени, когда потребность в деньгах становится более ощутимой. Такое время – лучшее для собирателей: за небольшую сумму, если повезет, можно найти редкие и ценные предметы. И приобрести их у непосредственных владельцев, без профессиональных посредников и дополнительных наценок. Поэтому и покупателей в это время на рынке больше. А в погожий день многие заглядывают сюда просто поглазеть, погулять, пообщаться. Правда, в эту пору особенно активны профессиональные перекупщики, с раннего утра стерегущие добычу и нападающие на «частных» торговцев первыми, чтобы затем выгодно перепродать скупленное. В такие деньки зевать нельзя.
Но мне в тот день не везло. Я кружил по рынку с раннего утра, но ничего не находил, ревниво поглядывая в сторону более удачливых посетителей. И часов в девять-десять решил отправиться к прилавку Манни, который в тот день раскладывался дольше обычного. И неудивительно. К нему постоянно кто-то подходил поздороваться, поболтать, попросить взглянуть на принесенный для продажи предмет старины, на только что купленное по дешевке золотое украшение или серебряную табакерку.
Когда я подошел, Манни еще заканчивал заполнять прилавок. Но пару интересных предметов на нем я все же заметил. Первой была серебряная стопка. Довольно крупная, русского серебра, старинной работы. Царское серебро на блошином рынке ценится и покупается охотно. Есть коллекционеры, специализирующиеся на русских серебряных предметах. Я покрутил чарку в руках и, когда Манни освободился, спросил цену. Она оказалась вдвое выше, чем спросили бы за такую же рюмку немецкой работы рубежа XIX – ХX веков.
Не уверенный в целесообразности покупки, я вертел чарку в руках, когда заметил в правом углу длинного прилавка русскую икону. Это была небольшая деревянная икона в серебряном окладе, в форме трехстворчатого складня. После того как в середине 1990-х у меня украли коллекцию русской церковной мелкой пластики, я к таким предметам стараюсь не подходить и в руки не брать. То ли из-за незалеченной травмы, то ли из страха не удержаться и снова начать собирать коллекцию. Но тут что-то меня заставило подойти к иконе, поставить на прилавок стопку, взять в руки складень.
Икона была хороша. Сюжета я точно не припомню, кажется, это была Казанская Божья Матерь со святыми. Миниатюрное письмо в строгановском стиле рукой опытного иконописца было в безупречном состоянии, оклад также являл собой образец работы крепкого мастера-ювелира. Перевернув икону, я увидел посвящение на русском языке, выполненное каллиграфическим почерком и датированное 24 декабря 1916 года. Икона была подношением господ офицеров к Рождеству своему командиру. Дата была историческая: фронт Первой мировой войны, последние месяцы существования Российской империи. До Февральской революции 1917 года оставалось два месяца, до прихода большевиков к власти – десять.
Мне не пришлось справляться о цене иконы. Ею постоянно кто-то интересовался. Манни просил за нее 1200 евро. Люди спрашивали, качали головой, отходили. Манни сам начал мне рассказывать о том, как эта икона ему досталась. Накануне он приобрел ее на аукционе. Манни всегда имел при себе толстую стопку бумаг, документирующих его покупки. На этот раз сопроводительные документы приобретенной иконы лежали на прилавке под ней. Это была справка на русском и немецком языках, полученная аукционистом от российского консульства в Мюнхене. О чем в ней рассказывалось, читатель узнает чуть позже.
Пока я читал справку, выяснял по просьбе Манни, насколько совпадают русский оригинал и немецкий перевод, у иконы обнаружился покупатель. Молодой человек, профессиональный антиквар, путешествующий по всему миру для удовлетворения заявок богатых коллекционеров-заказчиков, возвращался из Санкт-Петербурга, разочарованный бедностью блошиного рынка на Удельной. Он расспросил об иконе Манни, который, в свою очередь, дипломатично адресовал молодого человека ко мне: мол, «господин профессор» и эксперт по русской культуре лучше объяснит, что к чему.
