— Нет, не знаю, как их назвать. Пока не имею представления. Я их видел, да, но что они такое, одним небесам ведомо!
— Позвольте мне тоже взглянуть, — взмолилась она. — Вы глядели в эту щель в стене? Отсюда хорошо видно?
Она двинулась вперед, бледная от волнения, с горящими глазами и приоткрытыми губами. Стерн остановил ее, взяв за плечо.
— Нет. Нет, малышка, — прошептал он. — Нельзя. Действительно нельзя. Это слишком ужасно.
Она взглянула на него, не зная, что подумать или сказать. Их глаза встретились в этом убогом и сокрушенном временем месте, освещенном лучами унылого, туманного, серого утра. Затем Стерн заговорил, ибо в ее взгляде зарождались бессчетные вопросы.
— Я предпочел бы, чтобы вы туда не смотрели, по меньшей мере сейчас, — сказал он едва слышно, боясь, как бы звук его голоса не донесся за стену. — Отсюда ничего нельзя сказать.
— Вы имеете в виду…
— Идите обратно в аркаду. Там меньше опасность, что нас обнаружат. И мы сможем поговорить. Не здесь. Идите.
Она повиновалась. Они вернулись вместе во внутренний дворик.
— Видите, — кивнул он на пустое ведро для воды, — я еще не побывал у родника. И маловероятно попасть туда в скором времени. Если только… Ну, скажем, внезапно не случится что-то значительное. Думаю, эти типы заявились сюда довольно надолго и не станут спешить покинуть место такой удачной охоты после боя и пира. Насколько мне удалось понять, это место является для них некоей древней культовой территорией.
— Вы имеете в виду из-за башни?
Он кивнул.
— Да, если у них вообще есть какие-то религиозные представления или хотя бы предрассудки, таковые должны с высокой вероятностью сосредоточиваться вокруг наиболее примечательных объектов в их краях. Вероятно, источник для них священен. И схватка минувшей ночи — это род регулярно проводимого состязания за право доминирования на последующий период.
— Но, — произнесла она в тревоге, — если они задержатся, что станет с нами? Нам не обойтись без воды!
— Справедливо. И поскольку мы соленую воду пить не можем и не знаем, есть ли где поблизости другой источник, нам останется либо замаскироваться под этих типов, либо пробиться сквозь них. Но мы добудем воду наверняка, не бойтесь. А прямо сейчас мне нужно немного собраться с духом и взяться за дело. Кажется, они устроили отдых после приятной вечеринки. Если они только уснут, дело будет много легче.
Беатрис поглядела на него очень серьезно.
— Вы не должны выходить один, что бы ни случилось! — воскликнула она. — Я вас не пущу. Но скажите мне, — задала она новый вопрос, — как много вы о них успели узнать, чем бы они ни были?
— Не много. Кажется, они принадлежат к кочевому племени полулюдей, это все, что я пока могу сказать. Возможно, все белые и желтые люди полностью погибли в катаклизме и осталось лишь немного черных. Как вы знаете, черные устойчивы к некоторым опасным инфекциям, смертельным для других рас.
— Да. И вы имеете в виду…
— Вполне вероятно, что эти создания — отдаленные деградировавшие потомки людей иного времени.
— И тогда весь мир должен был развалиться, как произошло в Либерии, Гаити и Сан-Доминго, когда там перестали править белые?
— Да, только вышло много хуже. А вы, как я вижу, знаете историю. Если моя гипотеза верна и спаслось лишь несколько тысяч черных, легко можете себе вообразить, что случилось. Некоторое время, может быть пятьдесят лет или сто, они могли жить в условиях упадка цивилизации. Вероятно, английский язык сохранялся какое-то время в более или менее испорченном виде. Они могли кое-как поддерживать школьную систему, железные дороги, судоходные линии, газеты и церкви, банки и все прочее из той чудесной сложной системы, к которой мы привыкли. Но чуть погодя…
— Да? Что?
— Пустая оболочка разрушилась, вот и все. Это было неизбежно, как показывает история. Не прошло и ста лет после Туссена-Лувертюра[18] и Дессалина[19] на Гаити, как была забыта французская цивилизация и вернулись хижины из травы и человеческие жертвоприношения. Остров стал второй маленькой Центральной Африкой, во всяком случае его отдаленные районы. А у нас, Беатрис, прошла тысяча лет с тех пор, как погибли белые.
Она поразмыслила с мгновение и покачала головой.
— Какая грустная повесть, — пробормотала она. — Какая неправдоподобная, ужасная, захватывающая повесть вышла бы, если бы ее кто-то знал или написал. Представляю себе, как все пришло в запустение. Как разваливались покинутые железные дороги, разрушались города, перестали ходить корабли, забывались язык, искусства и письменность, сельское хозяйство все больше сводилось к нескольким видам зерновых и картофелю, а затем его и вовсе не осталось. Все менялось, умирало, останавливалось. Множащиеся, но деградирующие люди покинули руины городов, которые не могли восстановить, устремились в поля, леса и горы, катясь вниз, вниз, к примитивному состоянию, через варварство, через дикость, к чему?
— К тому, что мы видим, — ответил инженер с горечью. — К животным, сохранившим, в силу жуткой насмешки судьбы, использование огня и примитивных орудий. Все это согласуется с одной теорией.
