– Ну что? – Катя обернулась, поняв, что сцена, на которую она не могла смотреть, закончилась.
– Никит, что ты чувствуешь? – поинтересовалась Маша, смущенно вытирая губы тыльной стороной ладони. Ей было ужасно неловко. Перед парнем, перед подругой, перед посетителями и обслуживающим персоналом кафе. Да что там, если бы кто-то сейчас предложил ей безболезненно провалиться под землю, она бы не раздумывая согласилась.
– Ничего не чувствую, – удивленно констатировал Никита. – К Маше… не тянет.
Катя чуть не подпрыгнула от счастья.
– А ко мне? – уточнила она.
– Не знаю…
– Это нормально. Нужно время. Его организм скоро вернется к «базовым настройкам», – поспешила заверить ребят Маша. – Ну, мне пора.
Она так быстро выскочила из кафе, что пальто и шарф надевала уже на улице. Благо дождь уже перестал, да и ветер не спешил разгоняться до осенней скорости. Не разбирая дороги, девушка перепрыгивала лужи и пересекала перекрестки. Вперед, вперед, быстрее. Пока не остановилась посреди незнакомого сквера, окончательно выбившись из сил.
Маша огляделась по сторонам. Она узнала этот район. Кажется, ее привела сюда интуиция. Ну, или автопилот. Чуть дальше, если пройти вдоль кленовой аллеи по дороге из мелкой брусчатки и свернуть налево рядом с большой круглой клумбой, пестрящей яркими осенними бархатцами, можно попасть к зданию университета, в котором учится Олеся. «Интересно, она уже сдала свой зачет?» – подумала Маша. Подруга будто услышала ее мысли – в кармане завибрировал смартфон.
– Алло. – Озябшими пальцами Маша еле свайпнула по экрану. – Олеська, как же ты вовремя!
– Мать, что с голосом? – напряглась подруга.
– С Никитой все. Кажется, их с Катей свадьба все-таки состоится.
– Ну, ура! Или не ура? – растерялась Олеся.
– Ура, конечно, – вздохнула Маша.
– Так, ты где?
– Я, как влюбленный в тебя менестрель, стою под твоими окнами.
– В смысле?
– Сама не знаю, как добрела до твоего универа. Ты ведь тут?
– Во даешь! Бегу к тебе!
Олеська была во дворе уже через минуту. Плащ нараспашку, волосы взлохмачены, щеки раскраснелись.
– Отлично выглядишь, – совершенно искренне сказала Маша. От Олеси веяло свежестью, бодростью и любопытством.
– К черту дежурные комплименты. – Она усадила подругу на ближайшую к клумбе скамейку. – Ты отвязалась от Никиты тем радикальным способом, на который намекала?
– Именно так.
– И что это было?
– Поцелуй.
Олеся присвистнула.
– Так надо было. По схеме.
– Схеме?
– Ну, рецепту… По инструкции. Блин, не знаю, как это назвать. Короче, если я с парнем, который в меня влюблен, целуюсь, то чары перестают действовать, его «отпускает».
– И что, Никита снова возлюбил Катю?
– Ну, по крайней мере, охладел ко мне.
– А ты? Ты что-нибудь чувствуешь к нему?
Маша подняла глаза к небу, сосредотачиваясь на внутренних ощущениях. Любви точно нет. И привязанности нет. Стыд какой-то и неловкость. Гадкое чувство…
– К нему точно ничего нет.
– Вот и славно.
– Ой, Олесь, прости меня, я не спросила, а как твой зачет? – почувствовав себя невежливой, поинтересовалась Маша.
– Какой зачет?
– Тот, который помешал тебе сегодня помочь мне с уборкой.
– Да не, не зачет, обычный коллоквиум. Зачеты ж только в декабре начинаются…
– Угу.
– Ну, Маш, ты что, обиделась? – Олеся подсела еще ближе и начала крутить пуговицу на Машином пальто. – Ну ты же знаешь, уборка – это не мое.
– Угу. – Маша мягко отстранила пальцы подруги от своей пуговицы – еще открутит!
– Ну, прости! Хочешь, я для тебя цветочек сорву?
– Нет, – поспешила ответить Маша, проследив устремленный на клумбу взгляд подруги. – Все нормально. Квартира вычищена. Насекомые сданы в зоомагазин. Родители, наверное, уже вернулись.
– Какие насекомые? – приподняла Олеся свои аккуратные бровки.
– Потом расскажу, сейчас лень, – отмахнулась Маша и поднялась со скамейки. – Пойду я, Олесь. Спасибо, что выбежала и поговорила со мной.
– Погоди. Садись. – Подруга схватила ее за подол пальто. – Не отпущу тебя, пока не расскажешь, как и когда ты узнала про эту схему, рецепт, инструкцию – в общем, про то, что твой поцелуй действует как противоядие от любовного морока?
Маша плюхнулась обратно.
– Первый раз в девятом классе, когда поцеловала Валю Арбузова.
– Арбузова? – брови Олеси допрыгнули до края роста волос.
– А что? Он нормальный был. Немного странный и застенчивый, но зато умел ухаживать.
– Да? Ну допустим. А потом?
– А потом проверила свою теорию на сыне Людмилы Георгиевны.
– Людмилы? Биологички? – Удивление Олеси росло по экспоненте.
– Ну да. Она же мне жизни вообще не давала, помнишь? Заставляла с ней заниматься дополнительно, чтобы хотя бы не двойка в четверти выходила. И, мне кажется, она что-то такое подозревала про мой дар, изучала меня. И однажды попросила об услуге.