Мило поболтав со мной о печальном состоянии российского рынка старины, молодой человек отошел в сторону, чтобы позвонить в США клиенту – собирателю икон. Получив от того добро на покупку, молодой человек вернулся к прилавку и спросил Манни о «болевом пороге» – о минимальной цене, по которой тот готов уступить икону. Манни скорбно задумался, пошевелил губами, якобы напряженно размышляя о неизбежной утрате, на которую он готов пойти, и назвал сумму – 750 евро. Это было более чем на треть дешевле первоначально названной цены. Счастливый покупатель с радостью выложил купюры, но Манни, я думаю, тем не менее остался в выигрыше. Стабильную циркуляцию товаров с небольшой прибылью он предпочитал более редким продажам с большим профитом.
Тем временем оказалось, что и серебряная чарка исчезла со стола. Она была в руках посетителя – профессионального торговца, который выбрал на столе несколько серебряных предметов. Он уже рассчитался с Манни и отходил от прилавка. Я высказал Манни сожаление по поводу этой потери.
– Так вы хотели ее купить? – спросил Манни и быстро окликнул нового владельца чарки:
– Продашь господину профессору?
– Почем? – моментально отреагировал тот.
Манни назвал сумму, выгодную торговцу, но все же ниже той, которую называл мне получасом ранее. Таково правило: коллегам назначать цену ниже той, которая спрашивается с обычных покупателей. В те времена Манни относил меня ко второй категории.
Став счастливым обладателем чарки, я поблагодарил Манни и отошел от прилавка. И тут же встретил Макса, театрального режиссера, иммигрировавшего в начале 1990-х годов из Киева. С Максом я познакомился на блошином рынке несколькими месяцами раньше.
– Русское серебро! – похвастался я.
– Русское? – саркастически усмехнулся Макс, что-то пробурчал себе под нос и почему-то быстро сменил тему. Мы шли с ним к центру блошиного рынка, когда он резко свернул к постоянному торговцу на неизменном месте, который нас когда-то и познакомил. – Расскажи Игорю, какое это русское серебро!
– Шолом! – приветливо окликнул тот нас и, повертев несколько секунд чарку в руках, с уверенностью сказал: – Ритуальная еврейская рюмка «киддуш»[187].
Прав был Манни, который часто повторял, послушав эксперта по поводу того или иного предмета: век живи – век учись.
В тот день, о котором я рассказываю, я еще не планировал всерьез книгу о блошином рынке. Поэтому специального дневника не вел, предметы не фотографировал. Но в тот вечер я – в виде исключения – сделал запись в дневнике, который вел в процессе исследования о советской танцевальной самодеятельности: «4.07. Блошиный рынок: складень полковника Глушковского». Если бы я был настроен на будущий проект, я бы попросил у Манни разрешения сфотографировать сопроводительные бумаги. Думаю, он бы мне не отказал. Но мне тогда это и в голову не приходило.
Память – штука предательская. Она делает тебе подножку там, где этого не ждешь. Как тут не вспомнить первые фразы из эссе Иосифа Бродского «Меньше единицы»:
По безнадежности все попытки воскресить прошлое похожи на старания постичь смысл жизни. Чувствуешь себя, как младенец, пытающийся схватить баскетбольный мяч: он выскальзывает из рук[188].
Я помню, что история, прочитанная мной в тот день в консульской справке, стала для меня потрясением. Но у меня, скорее всего, не было сомнения по поводу того, что я ее без усилий найду: вероятно, в документе был указан доступный источник информации. По легкомыслию я его тогда не зафиксировал. Теперь я не могу восстановить в памяти не только сюжет иконы, но и выходные данные биографического справочника и детали содержащейся в нем истории. Даже фамилии владельца иконы мне не дано восстановить. Потому что в тот июльский день я, вероятно, записал ее с ошибкой. Сколько я ни обращался к коллегам – специалистам по истории царской армии в годы Первой мировой войны и белой армии во время войны Гражданской, вердикт был неумолим: ни в той ни в другой армии полковник по фамилии Глушковский не значился.