— А другой нет? — нетерпеливо спросила она.
— Да, и я хотел бы, чтобы с нами была тень Дарвина, или Геккеля, или Клода[20], чтобы помочь нам ее развить!
— Как вы это себе представляете?
— Ну, вроде следующего. Может быть, вся черная раса тоже оказалась сметена вместе с прочими. Может быть, мы с вами и впрямь единственные представители рода людского, оставшиеся на свете.
— Да, но тогда как?..
— Как появились они? Послушайте. А не могут ли они быть итогом некоего совершенно иного процесса развития? Не могли ли какие-нибудь животные в изменившихся условиях существования привести к их появлению? Не мог ли какой-нибудь другой человекообразный вид сделать новый шаг к человеку в ходе эволюции, с тем чтобы в конечном счете заселить и подчинить себе всю землю?
С мгновение она не отвечала. Ее дыхание несколько участилось, пока она пыталась проникнуться до конца значением этой мрачной концепции.
— За миллион лет, скажем, — продолжал инженер, — потомки этих тварей вполне могли бы опять стать людьми или чем-то на них похожим. Другими словами, мы вполне можем быть свидетелями повторного сотворения рода людского. Но могут ли это быть настоящие питекантропы эректус, а не существа с бурой кожей и рыжеватыми волосами из учебников биологии? Вот какова наша проблема.
Она не ответила, но внезапное любопытство, одолев все прочие ее чувства, вспыхнуло в глазах.
— Дайте мне самой на них посмотреть! Я должна! Я хочу!
И, прежде чем он смог ее удержать, она устремилась обратно в комнату, которую они покинули.
— Нет, нет! Нет, Беатрис! — прошептал он. Но она не обратила на него ни малейшего внимания. И стала пробираться по захламленному полу. К тому времени, когда Стерн смог добраться до нее, она уже приложила лицо к длинной осыпающейся трещине в стене и с увлечением всматривалась в лес.
Глава 21ЕВА СТАНОВИТСЯ АМАЗОНКОЙ
Стерн положил руку ей на плечо, пытаясь увести. Такое зрелище, как ему казалось, не подходило для нее. Но она пожала плечами, словно заявляя: «Я не ребенок. Теперь мы с вами на равных, и я должна видеть!» Так что инженер отступил. И тоже приблизил глаз к извилистой трещине.
При виде небольшого участка леса, доступного взгляду, и нескольких представителей дикой оравы его опять охватило мощное отвращение. В сознание приливом хлынула глубоко укоренившаяся любовь к роду мужчин и женщин, таких как они, к людям иных дней. Стерн, казалось, почти видел их снова, высоких, атлетически сложенных, с прямыми конечностями мужчин, гибких, с высокой грудью женщин, светлокожих, с густыми волосами, и все они вот уже тысяча лет как низвергнуты в бездну погибели и вечного забвения. Никогда прежде инженер не осознавал, как бесконечно близки для него ему подобные. Никогда он так не восхищался различными типами силы и красоты, как теперь, когда все они стали воспоминанием. «Фу, — думал он, бесконечно раздраженный тем, что видит. — А все эти твари похожи на муравьев из одного муравейника! Хотел бы я знать, имеется ли у них столько сообразительности и социальных навыков, сколько у муравьев». Он слышал учащенное дыхание Беатрис, тоже наблюдавшей за происходящим вовне. Там произошла заметная перемена. Туман поредел, ибо его разгоняли крепчающий ветер, проникший в Мэдисонскую чащу, и все выше поднимающееся солнце. Наблюдатели могли теперь видеть дальше, и оба обнаружили, что большая часть сообщества погружается в сон. Лишь немногие неуверенно блуждали тут и там вялым шагом, свидетельствующим о слабости в коленях. В ближайшей группе, которую у Стерна уже была возможность тщательно изучить, улеглись все, кроме одного. Теперь мужчина и женщина отчетливо слышали грубый звериный храп примерно десятка тварей.
— Уходите. Вы видели достаточно. Более чем достаточно, — прошептал он на ухо Беатрис. Она покачала головой и ответила едва слышно:
— Нет, нет! Как ужасно. И все же как захватывающе.
Затем случилось несчастье. Тривиальное, но так давно грозившее произойти! Стерн, пытаясь изменить положение на более удобное, положил правую руку на стену над головой. Небольшой осколок мрамора, давно готовый упасть, освободился и с резким щелчком отлетел от стальной балки, у которой они оба устроились. Звук был, наверное, не громче, чем когда в пальцах сломается карандаш, и все же в один миг три создания подняли огромные несуразные головы, внимательно и настороженно прислушиваясь. И стало ясно, что чуткостью они превосходят не только людей, но, пожалуй, и собак. Особь, которая, единственная из всех, стояла, мгновенно развернулась и сделала шаг-другой к зданию. Оба наблюдателя с ужасной отчетливостью увидели это существо среди сумрака и берез, красота которых находилась с ним в таком разительном контрасте. Ясно были видны и обезьяньи черты, и походка вперевалку, и сутулая спина, и кривые ноги, и длинные болтающиеся руки, и унылое злобное лицо. Прислушиваясь, тварь выставила вперед уродливую обезьянью голову, а волосы у нее встали дыбом. Разверзлась пасть, явив собачьи зубы и синие сморщенные десны. Морщины пе