– Да не было ж, говорю! Что я, ума или глаз лишилась? Уж заметила бы, если б приходил! – обиделась стряпуха.
Телефон Митрича не отвечал.
– Небывалое это. Верно, случилось что. Ну-ка, парни, по кОням! – скомандовал Пётр. – Надо прочесать всю округу. А ты, Марусь, бросай кастрюли, дуй в деревню. Может, поплохело ему, и дома он. Если нет, беги к врачу и участковому. Ногами вернее будет. С этим карантином связь совсем не к лешему стала.
Трактористы, комбайнеры, техники, водители грузовиков побросали недоеденный обед, только хлеба с собой прихватили. Завели неостывшие машины, отправились на поиски.
Григорий направил свой трактор прямиком на дальнее поле, к самой его границе. Знал, что дед в первый рабочий день внука захочет проверить, что и как, наведаться до, а потом ещё и после работы. Натура такая, ничего не поделаешь.
По границе поля того неслась неглубокая, но широковатая речка. Даже летом вода в ней не прогревалась, оставалась холодной.
Григория будто что-то потянуло к реке, к тому месту, где она образует излучину.
– Что это? Неужто опоздал?! – посреди водного потока возвышалась половина кабины трактора Митрича. – Дед, держись! Я сейчас!
Гриша ринулся искать подмогу. Знал, что самому ему трактор не вытащить. А попытается добраться вплавь – и трактор потопит, и вместе с дедом ко дну пойдут.
Телефон в этой точке не ловил. Григорий стал отчаянно сигналить, пытаясь привлечь внимание машин, которые могли оказаться поблизости. Но никого даже на горизонте видно не было.
– Я сейчас… Сейчас…
Тем утром дед вышел в смену раньше всех. Проверив Гришино и соседние поля, решил ещё проинспектировать пашни за рекой. Вот только речка весной этого года разлилась больше обычного, будто хотела смыть заразу с земли. Дно излучины изменилось, сместив в сторону привычный брод, и трактор Митрича угодил двумя колесами в глубокую вымоину. От резко хлынувшей холодной воды ноги у Митрича отнялись – всё-таки возраст давал о себе знать. Хорошо хоть сердце держалось! Дышать-то он мог (кабину затопило наполовину), но вот шевелиться особо боялся – трактор того гляди завалится на бок, и тогда Митрич точно утопнет.
– Я сейчас… – Гриша стал спускаться на тракторе в воду, пытаясь колёсами нащупать обновлённый брод. Вспомнил, как дед учил его чувствовать машину, постарался буквально срастись с ней.
Казалось, прошло много часов, прежде чем он сумел подобраться к трактору деда и аккуратно зацепить его тросом. И почему в такие моменты пять, десять, пятнадцать минут уподобляются изнуряющей вечности?
На берегу появились трактор Петра и другие машины.
«Услышали всё-таки! Спасены…» – выдохнул Григорий.
Мужики вместе вытащили железного «утопленника» из реки, аккуратно достали и укутали перемёрзшего Митрича всем, что было в кабинах, и на одном из грузовиков отправили к доктору.
– Жив! Главное – жив! – из груди Гриши вырвались рыдания облегчения. – Спасибо, братцы!
Остро прочувствовал он тогда душу деревни: только здесь тебя знает каждый, каждому ты нужен; здесь тебе придут на помощь, дружно, не мешкая, о выгоде личной не думая. А в городе (тем более в столице) ты пешка одинокая, никому не нужный лишний болт. Хотя, возможно, злополучный вирус хоть что-то поменяет.
– Отличное всё-таки у меня имя. Согласны, мужики? – Гриша утёр опухшее от слёз лицо и поехал вслед за дедом в больницу.
Виктория Павловская-Кравчук
@pavlovskaiakravchuk
vpavlovskayakravchuk@gmail.com
Сладость запертой клетки
Дороже свободы для нее ничего не было. Зорко следила за тем, чтобы никакие внешние силы не препятствовали осуществлению задуманного. И это задуманное рождалось и сыпалось из ее головы, как зерно из бункера комбайна в удачный год хлебороба.
В детстве – привести домой дворовых собак в двухкомнатную квартиру в чистом элитном доме для научных работников. И не пару, а штук шесть одновременно. Помыть их в ванной и отдать свой обед. Вернувшись с работы, родители, конечно, отправляли собак восвояси. Но она не унывала: весело подмигивала виляющим хвостикам, встречающим ее из музыкальной школы, и заговорщически тихо шептала, что завтра снова устроит пир.
В юности – влюбится в маленького, невзрачного женатого рабочего наперекор родителям. Зачем? Главное – разрушить все нормы приличия тихой интеллигентной семьи и свободно парить над бушующей толпой.
Начитавшись детективов, создала образ адвоката, как самого умного, благородного и, что самое важное, – свободного человека.
И стала использовать закон для спасения преступников. Делала это виртуозно и почти неправдоподобно. Клиенты ее, все, как один, уходили от возмездия. Пока однажды пришедшая на прием женщина не оказалась потерпевшей, тем самым разрушив границы созданной свободы. Нашей героине в одночасье опротивело защищать преступников.
Ответ на вопрос «Что делать, чтобы люди не совершали преступления?» однажды свалился с небес.
Так как в скорости реализации собственных проектов равных ей не было, адвокатура была заброшена, а во двор ее школы уже наперегонки бежала счастливая детвора.