То, что я в силах воспроизвести, – это лишь какие-то обрывочные сведения, прочитанные в спешке посреди толчеи у прилавка Манни. Владелец иконы, подаренной ему на Рождество 1916 года, сделал военную карьеру в императорской армии. После революции и Гражданской войны 1917–1920 годов он эмигрировал из России. Он оставался непримиримым противником советской власти, был активным деятелем Русского общевоинского союза, созданного в 1924 году в эмиграции бывшим главнокомандующим русской армией Петром Врангелем[189].
В 1945 году он оказался в американском лагере для военнопленных под Мюнхеном, организованном в одном из бывших внешних филиалов Дахау. Узнав, что американские власти собираются передать его советским союзникам, он бросился под колеса поезда лагерной узкоколейки. Более всего меня потрясло последнее обстоятельство. Человек, пронесший через все злоключения «эпохи тотальных войн», или «31-летней войны» (Эрик Хобсбаум) 1914–1945 годов, подаренную сослуживцами икону, скорее всего, был глубоко верующим. Какой же ужас должен был испытывать православный христианин перед возможностью оказаться в руках заклятых врагов – советских властей, чтобы предпочесть этой участи грех самоубийства!
И я держал в руках – привилегия посетителя блошиного рынка, недоступная музейному экскурсанту, – принадлежащую ему вещь, как бы прикоснувшись тем самым к его руке, поприветствовав его с помощью предмета-посредника. Жаль, что история полковника для меня утрачена. Ну что ж, запишем ее в разряд потерь, которые на блошином рынке случаются часто. Но об этом – в свой черед.
Зато в тот же день я оказался обладателем другого предмета с не менее драматичным историческим фоном. Русская чарка оказалась еврейской праздничной стопкой для употребления вина по праздникам и субботам. Выполненная в форме усеченного конуса диаметром 2,5 сантиметра в основании и 4,2 сантиметра по верхнему ободу, высотой 4,7 сантиметра, объемом 35 миллилитров и весом 25 граммов, она украшена выгравированными вручную растительными узорами в треугольных рамках (см. ил. 23, вкладка). Согласно клеймам на дне рюмки, она была произведена из серебра 84-й золотниковой пробы (875-й метрической пробы) в Москве (изображение Георгия Победоносца) в 1881 году. Этот год стал, как известно, поворотным в истории российского еврейства. После убийства Александра II народовольцами 1 марта 1881 года по стране пронесся слух о том, что это – дело рук евреев. Вслед за тем в 1881–1882 годах по 166 населенным пунктам юго-запада России – основного места проживания российских евреев – прокатилась волна погромов. Их следствием стало радикальное изменение государственной политики по «еврейскому вопросу» в сторону большей дискриминации и сегрегации еврейского населения. Ответом были массовая эмиграция российских евреев из империи, преимущественно в США, в ходе которой за четверть века Россию покинуло 2 миллиона иудеев, и движение еврейской молодежи в русскую революцию[190].
Держа в руках ритуальную рюмку, я думаю: успел ли ее владелец благословить вино в начале седера – главной трапезы в первый день Песаха в 1881 или 1882 году, или один из киддушей был прерван разъяренной толпой? Я словно встречаюсь с Хазановыми, моими дорогими стариками, родителями моей матери, и вступаю с ними в мысленный диалог. Что думали о своей судьбе и будущем своих детей их родители, российские подданные иудейского вероисповедания, в годы и десятилетия, когда в приверженности прошлому – традиции – виделся единственный островок надежности, стабильности и порядка посреди зыбкости и ненадежности сегодняшнего и завтрашнего дня? Что ни говори, а контакт с предметами с блошиного рынка, в том числе тактильный, меняет оптику общения с прошлым, разрушает дистанцию между настоящим и былым, научает иначе относиться к истории: интимнее и эмоциональнее, как к чему-то близкому, что всегда с тобой, как к части тебя самого.