– И?
– Что, тебе всю историю рассказывать?
– Всенепременно!
– Ну уж нет, тут холодно.
– Тогда поехали к тебе! Привезем тортик твоим родителям. Потрындим о том о сем.
– Ох, Олесь, умеешь ты убеждать. Поехали. Тем более я что-то не в настроении сейчас слушать их радостные курортные байки, так что эту функцию возьмешь на себя ты.
– Все что угодно для любимой подружки!
Маша грустно улыбнулась, поднялась со скамейки и побрела по аллее, пиная носками полусапожек гладкие коричневые семена-переростки, массово попадавшие на землю с окрестных каштанов. Олеся, кутаясь в легкий плащ, посеменила рядом.
Глава 17. Эксплуатация дара. Тогда
Казалось, это не день, а год сурка или даже годы! Начиная с шестого класса Иванова отчаянно боролась с постоянно грозящей ей двойкой по биологии. Нескончаемая зубрежка и дополнительные (недешевые!) занятия с Людмилой Георгиевной не помогали. Хотя Маша была уверена, что сдаст любую тему по биологии на пять, нет, даже на шесть баллов, если принимать экзамен будет любой другой педагог. Но, увы, Людмила вцепилась в девушку мертвой хваткой и на полную катушку реализовывала все преимущества своей власти над ней.
Близился к концу десятый класс. Ивановой, по традиции, грозила двойка по биологии. Девушка уже малодушно подумывала о том, чтобы пожаловаться на педагога родителям. Ну, или хотя бы попросить перевести ее в другую школу. Тем более Маше хотелось связать свою жизнь с изучением иностранных языков, а в этой школе их как раз преподавали слабовато…
За окном сгущались сумерки, когда Маша встала из-за большого потертого стола цвета гречишного меда, собрала учебники, положила на потрескавшийся белый подоконник деньги в оплату занятия и собиралась покинуть ставшую за эти годы ненавистной темную, пропахшую сложной смесью ароматов орхидей и лекарств квартиру классухи.
– Подожди, Маша, – услышала она уже в прихожей, когда натягивала кроссовки.
Людмила Георгиевна вышла из кухни с небольшим серебряным подносом, на котором исходили паром две красные чайные чашки и аппетитно поблескивали сахарными боками мятные крендельки.
– Давай выпьем чаю, – предложила биологичка.
Маша от неожиданности чуть не порвала шнурок.
– Хм, мне вообще-то домой надо, – робко запротестовала она.
– Я написала твоей маме – предупредила, что ты задержишься.
У Маши отвисла челюсть. Что происходит? Людмиле мало издевательств по учебе, теперь она хочет ее отравить?
– Не бойся, это ненадолго, – хищно улыбнулась женщина и понесла поднос в гостиную.
Маша кивнула: конечно, ненадолго! Яд, видимо, мгновенный. Сняв уже наполовину надетые кроссы, она поплелась следом за учительницей.
Людмила Георгиевна долго и пристально смотрела на Машу, словно хотела запомнить каждую черточку ее лица. От этого взгляда девушке было не по себе, подмывало куда-нибудь спрятаться. Наверное, поэтому она старалась держать чашку с чаем как можно выше, загораживая свое лицо от колкого взгляда.
– Как ты это делаешь? – наконец нарушила тишину учительница.
– Что? – пискнула Маша.
– Привораживаешь их.
– Кого? – Девушка втянула голову в плечи.
– Парней. Они вьются вокруг тебя, как пчелы вокруг тмина.
– Я ничего не делаю, честно, – как можно убедительнее пропищала девушка.
– Знаешь, а я тебе верю. Я ведь наблюдаю за тобой все эти годы. Ты ведешь себя безупречно.
Маша чуть не поперхнулась от неожиданной похвалы.
– Ты не делаешь ровным счетом ничего для того, чтобы их завлечь: не флиртуешь, не посылаешь невербальных намеков, даже не наряжаешься откровенно и не красишься ярко, – продолжила рассуждать биологичка. – И этим, наверное, привлекаешь их еще сильнее.
– Людмила Георгиевна, это вы сейчас к чему?
– У меня есть к тебе предложение. – Учительница отставила чашку и наклонилась вперед. – Ты помогаешь мне в одном деликатном деле, а я ставлю тебе тройку. Нет, четверку в году по биологии!
Вот теперь она точно поперхнулась.
– Что мне надо сделать? – пролепетала, боясь услышать ответ.
– Ничего необычного. Просто познакомиться с моим сыном Андреем.
– Просто познакомиться?
– Да. Вы сходите куда-нибудь. Да хоть просто погулять. Так даже будет лучше. Невинная прогулка безо всякой подоплеки.
– И это все?
– Думаю, да. Дальше твоя природа сделает свое дело.
– Какое?
– Он в тебя влюбится.
– А потом?
– А потом вы расстанетесь. У тебя же обычно так бывает?
Маша кивнула и от волнения принялась грызть ноготь, но под тяжелым взглядом Людмилы Георгиевны убрала руку за спину.
– Зачем это вам? – не могла не спросить она.
– Неважно.
– Тогда я отказываюсь.
– Тогда двойка в году.
От этого неприкрытого шантажа в Маше что-то закипело и заклокотало. Поднялось иголками от пяток в белых коротких носочках, от дрожи в коленках под тонкими брюками до набата в сердце под тканью желтого пуловера, до кома в горле, окутанном тонким серым платком, и – бац – прорвалось через сомкнутые до белизны губы.