Впереди был бескрайний океанский горизонт: чистый, безоблачный и предсказуемый. Все ладилось. Мелкие проблемы мгновенно и профессионально, как чародейка в сказке, заживляла сама. Она знала, что это неправильно – все самой организовывать и контролировать. Но уж очень сочными и яркими получались плоды.
Маленькая тучка, на которую она не обращала внимание, – это ее нескончаемое служение родителям, чужим детям и сотрудникам. Оно полностью поглощало ее сущность. Муж уже даже перестал делать попытки злиться. Собственные дети, так быстро ставшие выпускниками, подшучивали, что она всю себя раздарила школе. С этим не соглашалась и считала, что семья хочет упрятать ее в золотую клетку.
Жизнь крутилась по строго определенному маршруту: вскочить, умыться, собраться и лететь в школу. Мыслей о завтраке даже не возникало: бегом, бегом, главное – не опоздать. Не страшно, что сын – диабетик: в школе накормят лучше, чем дома. Зато поспит лишние пол часа. А в школе утренние встречи, маленькие разговорчики – нужно успеть обняться, поцеловаться и выслушать всех. О том, что кот съел-таки попугайчика. О новом открытии – на капоте машины иней есть, а на асфальте нет. В чем адаптивная роль плача? Потом уроки. Нужно проверить, все ли в хорошем настроении. Кухня. Лестницы, коридоры, цветы. Конкурсы, турниры. Странички в «Фейсбуке». Планы. Английский. Игры, кружки, прогулки, экскурсии. А после шести – приказы и сотни писем от контролирующих органов. И все архиважное и не терпящее отлагательств или других рук. И ничего, что о свободе оставалось только мечтать. Она дула губки, когда, возвращаясь глубокой ночью, семья упрекала, что они не помнят уже запаха ее еды.
Ей нравилась эта ее вездесущая нужность. Она испытывала огромное удовольствие от того, что мгновенно и незримо связывала тысячи узелочков своего волшебного узора шелкового ковра под названием «Школа». Этими нехитрыми действиями она сплачивала семьи, позволяла родителям ощущать вкус наслаждения успехами своих детей.
А то, что собственная семья, по мнению родных, довольствовалась остатками ее внимания, она считала сгущением красок: ее любви хватит на многих. Не чувствовала, что в поисках свободы давно создала себе клетку. Не замечала, что ежедневно служит людям, совершенно безразличным к ее проблемам, людям, которые круглосуточно терзают ее мозг, тело, сердце и воруют ее время. Родные любили ее, жалели и смотрели на все, как на забавы близкого человека.
Так продолжалось 17 лет.
Казалось, ничто не может изменить режим такой жизни: колесо начинало крутиться в 8 утра и не останавливаясь било спицами до глубокой ночи.
Однажды вечером к ней зашел папа старшеклассницы и сообщил, что в Китае страшный вирус. Город закрыт. Лекарств нет. И вообще, это мировая эпидемия.
Первые известия о коронавирусе сбили на взлете планы посетить Южную Корею, выиграть международный конкурс научных работ и похитили немалые деньги, потраченные на билеты и гостиницы.
Но ей казалось, что Китай очень далеко. И это все не коснется ее страны и школы.
Такой же свободолюбивый был и мэр ее города. Когда вся страна объявила карантин, он заявил, что чушь этот коронавирус!
Она тоже не собиралась закрывать школу.
Но через день власти приняли закон, по которому в случае нарушения карантинных мер возбуждается уголовное дело и назначается штраф в размере отдыха на Канарских островах.
Впервые в жизни пришлось повиноваться. Добровольно войти в золотую клетку и плотно закрыть за собой дверь.
Проснувшись утром, поняла, что тянущая боль подкралась незаметно и заполнила все пространство ее клетки. Этот вязкий дёготь опустился на плечи. По стенкам живота тоскливо ныло, наматывало на кулак жилы и тянуло этот узел вниз, засасывая куда-то вглубь Земли. Посмотрела на себя в зеркало: уголки губ и глаз повисли. Слёзы сами собирались и тоненькой струйкой стекали по щекам. Мозг становился тягучим и непослушным.
С трудом осознала, что у неё отняли самое ценное – свободу. А без нее она не может больше дышать. Она вообще ничего не может: даже планировать завтрашний день. Мир рухнул в одночасье.
Все, чем жила, стало запрещено.
Нужно было придумать, как выбраться из клетки. Но прежде смириться. Смириться с этой тюремной жизнью.
Для этого нужно забыть о свободе.
Нужно научиться жить одним днём.
Но мозг бил в набат и кричал, что она академик планирования. Без планов на ближайшие двести лет жизнь теряет всякий смысл.
Робкие попытки успокоить сознание были безуспешны.
В голове звучал рефрен: «Цель. План ее достижения. Награды на грудь за выполненный план. В этом ты вся. И что сейчас? Ни цели. Ни плана. Ни наград. Это конец. Это похороны твоей свободы».
Всхлипывая вполголоса, приняла решение просто делать то, что нужно. Анализируя вечером прошедший день, хвалила себя за все, что делала последние четыре года, даже за то, что выгнала в прошлом году матёрых старух, которые отравляли жизнь нежеланием меняться. Ругала себя за то, что не все дожала. Доделав дистанционную школу – сейчас бы смотрели сериалы и пили кофе.